Какие идеи стояли за перестроечными медиа?

На самом деле перестроечные медиа были в руках шестидесятников, которые ждали этого момента, в сущности, начиная с 1968 года. Именно печатные СМИ задавали главное направление и в медиа, и в стране, и в политике, потому что печатное слово, напечатанное для людей поколения, рожденного в 1930–1931 годах, имело огромный вес.

Все дебаты по поводу ленинизма, марксизма велись именно в печати. В этом смысле советская власть унаследовала у церкви это отношение к слову. И поэтому дискуссия по поводу ленинизма и марксизма велась — как теологические дискуссии — на страницах печати. Поэтому вплоть до развала Советского Союза именно печатные СМИ доминировали.

Они приходят к моменту перестройки с теми идеями, которые были заложены во время и после Пражской весны. И поэтому они начинают с той точки, в которой, как им кажется, страна пошла по неправильному пути в 1968 году, когда советские танки входят в Чехословакию.

Изменения начинаются после Чернобыльской аварии. Это очень важно. Потому что Чернобыльская авария показывает, что действительно система не работает больше и нет никакой обратной связи. И на заседании Политбюро ЦК КПСС Горбачев говорит с ужасом, что мы сами не знаем, что происходит на самом деле в стране, и нам нужно больше гласности, не бойтесь ее, это и есть настоящий социализм.

И буквально через несколько месяцев после Чернобыльской аварии назначают в «Огонек» Виталия Коротича, который до этого высказывается по поводу того, что закрывают информацию об аварии в Чернобыле. А вслед за этим Егору Яковлеву, абсолютно мифологической фигуре среди шестидесятников, невероятно яркому человеку, чья яркость не затуманена гением — он был абсолютным в этом смысле выразителем своего поколения, — предлагают взять странную газету «Московские новости», которая выходит на многих языках, которая была частью Агентства печати «Новости», агентства, которое очень тесно сотрудничало с КГБ.

Редакция «Московских новостей» была наполнена провалившимися разведчиками, военными переводчиками и так далее. Русскоязычное издание «Московских новостей» появляется только в 1980 году в связи с Олимпиадой, чтобы показывать советские достижения. Это одна из самых зубодробительных советских газет: в момент взрыва на станции в Чернобыле она напишет что-то вроде того, что Запад посылает облако антисоветизма на Советский Союз.

Егор, как его все называли вокруг, начинает менять газету. Он понимает, что его используют, понимает, что через газету, которая выходит на многих языках, будет послан месседж на Запад. Он абсолютно принимает эти условия игры. Гласность не была всеохватывающей, внезапной свободой слова — это была лицензия, которую выдают определенным СМИ на то, чтобы они говорили чуть-чуть больше. Притом это «чуть-чуть больше» совершенно не затрагивает новости, потому что новости определяются через органы ЦК, через ТАСС. Условно говоря, когда возвращается в Москву из Горького Андрей Дмитриевич Сахаров, это на первых полосах всех западных газет. В газете «Московские новости» это ровно 40 слов в углу на третьей странице в месте, где обычно печатают исправления.

Вопрос в том, как они начинают пользоваться этой лицензией, как они сами начинают расширять собственные рамки свободы. Шестидесятники начинают, как я сказал, с момента, когда, как им кажется, страна пошла по неправильному пути. Они все время отматывают ленту назад. И поэтому перестройка идет под лозунгом «Больше социализма».

Надо понимать, что многие из людей, которые приходят в СМИ и к власти в 1980-х годах, — это дети старых большевиков, многие из которых сгинули в лагерях, и поэтому главное кредо этих людей — исправить ошибки сталинизма. Это даже не отомстить за отцов, а продолжить дело отцов, поскольку отцов живых нет. У них у всех был очень сильный гамлетовский комплекс на тему того, что нужно довести дело отцов до конца. Они как бы идут вперед, но все время оглядываясь назад, или наоборот: смотрят в прошлое и пятятся вперед.

Но постепенно они начинают расширять эти рамки. И уже даже в «Московских новостях» начинает просачиваться какая-то информация. Когда начинаются первые столкновения в Баку — уже идет информация. Еще сначала осторожно, не сразу, через день, через два, а потом это начинают подхватывать такие массовые издания, как «Аргументы и факты».

