Культура имеет значение. Почему одним странам, входившим в социалистический лагерь, удалось относительно успешно и быстро стать частью современного мира, и почему другие страны по-прежнему находятся в подвешенном состоянии? Сегодня мы поговорим про страны Восточной (сейчас бы мы сказали, наверное, уже Центральной) Европы, про страны Балтии и Балкан, которые дальше и успешнее других продвинулись на пути трансформации из закрытых обществ в общества открытые, из социалистических, командных, авторитарных экономик — в экономики, открытые внешнему миру, современным технологиям и идеям. У постсоциалистических стран, возвращавшихся в Европу, было три траектории.

Первая траектория: быстрые реформы

Первая траектория — это траектория быстрых реформаторов.

В эту группу входят Чехия, Венгрия, Польша, Эстония. Это страны, которые не стали мешкать с перестройкой командной экономики. Страны, которые достаточно быстро пошли по пути внедрения правил и рецептов Вашингтонского консенсуса. Что объединяет эти страны?

Все эти страны, кроме, пожалуй, Венгрии, имели очень успешных и харизматичных лидеров реформ. В Польше это Лешек Бальцерович — неформальный глава группы молодых экономистов, которые еще с конца семидесятых годов обсуждали пути трансформации польской экономики и были готовы к тому, чтобы приходить в правительство и начинать реформы.

В Чехии это Вацлав Клаус. В сорок восемь лет он становится министром финансов Чехословакии. После мирного, бескровного, почти безболезненного развода Чехии и Словакии Клаус становится главой чешского правительства. Он экономист. Он тоже годами готовился к роли реформатора.

В Эстонии это совершенно неожиданная фигура — харизматический националист Март Лаар. Лаару тридцать два года. Он никогда не готовился к роли реформатора экономики советского типа, но на посту премьера Эстонии, премьера, который опирается на очень шаткое и хрупкое парламентское большинство всего в один голос, он совершает не менее удивительные и радикальные вещи, чем его коллеги в Польше или Чехии. Собственно, с Лаара мы и начнем.

Эстонские реформы

Рассказывают, что пойти по пути очень радикальных, почти либертарианских реформ Лаара надоумила книжка Милтона Фридмана. Поскольку Лаар не был экономистом, он не очень хорошо разбирался, who is who в мире академического экономического мейнстрима. Он думал, что так и надо. Постольку главной целью Эстонии, как и других постсоциалистических европейских стран, было движение в Европу, очень многие вопросы снялись для Лаара сами собой: «Мы хотим быть частью Европы. Давайте не придумывать, не изобретать велосипед. Давайте просто переведем на эстонский язык немецкие Коммерческий и Гражданский кодексы и будем жить, как живут в Европе, как живут в Германии». Так они и поступили.

Практически все постсоциалистические страны на первых порах больше всего были озабочены тем, как насытить свой рынок товарами. Соответственно, практически везде существовала открытая граница, не существовало сложной системы таможенного тарифа. Если подавляющее большинство других стран в итоге обзавелось этим атрибутом государственного экономического суверенитета, а именно таможней, на которой берут взятки и на которой сложно эскалированная система тарифов, то Эстония, по сути, возвела принцип открытых границ, принцип открытой для международной торговли территории, в ранг долгосрочной политики.

Еще одна заслуга Лаара — это введение в 1994 году плоской ставки подоходного налога, что шло вразрез с рецептами МВФ. Да, в многоступенчатой ставке подоходного налога можно найти рациональное звено, но в ситуации, когда твоя страна, твое общество переходит из одной системы права в совершенно другую, плоская ставка подоходного налога — это, скорее, фундамент для построения совершенно нового общества, в котором, после того как такое общество будет построено и все привыкнут оплачивать свою часть государства, можно вести разговор о том, не стоит ли попробовать брать с богатых больше. Но только после того, как такое общество будет построено и в нем будет возможен серьезный, содержательный диалог такого рода.

Я хотел бы процитировать несколько высказываний Лаара. «Реформы нужно продвигать не одну за другой, а как можно более крупными пакетами. Неважно, крупную реформу ты двигаешь или мелкую, — политическое сопротивление будет таким же самым. Чтобы сократить роль государства, страна с переходной экономикой должна иметь сильное и эффективное государство. Эффективное государство — это означает маленькое государство». Три урока из эстонского опыта применимы в большинстве переходных экономик.

