00:10 — 02:06 Постсоветская массовая культура

В ночь с 31 декабря девяносто пятого на 1 января девяносто шестого года на телеканале «ОРТ» выходит в эфир музыкальное шоу «Старые песни о главном». Что это такое – никому сегодня объяснять не надо. Это когда нынешние поп-звезды поют давно знакомые советские песни в костюмах и декорациях, как будто взятых из старых советских фильмов. С тех пор мы видели миллион вариаций на эту тему. Но для середины девяностых это выглядит абсолютно новаторским решением. Тогда еще кажется, что мы, смеясь, окончательно расстались с советским прошлым, а тут такое.

И в результате невероятный успех «Старых песен» создает абсолютно новый тренд. Именно с этого момента обращение к прошлому, в котором все было хорошо и правильно, для массовой культуры становится едва ли не главным крючком, на который она «цепляет» свою аудиторию, попутно заставляя ее забыть об окружающей реальности.

Это прием главный, но совершенно не единственный. Что вообще такое массовая культура? Почему мы о ней сейчас говорим?

Ну, в широком смысле слова это произведения и жанры, рассчитанные на самую широкую популярность: на то, чтобы звучать из каждого утюга; на то, чтобы их показывали на всех экранах великой страны; на то, чтобы ими интересовались самые широкие слои публики. С точки зрения высокого искусства это всё – низкопробные жанры, рассчитанные на самый усредненный вкус, и говорить тут особенно не о чем. Но на самом деле вот это попадание в массовый вкус – оно, безусловно, требует таланта, интуиции, везения. И самое главное: по вещам, которые в этот массовый вкус попадают, всегда очень хорошо видны общественные настроения на тот или иной момент: о чем люди мечтают, чего люди боятся, что вообще происходит у людей в головах.

02:06 — 04:37 Демократизация массовой культуры

Массовая культура позднесоветского времени существует по довольно странным законам. В первую очередь странно то, что популярность в ней не равняется общедоступности: доступ на большие экраны, на большие площадки получают авторы и произведения, которые должны заранее соответствовать каким-то эстетическим требованиям, должны пройти худсоветы. История, что творец должен проламывать себе дорогу, пробивать – она же не только про серьезных писателей и режиссеров. Она в той же степени и про Пугачеву, и про Ободзинского, и про Говорухина, и про Мотыля – про кого угодно. И несанкционированная популярность в этой системе считается вещью крайне подозрительной. Существует даже публицистический штамп «нездоровая популярность».

С началом перестройки с массовой культурой происходят сразу несколько вещей. Во-первых, ее демократизация. Для того чтобы получить доступ к аудитории, тебе уже не нужно быть членом Союза композиторов или Союза писателей, не нужно проходить худсоветы. Ну, например, если у тебя есть старенький синтезатор, ты можешь записать у себя дома альбом, и через неделю он будет лежать во всех ларьках, а через месяц ты будешь выступать на стадионах. Если у тебя есть деньги, чтобы снять кино, ты можешь идти и его снимать, даже не будучи сотрудником «Мосфильма». И не обязательно ждать, пока худсовет утвердит твою заявку. Всё теперь вот до такой степени просто.

Во-вторых, массовая культура становится коммерческой, как и во всем мире. То есть если ты успешен, если собираешь большие аудитории или твой фильм показывают во всех кинотеатрах, то ты уже не получаешь фиксированные гонорары по ставкам «Госконцерта» или «Госкино», ты... ты на этом зарабатываешь: чем больше успех, тем больше твой доход; между успехом и деньгами появляется прямая корреляция.

И в-третьих, в этот момент в массовую культуру проникают какие-то ранее недоступные, ранее запрещенные темы. В Советском Союзе не было секса и насилия. Сейчас это становится можно, но по инерции авторы фильмов и сериалов боятся заниматься чистым развлечением, поэтому любой перестроечный боевик, или триллер, или эротическое кино должны еще бичевать какие-то социальные язвы: проституцию, подростковую преступность и так далее.

04:37 — 07:34 Сказка как главный жанр массовой культуры

Но уже в начале девяностых становится заметна сильнейшая реакция на эту новую откровенность: люди очевидным образом не хотят смотреть, читать, слышать грубую правду об их нынешней жизни, тем более что реальность за окном все равно оказывается жестче и меняется гораздо быстрее, чем успевает фиксировать искусство.

В результате главным жанром в массовом кино и на телевидении в начале девяностых неожиданно становится сказка – сказка, которая существует в самых разных версиях, никогда напрямую, а всегда в каких-то превращенных формах.

В первую очередь это телесериал – совершенно новый жанр для российского телевидения. Это бесконечные истории, которые длятся месяцами или даже годами, за которыми нужно следить – до такой степени, что жизнь героев в какой-то момент становится реальнее, чем твоя собственная. Это сериалы, как правило, латиноамериканские, которые скроены более-менее по одному и тому же сказочному канону – всегда история Золушки, девушки, несправедливо обойденной судьбой, которая находится в подчиненном, униженном, несчастливом положении, и только благодаря тому, что в нее влюбляется какой-нибудь усатый красавец, она наконец получает давно заслуженные блага и статус.