Борьба идет за историю: кто владеет историей, тот владеет настоящим. Поэтому одна из главных баталий этих лет — знаменитое письмо Нины Андреевой 1987 года «Не могу поступаться принципами», — которое член Политбюро Егор Лигачев заставляет напечатать в «Советской России» и которое перепечатали во всех местных изданиях. Ему никто не отвечает, потому что кажется, что это линия партии, что это новое указание. Даже в «Московских новостях» не проходит никакого, так сказать, ответа до тех пока, пока Александр Николаевич Яковлев не опубликует редакционную статью в газете «Правда» и скажет, что на самом деле линия партии у нас другая.

И система начинает ломаться, потому что все сигналы проходят обычно через главные средства печати, а тут две газеты — «Правда» и «Советская Россия» — дают абсолютно разную информацию, и система не может с этим совладать. Начинают меняться взаимоотношения газет и власти. Конечно, самой драматической точкой этого процесса становится 9 апреля 1989 года, когда подавляется митинг в Тбилиси, погибает много мирных жителей и женщин и никто не берет на себя ответственность, и январь 1991 года, когда советские войска пытаются подавить восстание в Литве.

И «Московские новости» сравнивают январь 1991 года с введением советских войск в Чехословакию в 1968 году. Для них январь 1991 года и события в Вильнюсе вокруг Дома печати и телебашни зачеркивают все, ради чего вообще начинали перестройку. Оказывается, что все равно эта власть не может никак по-другому, как путем насилия и вранья, себя поддерживать и самоутверждать.

Незадолго до путча 1991 года начинает выходить газета «Коммерсантъ». В сущности, конец советской эпохи происходит с очень явным поколенческим сдвигом. Отцов отодвигают дети. Андрей Мальгин печатает в популярном журнале «Столица» свою беседу с Егором Яковлевым под ироничным, даже стебным названием «Смотрите, кто ушел».

Это драматическая на самом деле точка, когда новое поколение предъявляет по всем счетам Егору Яковлеву, который кроме того, что был главным редактором «Московских новостей», был еще и автором нескольких книжек про Ленина, писал сценарии про Ленина. Ленина, конечно, уже никакого не было давным-давно как исторической фигуры. Был некий знак, некая мифологема, которую наполнять можно было разным смыслом. Это были опасные игры на самом деле. Потому что в них уходило огромное количество таланта, энергии и сил. И это была тоже полуправда всё. Гласности добивались опять же приемами полуправды. Но новое поколение приходит и предъявляет шестидесятникам все счета.

Тут можно сделать отступление и рассказать об одной совершенно замечательной статье в «Литературной газете», которую написал Сергей Аверинцев — замечательный исследователь раннего христианства, один из крупнейших наших философов и мыслителей. «Убереги нас, господи, от призраков» [∗] — по-моему, она называлась так.

Это проповедь, в которой он подводит черту под советской эпохой и рассказывает о фарисеях. Он рассказывает всю историю фарисейства и говорит, что, какими бы ни были ваши отцы, есть разница между чувством правды и чувством вот такого превосходства. Без уважения к отцам, какими бы они ни были, у вас ничего не получится. Но, естественно, никто этой проповеди не слышит и начинают расправляться, условно говоря, с поколением шестидесятников.

У этих детей нет комплекса потерянных отцов. Их отцы обанкротились. Они обанкротились экономически, потому что кончается Советский Союз, и они обанкротились морально. Драматический поколенческий слом идет иногда по семьям. И таким вот очень характерным примером является семья все того же Егора Яковлева, чей сын Владимир Яковлев начинает делать газету под странным для советского уха названием «Коммерсантъ».

Последним материалом, который подпишет в печать Егор Яковлев в «Московских новостях», будет его собственное интервью с Володей, Владимиром Яковлевым. Это такой невероятно эффектный конец. Интервью очень напряженное. Сохранен уважительный тон, но в ответах Владимира Яковлева чувствуется очень сильная ирония и отстранение от отца. И Егор Яковлев заканчивает, как настоящий журналист, свою эпоху в «Московских новостях» этим интервью. А интервью он заканчивает отсылкой к своей собственной книжке, которую он написал в 60-е годы. Она называлась «Я иду с тобой».

