00:14 — 01:11 Город: вид сверху

В марте 2011 года директором Московского парка культуры им. Горького назначен депутат Государственной думы Сергей Капков.

И очень быстро становится понятно, что это не просто замена одного директора другим, это гораздо более судьбоносное назначение. В распоряжении Капкова оказываются идеи и предложения, которые уже несколько лет готовит Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка», и смысл этих идей не сводится к тому, чтобы преобразовать парк или заменить в нем старые аттракционы на новые.

Эти идеи исходят из совершенно нового понимания города в целом, города, главная функция которого – быть удобным для жизни людей, города, который должен прежде всего создавать новое качество жизни и формировать интерес к этой жизни. И самое главное, что все эти вещи даже в масштабах такого мегаполиса, как Москва, достижимы с помощью вполне рациональных технологичных мер за вполне ограниченный промежуток времени.

01:11 — 05:06 Открытие общественного пространства

Позднесоветский город, от которого в наследство нам достается, в частности, парк Горького, – это прежде всего машина по производству таких стандартных форм социальной и экономической жизни. Нельзя сказать, что в таком городе нет общественных пространств. Слова такого нет, а сами пространства, конечно, есть, но их правила использования тоже строго регламентированы. Скажем, если в городе есть центральная площадь, то она существует для того чтобы, там, два раза в год выходить на демонстрацию. Если в городе есть парк культуры, то в нем есть примерно один и тот же на всю страну набор развлечений, и люди должны там как бы культурно отдыхать после напряженного рабочего дня.

Все стихийно общественное, все неподконтрольно культурное в таком городе вытесняется либо в частные пространства, либо в какие-то зоны, не подвластные государственному контролю. То есть, например, если ты хочешь устроить выставку без разрешения местного отделения Союза художников, то у тебя есть либо собственная квартира, либо какой-нибудь далекий от центра забытый богом парк, и то только до того момента, пока туда не приедет полиция; либо ты можешь вообще наплевать на само понятие выставки и, к примеру, искать творческой и экзистенциальной свободы, сбегая из городского пространства с его тотальным контролем, как это делают московские концептуалисты в акциях «Поездки за город».

В последние годы советской власти в эпоху перестройки люди вдруг обнаруживают, что город существует еще и для другого, да: что в нем есть как раз пространства для общественной жизни, для выражения своего общественного интереса, что в нем есть места, где можно собираться, высказывать свое мнение, чего-то требовать от власти, общаться друг с другом, решать вопросы собственной жизни. И это тоже одна из функций, может быть, одна из древнейших функций городского пространства, которую жители Советского Союза с удивлением заново для себя открывают. Скажем, в Москве одним из таких островков стихийной общественной жизни становится точка рядом с редакцией «Московских новостей» на Пушкинской площади. Для этого всего-то достаточно вывешивать по утрам на газетные стенды свежие номера газеты, и вокруг них собираются люди, которые обсуждают какие-то смелые и решительные статьи, напечатанные в этой газете, тут же собираются первые демократические митинги, и вот так запускается процесс, который уже довольно сложно остановить.

Если речь идет о массовых митингах, то они начинают регулярно проходить на площадке около Лужников, а самые крупные из них организуются на Манежной площади в двух шагах от Кремля, от места размещения самых важных органов государственной власти.

Если речь идет о молодежных движениях, то у каждого неформального объединения молодежи, как тогда принято говорить, тоже есть свои точки сбора, и в каждой из них есть какие-то разные формы проведения свободного времени, разные формы какой-то культурной самоорганизации.

Если говорить о том, что принято называть свободным творчеством, то это есть первая пешеходная улица под названием Арбат, да. Это сейчас принято его ненавидеть и считать каким-то образцом туристической пошлости, а в конце 1980-х Арбат – прежде всего место, куда может выйти любой художник, поэт, музыкант, танцор и показывать там свои произведения, зарабатывать тем самым на жизнь, и никто тебя оттуда не прогонит. Это тоже совершенно новая вещь для советского города.

Апофеозом всей этой новой общественности, конечно, становится событие августа 1991 года, когда люди без всякой команды выходят к Белому дому, ломают тем самым планы ГКЧП и разворачивают историю страны фактически в другую сторону.

05:06 — 09:26 Пространство ограниченного доступа

Новая власть независимой России быстро обнаруживает, что вот эти общественные пространства, где формируется новая, незнакомая советскому гражданину общественная активность, – они с одинаковой легкостью принимают и акции в поддержку этой власти, и демонстрации против нее. И после массовых коммунистических митингов 1992 года, в особенности после событий октября 1993-го, вся эта общественность начинает постепенно сворачиваться. Кажется, что делается это, исходя из новой рыночной логики, согласно которой если в центре города есть коммерчески привлекательное пространство, то оно должно коммерческим образом и использоваться. Но на самом деле мы никогда не понимаем, где здесь действует собственно капиталистическая логика, а где – целенаправленные административные меры.