Сказка проникает и в большое отечественное кино – при том что прокат разрушен, в кино никто не ходит. Но вот то, что можно назвать коммерчески успешным кино в начале девяностых, – например, фильмы Дмитрия Астрахана, – это тоже совершенно сказочные истории, где добро обязательно побеждает зло, где справедливость обязательно торжествует. Золушка в конце встречает принца, все женятся, но только эти истории помещены в более-менее узнаваемые пейзажи и интерьеры начала девяностых.

Это, конечно же, телевизионная игра – тоже новый для телевидения жанр, в котором каждый обычный человек может стать сказочно богат и счастлив, если он в нужное время оказался в студии и правильно закрутил барабан. И тут ему сразу достается главный приз – «ВАЗ-2109», и всё сразу становится хорошо.

И конечно же, это телевизионная реклама, которая совершенно гипнотически действует на аудиторию. Потому что любой рекламируемый продукт обязательно обещает сказочное удовольствие, а уж реклама финансовых пирамид совсем уже находится на грани нейролингвистического программирования и при этом вся устроена по сюжету сказки «По щучьему велению». Ты можешь ничего не делать, можешь лежать на печи, а обогащение, благосостояние наступит само каким-то волшебным, непостижимым образом – главное вовремя отнести свои деньги в тот или иной ваучерный или чековый инвестиционный фонд: мы сидим, а денежки идут.

07:34— 10:01 Побег от реальности

Вообще, кажется, что масскульт начала девяностых – это набор разных способов эскапизма, побега от реальности, и сказка – только один из них.

Можно, например, убежать через юмор. Юмористические передачи идут на центральных телеканалах с утра и до позднего вечера. И неважно, насколько глупы шутки Петросяна: если ты погружаешься в этот поток хиханек да хаханек, то жить вроде бы сразу становится легче.

Или побег через глянец. Появляется огромное количество журналов и телепередач о красивой жизни, в которых счастье представляется как некоторый понятный набор потребительских атрибутов. То есть его можно купить, ну, или в крайнем случае о нем можно помечтать.

И, конечно же, это побег через ностальгию. «Старые песни о главном» принято обвинять в том, что они легитимировали ностальгию по советскому времени, что они создали эту массовую эмоцию. На самом деле, конечно, ничего они не изобрели – скорее, просто открыли задвижку, открыли какой-то важный шлюз, и оттуда хлынул эмоционально заряженный поток, который не иссякает до сегодняшнего времени. Массовое кино и телесериалы с того момента и по сегодняшний день – это всё в большей степени кино про сороковые, пятидесятые, шестидесятые годы. Именно в этом времени искусство ищет свои сюжеты и своих героев. Это могут быть фильмы о героях войны, или о каких-то выдающихся исторических личностях, или о мужественных силовиках, которые ловят бандитов, шпионов и диверсантов. Так или иначе, к середине двухтысячных из этой продукции создается новый патриотический канон, для которого всё, что было хорошего, всё осталось в прошлом; всё, что было в прошлом, всё было хорошо. Золотой век нашей страны – это советское время. И даже отдельные недостатки или сталинские репрессии общей картины особенно не меняют.

Массовая культура старательно убегает от сегодняшней реальности, а реальность как бы в отместку не дается масскульту. Главная претензия к массовому кино и литературе двухтысячных годов – в том, что всё это не похоже на правду, не похоже на жизнь, в которой мы живем. Вот буквально на уровне деталей, на уровне картинки: операторам как будто не удается ухватить те приметы, которые показывали бы зрителю, что перед ним сегодняшняя Москва или сегодняшняя Россия.

Какие-то приметы новой реальности проникают в так называемую гламурную литературу: именно из книг типа «Духless» Сергея Минаева или “Casual” Оксаны Робски массовый читатель узнаёт о том, как устроены рублевские особняки или как развлекаются в дорогих ночных клубах. Но даже в этих книгах все новые реалии поданы в модусе отрицания, то есть как нечто фальшивое, ненастоящее, неправильное, что-то такое, от чего нужно избавиться. И подлинной гармонии с собой герой, конечно, достигает, только сбежав из ночного клуба куда-нибудь в лес или на берег реки, где можно остаться наедине с собой.

10:01 — 14:12 Возвращение реальности

Уже в начале двухтысячных мы видим, как постепенно формируется реакция на этот эскапизм масскульта. Пока всё происходит в зонах экспериментального искусства, где самые разные люди в самых разных жанрах пытаются найти какой-то новый язык, на котором можно говорить о реальности, передавать ее в самой грубой и неприукрашенной форме.

В театре это прежде всего связано с «Театром.doc» и техникой вербатима, то есть пьес, составленных из прямой речи реальных людей, с которыми драматурги проводят многочасовые глубинные интервью. «Театр.doc» выводит на сцену совершенно новый тип героя – это чернокожие студенты, гастарбайтеры, матери солдат, погибших на Чеченской войне, осужденные по «Болотному делу» – в общем, люди, которые не попадают обычно на большие сцены, на экран большого кино или на страницы популярных книжек.