Это книга о его отце, который был начальником Одесского ЧК в те самые годы, когда в Одессе жили Бунин и Катаев, когда льется действительно море крови. Но тем не менее — «Я иду с тобой». Он заканчивает свое интервью с Володей отсылкой к этой книжке и говорит, что, вот, я написал книжку «Я иду с тобой», и она посвящается Вовке, и никогда, пишет Егор, я не думал, что через 25 лет у нас состоится такой разговор с Володей. Вот так заканчивается эпоха «Московских новостей» и начинается эпоха «Коммерсанта».

Какой была идеология нового поколения медиа?

Идеология семидесятников, идеология газеты «Коммерсантъ» — кажется, что она заключается в отказе от идеологии, в отказе от пафоса, отказе от языка гражданского пафоса, которым были написаны «Московские новости». Понимаете, шестидесятники вроде Егора Яковлева были во многом патрициями, советскими принцами. Это была советская аристократия в сущности. Поэтому у них было ощущение долга и ответственности за страну. Вот это чувство ответственности абсолютно отвергается, отвергается этот пафос, отвергается говорение правды с восклицательным знаком.

Вот простейший пример. После путча 1991 года первый номер «Московских новостей» выходит с заголовком «Мы будем жить!» с восклицательным знаком — почти что отсылка к названию пьесы Михаила Шатрова «Так победим!». А «Коммерсантъ» выходит с заголовком «Наконец-то перестройка закончилась». И передовая статья — статья Максима Соколова, главного политического обозревателя газеты «Коммерсантъ», которая начинается таким стишком: «Просыпаюсь в 6 утра розовый от счастья. Нет резинки на трусах и советской власти».

Вот это отрицание пафоса, отрицание идеологии. Притом что сам продукт, сам «Коммерсантъ» очень идеологичен. Только он этого в тот момент не понимает еще. Вообще название «Коммерсантъ» идет от русской газеты «Коммерсантъ», которая выходила довольно недолго, была газетой, судя по всему, незначительной и предсказывала, что большевики, конечно, никогда не придут к власти — за день до того, как большевики пришли к власти. Ну, неважно.

Тут можно вспомнить, что тот же Егор Яковлев в 60-е годы выпускал журнал «Журналист», который напоминал о «Журналисте» 20-х годов. Но если шестидесятники апеллировали к опыту 20-х годов, то семидесятники и газета «Коммерсантъ», так сказать, откручивают ленту истории еще дальше назад. Они говорят о том, как не правы были их отцы в том, что все время занимались историей. Но «Коммерсантъ» тоже занимается историей, в этом драматизм ситуации. Только они откручивают ленту еще дальше, к 1913 году — последнему году перед Первой мировой войной, и вырезают фактически из повествования эпоху с 1917 по 1991 год.

Так и напишут в шапке газеты «Коммерсантъ»: «Газета не выходила с 1917 по 1990 год по не зависящим от редакции обстоятельствам». И начинают придумывать новую жизнь, новый язык. Вот это «не выходила с 1917 по 1990», мне кажется, очень существенно и, в общем, очень опасно и контрпродуктивно. Потому что вырезается вся советская эпоха, и не только ее идеология, не только ее отвратительные проявления, но и весь советский культурный пласт.

И внутри этой советской культуры, внутри этой цивилизации были замечательные писатели, поэты, журналы, такие как «Новый мир», которые в тот момент занимались борьбой со сталинизмом, которые имели иммунитет к сталинскому вирусу.

У «Коммерсанта» очень странная на самом деле позиция. Потому что, с одной стороны, это абсолютно революционная газета. Это первая газета, так сказать, после революции 1991 года, смены власти, смены экономики, смены всего. Она, как и полагается революционной газете, отбрасывает весь опыт предыдущей эпохи и опыт отцов. С другой стороны, газета «Коммерсантъ» позиционирует себя как газета суперконсервативная.