Так или иначе, на площадке в Лужниках, где в конце 1980-х собираются самые массовые демократические митинги, возникает огромный вещевой рынок. Он работает там день и ночь, и никакого свободного пространства для того или иного волеизъявления, да и желание эту волю политическую изъявлять уже не остается.

С Манежной площадью происходит еще более странная история. На месте, где собирались самые масштабные акции протеста, как демократические, так и коммунистические, возникает огромная стройка.

На Манежной планируется построить подземный торговый комплекс с огромным количеством кинозалов, выставочных площадей, театров и прочих культурных активностей. Но в процессе строительства все эти культурные институции выкидываются из проекта. Надо, чтобы было как можно больше торговых площадей. А сам комплекс поднимается на один этаж над Манежной площадью так, что площадь полностью меняет свой облик – она становится таким довольно странным местом для прогулок, совершенно непригодным местом для проведения массовых собраний, и еще сверху на нее налепляется такая причудливая аляповатая архитектура имени Зураба Церетели.

Коммерция становится главным драйвером развития городов, и это делает города неоднородными. Если позднесоветский город – это пространство, где действуют более-менее одни и те же законы, то город в 1990-е годы – это совокупность каких-то зон с разным уровнем доступа, существующих для разных людей. В центре Москвы и других городов мы видим все больше пространств, на входе в которые стоит шлагбаум, охранник, забор, фейсконтроль – все что угодно, что делает эти зоны доступными только для определенных категорий, делает их элитными и эксклюзивными, как принято говорить в 1990-е годы. Правда, эта логика ограниченного доступа, она в 1990-е работает и в обратную сторону. Наряду с местами элитными есть и места стихийные и не вовлеченные в эти коммерческие отношения: маленькие галереи, маленькие концертные площадки, сквоты, где живут художники без определенного места жительства.

Все это в Москве и в Петербурге присутствует по полной программе, но с течением времени в этих городах становится все больше охранников и все меньше сквотов.

С этим коммерческим интересом прекрасно сочетаются еще две, казалось бы, противоречащие ему вещи. С одной стороны – фаворитизм как основа культурной политики на муниципальном уровне. То есть если градоначальнику нравится, скажем, там, Бабкина или Петросян, то те не только получают ангажементы на городских праздниках – им вполне могут построить новый театр за муниципальный счет. Даже в этом театре потом необязательно ставить спектакли – это просто вот такой искренний жест любви города к тем или иным деятелям культуры. А с другой стороны, по крайней мере в Москве эпохи Лужкова, к этому коммерческому интересу прекрасно прицепляется такая довольно консервативная идеология – патриархальный патриотизм, любовь к куполам и к колоколам. Наверное, символом лужковской эпохи мог бы стать торговый центр с прилепленной к нему часовенкой. Эти вещи, казалось бы, существующие в разных логиках, на практике прекрасно совмещаются.

09:26 — 11:30 Отчуждение горожан от города

При этом, несмотря на все эти популистские заигрывания, главным результатом лужковской эры в Москве становится отчуждение горожан от города. Людям кажется, что городом управляют какие-то неведомые силы, которые действуют только в своих интересах и на которые никак невозможно повлиять. Ты можешь проснуться утром и обнаружить у себя под окнами на месте скверика или детской площадки новую стройку, и дальше сделать с этим вообще ничего невозможно.

Кстати, именно на борьбе с точечной застройкой в середине 2000-х годов и формируется заново какая-то новая социальная активность москвичей, движение горожан за свои права.

Эта стихийная девелоперская активность отчасти регулируется только законодательством, которое охраняет зоны исторической застройки или парковые заповедные территории. Ну и в Москве все эти ограничения очень быстро разрушаются. Если мы посмотрим на территорию вокруг Кремля – вот уж, казалось бы, где самые ценные, самые охраняемые исторические памятники, – то к середине 2000-х это территория, где все разрушено и заменено плохими копиями того же самого: Манежная площадь, Манеж, гостиница «Москва», Военторг, Гостиный двор. Все это такие, выражаясь словами Гребенщикова, муляжи Святой Руси за полчаса.

Москва середины 2000-х – это очень странный город, который можно использовать двумя способами. Можно стремительно сквозь него проезжать, желательно как можно ближе к центру, потому что там эффективнее всего решаются финансовые и административные проблемы; или можно жить на той или иной его территории, как правило, на окраине, особенно никуда оттуда не выезжая, как жили в средневековом посаде. Все твои жизненные маршруты заранее заданы очень ограниченным кругом между школой или детским садом, домом и какими-то торговыми площадями. Это город, который существует для чего угодно, только не для удобства, не для счастья и не для радости людей, которые в нем живут.

11:30 — 15:19 Гуманизация городской среды

Новые общественные пространства, которые постепенно формируют новый тип социальности, возникают, как ни странно, благодаря все тому же коммерческому запросу. В больших городах есть много промышленных зон, бывших объектов советской инфраструктуры, которые довольно дорого сносить и довольно бесперспективно строить на их месте что-то новое; проще наполнить их каким-то новым смыслом прямо сейчас.