В кино этот процесс проявляется в работах молодых документалистов, которые очень часто связаны с курсами режиссера Марины Разбежкиной, чьи фильмы показывают на фестивале «КИНОТЕАТР.DOC». Именно эти люди формируют новую документальную эстетику и ставят перед собой новые задачи: как снимать жизнь самых обыденных скучных людей; как показывать средствами кино свои реальные жизненные коллизии; как заставить героев не притворяться перед камерой, а быть такими, какие они есть на самом деле; как пробиться к реальности в самом ее подлинном неприукрашенном виде.

Делается это по-разному. Скажем, режиссеры Павел Костомаров и Александр Расторгуев раздают видеокамеры обычным жителям Ростова, с тем чтобы они снимали себя дома, в быту, в самой такой обыденной обстановке, и потом монтируют из этих съемок фильмы «Я тебя люблю» и «Я тебя не люблю».
Валерия Гай Германика снимает на камеру многочасовой разговор с собственной сестрой, с которой обсуждает свои семейные драмы, и монтирует из этого кино. Интересно, что вот буквально в это же время, сразу же этой грубой и неприкрытой реальностью оказываются заворожены и большое кино, и массовое телевидение, которое тоже постепенно и в разных формах пытается как-то запустить эту реальность на свои экраны, иногда силами авторов и героев вот этой новой документалистики.

Уже в начале двухтысячных появляется новый жанр, импортированный из Европы, – реалити-шоу. Это программы, в которых мы как бы подсматриваем за жизнью обычных людей, видим то, чем они занимаются, когда их никто не видит, и этот эффект подсмотренной реальности производит на публику совершенно сокрушительное впечатление. Программы первого реалити-шоу типа «За стеклом» бьют все рейтинговые рекорды, их герои становятся звездами общенационального масштаба, но, правда, довольно скоро о них все забывают.

Валерия Гай Германика быстро переходит в большое художественное кино, снимает полнометражный фильм «Все умрут, а я останусь», а затем примерно на том же материале делает для «Первого канала» «Школу» – сериал, в котором словно бы такой ручной дергающейся камерой зафиксирована жизнь обычных подростков из школы на окраине Москвы. Одни из главных кассовых кинохитов последних лет, фильмы «Горько!» и «Горько-2» тоже эксплуатируют новую документальную эстетику: они тоже сняты как бы ручной камерой, которая подсматривает за ходом обычной южнороссийской свадьбы.

Канал «ТНТ», на котором выходит в эфир самое продолжительное и самое реалистичное, извините за тавтологию, реалити-шоу «Дом-2», постепенно все более увеличивает градус документальности и в своих сериалах. Например, новый сезон сериала «Закон каменных джунглей» снимают уже упомянутые выше лидеры нового документального кино Павел Костомаров и Александр Расторгуев.

14:12 — 16:47 Надежда на новый мейнстрим

Надо сказать, что несмотря на вот эти колебания маятника российской массовой культуры – от эскапизма к натуралистичности, от попыток убежать от реальности к стремлению зафиксировать ее в самой неприкрытой форме, – в процессе их так и не возник новый мейнстрим, то есть массовое популярное общедоступное искусство, которое объясняло бы людям их сегодняшнюю жизнь. На всё это накладываются еще попытки государства снова создать такую нормативную советскую эстетику, то есть поддерживать искусство идеологически правильное и эстетически консервативное и не давать хода искусству неправильному. Но почему-то кажется, что все эти попытки обречены на провал и решающую роль тут может сыграть самая грубая коммерция. То есть ни один канал, ни одна студия не будет снимать и показывать фильмы и сериалы, которые никто не смотрит, которые хороши только тем, что их утвердил худсовет.

И мы видим, что на самом что ни на есть коммерческом телевидении постепенно появляются какие-то территории, где может возникнуть этот новый мейнстрим. Так уходят в прошлое сериалы про ментов и бандитов, так формируется новый тип юмора – острого, умного, социально ангажированного, и так, наконец, возникает тот жанр, в котором сейчас во всем мире принято говорить со зрителями об окружающей их реальности, о сегодняшней их жизни, – сериалы. Если большое кино всё больше уходит в сторону «технологических аттракционов» для подростков, то сериалы, может быть, на кабельных и не самых общедоступных каналах и становятся тем жанром, где авторы работают с новыми типами героев, новыми типами отношений, где на сегодняшнем языке пытаются проговорить со зрителями их сегодняшнюю жизнь.

И, наверное, вся надежда на появление нового мейнстрима связана именно с этими территориями, где искусство, оставаясь массовым и общедоступным, наконец сможет разговаривать с людьми на равных, не заставлять их убегать от реальности или забываться в каких-то ностальгических снах, а объяснять им то, что со зрителями сейчас происходит, делать их жизнь более понятной и более обжитой, то есть заниматься, собственно, тем, чем и должна заниматься настоящая массовая культура.