Александр Тимофеевский, который был первым, кто начал рефлексировать именно по поводу газеты «Коммерсантъ», в 1991 году публикует статью в газете «Столица», которая называется «Пузыри земли» (отсылка к трагедии «Макбет» Шекспира). Произносит эту фразу в «Макбете» ведьма в начале пьесы, в первом акте, в первой же сцене. Он осмысливает газету «Коммерсантъ» как некое культурное событие. Он пишет о том, что совершенно неважно, врет «Коммерсантъ» или нет, потому что врет он невероятно красиво. Он употребляет такие загадочные для нас слова, как «лизинг» и «клиринг», и он создает жизнь или иллюзию жизни, которая якобы взращивалась столетиями, как английские газоны. Это газета, которую нужно читать в кресле, перелистывая ее страницы за чашкой чая или чашкой кофе (я не помню точно), в отличие от газет перестроечной эпохи и «Московских новостей», которые, как известно, читали на стендах.

Газета «Коммерсантъ» — безусловно, та газета, которую нельзя читать на улице, стоя около стенда, и потом размахивая руками, обсуждать, что в ней написано. А можно читать только за чашкой кофе или апельсинового сока. Апельсинового сока еще в стране нет, но газета уже есть. Людей, которых она программирует, еще нет, а газета уже есть. В этом смысле «Коммерсантъ» шел абсолютно в русле советских газет 20–30-х годов. Потому что, конечно, газета «Правда» была газетой для нового советского человека. Советского человека еще не было, а газета «Правда» была.

Так и нового русского капиталиста еще не было, а его культурная среда, вот эта газета, которую надо размеренно читать, предполагая, что страна, в которой есть надежные банки, существует в декорациях архитектуры 10-х годов, вот этих замечательных банковских зданий, которые стоят на улице Ильинка, уже есть.

Тимофеевский, который написал эту статью, выдает и себя, и газету «Коммерсантъ» вот этим названием «Пузыри земли», потому что в какой-то степени это, конечно, были пузыри, иллюзия, а не отражение реальности 1991 и начала 1992 года — в общем, лет довольно холодных, бедных и голодных.

В газете «Коммерсантъ», конечно, был еще замечательный заряд оптимизма. Это была очень талантливая газета. В ней был заражающий этот оптимистический дух. И даже была колонка, которая называлась, по-моему, «Что хорошего произошло за неделю».

После 1991 года идея, казалось, кончилась. Кончилась великая, страшная, какая угодно, но утопия. И «Коммерсантъ» предлагает что-то взамен. Он выигрывает, я думаю, именно потому, что он идеологически заряженный продукт. Именно на своем тезисе о непреемничестве он и выигрывает. Он становится первой газетой западного типа.

А поскольку идет массовая приватизация, то понятно, что расширяется слой владельцев этих акций, слой капиталистов, и уже есть о чем писать. Появляются котировки этих акций, предполагается, что возникнет биржа. И «Коммерсантъ» начинает выходить в каждодневном режиме и называет себя «Коммерсантъ-Daily» — Daily пишется по-английски. И вообще он ведет себя, как некий русский эквивалент New York Times или, как он сам про себя напишет, Wall Street Journal.

В «Коммерсанте» был запах, дух денег. «Коммерсантъ» отмечает свое появление приемом не где-нибудь, а в Центре международной торговли. Это место, которое пахнет дорогими сигаретами и хорошим западным коньяком. Это такой островок Запада в советской Москве, который строится на деньги американского миллиардера Арманда Хаммера. Именно там «Коммерсантъ» устраивает свой первый прием. Столы ломятся от всяческих изысков и выпивки. И, по-моему, многие из авторов «Коммерсанта», включая Андрея Васильева, который потом про это сам скажет, уносят еще много с собой.

«Коммерсантъ», надо сказать, появляется отчасти на деньги американского миллионера и трейдера Томаса Дитнера, который вкладывает что-то около 400 тысяч долларов в газету в обмен на права на англоязычную версию.

Это англоязычное издание просуществует недолго, потому что через какое-то время Владимир Яковлев потеряет к нему интерес, переименует кооператив в общество с ограниченной ответственностью и таким образом окажется, что Дитнеру не принадлежат никакие права. Яковлев заключает сделку с французским издательством на гораздо большую сумму.

Поразительна легкость, с которой изменяют своему слову первые коммерсанты. Дух легких денег в постреволюционной Москве очень силен. Нет абсолютно ощущения своего твердого купеческого слова. Можно всё, что можно. В этом смысле первые капиталисты абсолютно отторгают идею нравственности, потому что идея нравственности принадлежит другой советской эпохе. Слово это абсолютно девальвировано. К сожалению, девальвирован и сам концепт вместе с этим словом. И они становятся в какой-то степени жертвами советской пропаганды на тему того, как должен выглядеть капитализм: никаких границ у него нет, можно совершенно все.