И на месте бывших заводов и фабрик возникают постепенно культурные центры, рассчитанные на людей нового поколения, которым недостаточно использовать город просто как территорию, по которой ты передвигаешься из дома на работу или в магазин; которые хотят общаться с себе подобными, хотят получать какой-то новый опыт, чему-то учиться, просто проводить свободное время, получая новые впечатления.

И вот на этот общественный запрос начинают работать Art Play, «Винзавод», «Красный Октябрь», «Фабрика» и другие так называемые культурные кластеры. Во многом эти общественные пространства и создают модель, по которой переустраивает город Департамент культуры под руководством Сергея Капкова. То есть понятно, что его деятельность принято связывать с велодорожками или каким-то модным общепитом, но на самом деле для московского Депкульта это были вещи второстепенные, если не сказать случайные, а главным было именно переустройство того, что стало принятым называть общественными пространствами.

Под этим термином подразумеваются самые разные вещи: это могут быть парки, это могут быть городские улицы, особенно в момент проведения городских праздников, это могут быть музеи и театры. Но главным для них остается одно – что сюда должны приходить люди, и здесь они обретают возможность свободного самовыражения и возможность получать новые впечатления благодаря самовыражению других.

Департамент культуры занимается вещами, которые к культурной сфере как-то не принято относить. Например, в широком смысле слова гуманизацией городской среды. То есть человеку должно быть прежде всего удобно и комфортно находиться на улицах города, он не должен чувствовать, как будто на него с разных сторон нападают строители и автомобилисты, как будто город предназначен не для него и сквозь него нужно как можно скорее проскочить. И вот эти неуловимые вещи, связанные с ущемлением прав автомобилистов или строителей и расширением прав обычного прогуливающегося по улицам горожанина, – это тоже важная часть политики Депкульта.

Постепенно эта политика выходит за пределы центра, насыщенного какими-то объектами культурной инфраструктуры, и распространяется и на спальные районы – вот на тот самый московский посад, где люди живут по заведенным от века моделям. И совершенно неважно, есть ли там подходящие для этого условия. Если у вас на районе нет библиотеки, выставочного зала или театра, то мы устроим выставку в торговом центре, или привезем туда книжки, или сделаем там хороший фестиваль, и жить вам станет от этого немного счастливее или веселее.

И очень важно, что эта деятельность вовлекает в свою орбиту людей, которые уже сформировали внутри себя этот общественный запрос – запрос на новую социальность, на новое качество жизни в городе. Им предоставляются для этого все возможности. То есть если ты умеешь делать хорошие музеи или хорошие выставки или заводить какие-то невероятные активности в парках – пожалуйста, иди и делай, город в этом тебе только поможет.

Очень быстро эта новая социальность сталкивается с общественной активностью совершенно другого типа, причем носителями активности обоих типов очень часто являются одни и те же люди.

15:19 — 18:10 Горожане в борьбе за город

В декабре 2011 года на улицах Москвы и других городов впервые за долгое время собираются массовые митинги протеста, где люди разговаривают друг с другом на языке плакатов, где они предъявляют свои требования к власти, и эти требования касаются не только уютных кафе или парков, но и создания честных и внятных правил игры на государственном уровне. Эта общественная активность довольно быстро и технологично растворяется в городском пространстве. Сначала ее вытесняют с центральных улиц на окраины, пытаются завести для нее какие-то специальные отведенные участки, так называемые гайд-парки, но потом оказывается, что и это не нужно. И этот общественный запрос переходит из городского пространства в какие-то невидимые для постороннего глаза формы – он выражается в середине 2010-х годов во фрустрации, внутренней или внешней миграции или в чем-то таком, что не фиксирует глаз наблюдателя в городском пространстве, но совершенно точно, что рано или поздно он найдет свое выражение и на улицах города, снова.

Те реформы, которые принято связывать с именем Сергея Капкова, заметно изменили образ Москвы и наверняка изменят образ других городов, потому что Москва во многих отношениях является для них моделью. Но при этом понятно, что это не универсальный инструмент для решения всех городских проблем.

Важно и то, что вся эта новая городская политика была запущена «сверху», и хотя в нее было вовлечено довольно много энтузиастов на местах, но тем не менее точно так же, как ее включили, точно так же, как ее оказалось легко выключить в какой-то момент или по крайней мере сузить направление деятельности: давайте все заниматься, к примеру, расширением тротуаров и укладыванием на них удобных плиток и установкой удобных скамеек, и этого достаточно.

И совершенно очевидно, что вот этот новый тип социальности, связанный с самовыражением и получением от города ярких впечатлений, не может исчерпывать собою всю общественную активность горожан. Понятно, что город – это не только фабрика по воспроизводству стандартных моделей жизни, это не только машина по извлечению прибыли, это не только машина по созданию хорошего настроения, это еще и воздух, которым мы дышим, это школы, в которых учатся наши дети, это больницы, в которых мы лечимся, это, в конце концов, возможность как-то влиять на политику городских властей, разделять с ними ответственность за судьбу города или даже брать на себя эту ответственность. Но, видимо, это понимание города и этот тип общественной активности – дело уже будущих горожан и будущих городов.