Этот дух нуворишества, конечно, проникает в «Коммерсантъ», и «Коммерсантъ» начинает обустраивать идею «нового русского». Собственно, слово New Russians появляется в «Коммерсанте». Конечно, эти «новые русские» мгновенно становятся предметом анекдотов, потому что понятно, что вообще дух предприимчивости в России не очень сильно укоренен. И главный предприниматель в русской традиции — это Чичиков.

В чем специфика «олигархического» этапа истории российских медиа?

Очень долго советские чиновники не хотят отпускать телевидение или очень дозированно начинают давать туда продемократическую струю. Есть программа «Взгляд», есть программа «600 секунд» на Ленинградском телевидении — первое настоящее телевизионное шоу Александра Невзорова. Но в этот момент, к 1992–1993 году, первые магнаты русские начинают задумываться о телевидении. И в 1993 году, буквально под залпы танков, которые стреляют по Белому дому, появляется главный частный канал — НТВ.

В момент штурма Белого дома президент НТВ Игорь Малашенко сидит в «Москвиче», который ему выдал Владимир Гусинский, и говорит по огромному сотовому или спутниковому телефону. Он звонит в Голливуд, чтобы договориться о встречах на Каннском телевизионном фестивале, где он будет покупать у них их фильмы, которые будут крутить по НТВ. А люди на другом конце провода смотрят CNN и видят, как тут расстреливают Белый дом. И какой-то совершенно непонятный человек звонит им и говорит: «Не встретиться ли нам на Каннском фестивале, потому что я хочу купить ваше кино?»

Вот таким образом начинается НТВ. Первый выпуск новостей из очень плохо оформленной студии ведет Евгений Киселев. Первый выпуск «Итогов» будет посвящен штурму Белого дома. Там будет выступать Егор Гайдар. Все понимают значение того факта, что Егор Гайдар будет выступать в студии частного канала, которая, может, и выглядит как какая-то пещера, но понятно, что НТВ и вот эти демократические, прозападные люди — они победили.

Никто не знает, как НТВ расшифровывается. Называется это «Независимое телевидение» или еще как-то, но, в общем, конечно, описывается оно лучше всего как «Нормальное телевидение» и задумывается как нормальное телевидение для нормальной страны. В этом тоже есть некая идея программирования, моделирования жизни.

Нормальной страны еще нет, а вот телевидение нормальное уже возникает, и, безусловно, это телевидение новостное, сделанное по западным лекалам. «Новости — наша профессия» будет главным лозунгом этого телевидения. Вот в этом смысле оно продолжение, конечно, «Коммерсанта», только без стеба.

Стеба никакого нет, а есть просто нормальное телевидение в нормальной стране, новостное, такое же, как ВВС, такое же, как CNN. И оно должно занятым и успешным людям, которые выиграли в результате августа 1991 года, сообщать новости. И в эти новости, в эту картину мира, которую выстраивает НТВ, никак не вклеивается война в Чечне, которая бездарно начинается, бездарно ведется и которая ставит под угрозу нормальность всей страны.

И НТВ начинает противостоять этой войне, начинает очень яро критиковать власть, начинает давать репортажи и показывать все то, о чем молчат Министерство обороны и главные каналы. В какой-то момент становится ясно, что это антикремлевское телевидение. Гусинского начинают преследовать, охрану Гусинского кладут лицом в снег люди Коржакова. Идет борьба между просвещенными западниками, так сказать, поздней советской и ранней постсоветской меритократией, и силовиками: Коржаковым, охранниками Ельцина, начальниками МВД и, значит, КГБ. В этой войне, как ни удивительно, выигрывает именно НТВ.

После столкновения людей Коржакова с охраной Гусинского — частного холдинга со структурами ФСО на самом деле — Гусинскому приходится уехать в Лондон на некоторое время в целях безопасности, и к нему съезжаются все его партнеры. А кроме телевидения, у Гусинского еще есть (и собственно, это и есть главный его бизнес) «Банк Мост» и группа «Мост». Партнеры по банковскому делу говорят, что НТВ нужно либо закрывать, либо продавать, либо форматировать, чтобы оно ни в коем случае не показывало политических новостей. А Малашенко говорит, что если вы это сделаете, то Гусинского, безусловно, прикроют, потому что это единственное средство его защиты. И оно должно работать по принципу взрывающейся брони: когда в танк попадает заряд, то он взрывается и не дает повредить корпус танка. Вот так и будет работать НТВ: оно будет взрываться в обратную сторону, если его будут атаковать. Удивительная ситуация, в сущности, конечно, для 2000-х годов просто невозможная: в борьбе между силовиками и средствами массовой информации первенство оказывается за средствами массовой информации, которые понимают, что правда на их стороне. Потому что никто не хочет возвращения в советскую эпоху.

Именно поэтому НТВ и люди, которые возглавляют НТВ, и станут одним из главных ресурсов для Бориса Ельцина на выборах 1996 года. И Игорь Малашенко будет одним из ключевых людей в штабе Ельцина именно потому, что он понимает то, чего не может понять окружение Ельцина: между низким рейтингом Ельцина и количеством людей, которые не хотят возвращения в советскую эпоху, — огромная дистанция. И можно конвертировать вот это нежелание возвращаться к коммунистическому прошлому в голоса за Ельцина.

На самом деле очень важно, что борьба в 1996 году ведется не столько или, скажем, не только между коммунистами и Ельциным. Потому что вряд ли Ельцин отдал бы власть, если бы коммунисты победили, если уж честно говорить. А ведется борьба между этими просвещенными западниками, которые хотят, чтобы Ельцин честно победил на выборах и чтобы выборы состоялись, и его окружением среди силовиков, которые говорят, что нужно выборы либо перенести, либо отменить. Понятно, что если это произойдет, то Ельцин окажется заложником у этих силовиков и никакой нормальной страны не будет. И у Владимира Гусинского не получится потом акции своего огромного холдинга продать на Нью-Йоркской бирже.

Лучшие годы НТВ — это, безусловно, 1994–1995, когда они действительно станут лучшими военными репортерами, когда именно их материалы покупают ВВС и CNN. Они противостоят телохранителю Ельцина Коржакову и собственно Кремлю. Другое дело, что то, что вообще НТВ может показывать такие материалы, держится, конечно, на одном Ельцине. Потому что никаких институтов защиты средств массовой информации, кроме странного поведения президента, который почему-то считает, что в стране должны быть свободные СМИ, нет.

Они выигрывают выборы 1996 года. Да, конечно, у Ельцина было больше эфирного времени, но Ельцин работал. Ельцин действительно ездил по стране. Ельцин создавал новостные поводы. Он работал, как кандидат на американских выборах, что и подорвало его здоровье в конце концов. И, в общем, выборы проходят честно. В том смысле честно, что большинство страны не хочет возвращения в коммунистическую эпоху и не хочет голосовать за коммунистов. Вот что важно.

Люди, которые руководят главными каналами, — а это с одной стороны Владимир Гусинский, а с другой стороны Борис Березовский, который управляет Первым каналом «Останкино», — они считают, что победа в их руках и они и есть те люди, которые должны управлять страной.

После выборов начинается раздача призов. Гусинскому дают лицензию на Четвертый канал телевидения, другие олигархи получают акции с залоговых аукционов. А Игорю Малашенко, президенту НТВ, предлагают пост главы администрации президента. Неслыханная история: Игорь Малашенко отказывается. Он отказывается не потому, что он такой скромный, а потому что в тот момент кажется, что глава НТВ имеет гораздо большее влияние, чем какой-то начальник администрации президента. Начальником администрации президента становится Анатолий Чубайс.

У олигархов возникает ощущение, что они как средневековые бароны. И эта идеология, которая поддерживается Игорем Малашенко: демократия в бедной стране приведет к популизму, а свободы могут гарантировать только богатые и просвещенные. Березовский придет к Чубайсу и прямым текстом скажет: «Ну, мы же самые богатые. — Да, — скажет Чубайс. — Значит, и мы самые умные? — Ну допустим, — скажет Чубайс. — Ну если мы самые богатые и умные, мы должны управлять страной?»

И вот начинается конфликт между олигархами, феодальными баронами, с одной стороны, а с другой стороны — Чубайс и те, кто идут с идеей государства и пытаются выстраивать это государство.

Параллельно развивается история, которая будет называться войной между банкирами, войной за приватизацию компании под названием «Связьинвест». Не так важно, что это за компания и в чем суть дела; важно, что бароны между собой воюют. Если феодальный строй — то бароны неизбежно между собой воюют.

Начинается война баронов банкиров между собой с применением нового оружия — средств массовой информации. В результате этой войны телевидение сносит как ядерным ударом все правительство младореформаторов, которые занимают главные посты в государстве после выборов 1996 года. Таким образом олигархи, у которых в руках два главных канала, НТВ и «Останкино», утверждают собственную власть, не понимая, что, снося правительство молодых реформаторов, они подрубают тот сук, на котором сами сидят.

Реформаторы никогда бы не стали сажать капиталистов в тюрьму. А вот что придет на смену — они плохо себе представляют. Они уверены в том, что главные развилки пройдены и страна никогда уже не повернет вспять к советским временам.

Какова роль медиа в изменении политического режима во второй половине 90-х?

Конечно, средства массовой информации и телевидение несут огромную ответственность за то, в какой точке мы оказались. Именно потому, что подменяют реальную политику политическими технологиями, демократию — вот этой борьбой между олигархами.

Главное, что Ельцин является реальной исторической фигурой. Ельцин — не продукт телевидения. Телевидение освещает Ельцина, но Ельцин существует и без этого. Он действительно одна из крупнейших фигур истории ХХ века. Ельцин не создает телевидение, но победа Ельцина на выборах, в том числе с использованием телевидения, внушает веру владельцам этого телевидения, что они могут создать президента абсолютно из любого человека, что эти манипуляции всегда работают. И именно так станет возникать фигура Владимира Путина — уже действительно телевизионным путем. Путин в этом смысле, конечно, будет в гораздо большей степени продуктом телевидения и продуктом политтехнологий, чем Ельцин в 1996 году. Те, у кого в руках находились СМИ, не поняли и не ощутили до конца своей огромной ответственности, не соответствовали той мощи, которая у них в руках находилась. И это, конечно, история про отсутствие элиты в большом понимании, элиты как слоя людей, которые отвечают и несут ответственность за страну.

В операции «Преемник» участвуют все телевизионные каналы, но по-разному. С одной стороны — Владимир Гусинский и Игорь Малашенко, которые отказывается поддерживать креатуру семьи Ельцина — Владимира Путина. И начинают, таким образом, не поддерживая Путина, в какой-то степени поддерживать Примакова и Лужкова, с которым у Гусинского давние связи по бизнесу. Не потому, что они хотят Примакова — нет, они и Примакова не хотят, они просто не хотят Путина, в том числе потому, что не хотят человека из КГБ. Несмотря на то что у Гусинского работает несколько генералов КГБ в отделе аналитики и безопасности.

А с другой стороны — Березовский, который является частью в этом смысле ближнего окружения Ельцина, частью его семьи, который считает, что Путин будет послушным силовиком. И для этого нужно избавиться от Примакова и Лужкова, у которых, конечно, рейтинг гораздо выше в начале 1999 года, чем у никому не известного Путина. На экран выпускают замечательную в этом смысле телевизионную фигуру под названием «Сергей Доренко», который просто телевизионными средствами, конечно, затмевает собой Евгения Киселева. Это просто гораздо более яркая телевизионная — да не обидится на меня Евгений Киселев — фигура. Он называет себя пулеметчиком и действительно за 12 программ про Примакова и Лужкова, невероятно смешных сейчас, а тогда, в общем, безумных по степени цинизма и количеству вранья, избавляется от этих двух фигур. Рейтинг Примакова падает, а рейтинг Путина начинает подниматься.

Что интересно, каналы отберут у обоих, вне зависимости от того, как они себя позиционировали в момент выборов. Первым заберут НТВ у Гусинского. Ему придется, просидев три дня в «Матросской тишине», бежать из страны. Через какое-то время заберут «Останкино» у Березовского, и Березовскому придется уехать в Лондон, где он и закончит свою жизнь.

---

[∗] С. Аверинцев. Да оградит нас Бог от призраков // Литературная газета. 1991. 25 сентября. — ОУ