Урок первый. Не бойтесь. Переход должен быть как можно более быстрым и радикальным. Нет времени на раскачку. Умеренный подход не работает. Действуйте решительно — просто чтобы сделать это, just do it. Цельтесь высоко.

Цели перехода должны затрагивать всю картину целиком и быть ясны. Нет времени рыться в деталях. Если страна не ставит перед собой амбициозные задачи, более скромные цели тоже будут менее легко достижимы.

Используйте новые механизмы, старомодные методы не работают. Для совершения рывка требуется забыть старое, даже если оно до сих пор используется в развитых странах. Нужно фокусироваться на новом.

Спор о темпах реформ

Польша, Чехия, Эстония действовали решительно, несмотря на то что к тому моменту был далеко не закончен спор между разными течениями экономической мысли о том, как именно нужно реформировать социалистическую экономику: постепенно, шаг за шагом, или путем, как сказали бы оппоненты, шоковой терапии или большого взрыва, big bang.

С научной точки зрения спор между градуалистами и шокотерапевтами был закончен к концу девяностых, когда выяснилось, что именно те страны, которые действовали наиболее решительно и быстро, поступили наиболее гуманным способом по отношению к своим гражданам. Градуалистские реформы лишь затягивают родовые муки нового общества. Они ведут к продлению трансформационного спада, когда значительная часть мощностей, производств, организаций, созданных в советское время, просто уходит с рынка, поскольку им нет места в новой конкурентной открытой экономике. Но в начале девяностых этот спор был в самом разгаре.

Поэтому страны — лидеры реформ могут только поблагодарить счастливую судьбу за то, что ими на этом этапе руководили те, кто не боялся идти наперекор политическому и академическому мейнстриму. Еще один урок от успешного реформатора — цитата из статьи Вацлава Клауса: «Скорость для нас была ключевым фактором. Мы не хотели позволить всевозможным группам, стремящимся к извлечению ренты, постараться сохранить статус-кво или исказить весь процесс трансформации, чтобы он служил их узким интересам. Мы не хотели дать оппонентам реформ время организоваться и заблокировать изменения. Поэтому мы были против любых версий градуализма, который рассматривали как отсутствие реформ. Градуализм был политически корректным путем, но это был абсолютно ложный подход».

Мы не должны забывать о том, что политический уход из социализма был дорогостоящим и очень нервным процессом. В отличие от большинства республик Советского Союза, у лидеров восточноевропейской трансформации было то, что исследователи называют институциональным якорем. Этим институциональным якорем был Европейский союз — не столько как податель экономической помощи, не столько, как мы видели на примере Эстонии, как непререкаемый авторитет в области теории реформ, а просто как видимая цель, которая позволяла двигаться вперед, двигаться к общей цели очень жестко оппонировавшим друг другу политическим силам внутри успешно трансформировавшихся стран.

И у польских антикоммунистов, и у польских коммунистов, которые вернулись к власти в ходе первого левого поворота на постсоциалистическом пространстве, была общая цель — Европа. И это позволяло сохранять реформаторский и конституциональный консенсус, несмотря на всю остроту политической борьбы. Здесь мы переходим ко второму типу успешных трансформаций — трансформаций с задержкой на старте.

Вторая траектория: задержка на старте

Филипп Тер справедливо отмечает, что народные движения, народные протесты, которые в 1989 году смели восточноевропейские просоветские режимы, были проникнуты идеей возвращения к социализму с человеческим лицом. Даже «Солидарность», победившая коммунистов на выборах в Польше в 1989 году, вела кампанию как, скорее, более левая, чем даже польские коммунисты, политическая сила, просто Польше повезло, если можно так сказать, потому что у Польши был Бальцерович — человек, который понимал, что социалистические рецепты, градуалистские реформы не могут сработать. В других странах — в Румынии, в Болгарии — после падения диктатур у власти остались, по сути, перекрасившиеся коммунисты.

В Словакии на пять лет у власти задержался, как тогда говорили, последний диктатор Европы Мечьяр, но тем не менее после 5–6 лет топтания на месте и Румыния, и Болгария, и Словакия тоже вступили на путь реформ. Кто-то, как Словакия во времена правительства Дзуринды под руководством министра финансов, вице-премьера Ивана Миклоша, проводит достаточно радикальные, в духе Вашингтонского консенсуса, налоговую и дерегуляционную реформы и реформу трудового законодательства. Кто-то, как Болгария, проводит достаточно радикальную реформу денежной политики, вводится Currency Board. Реформа денежной системы, введение Currency Board заложили основы финансовой стабильности в этой стране на десятилетия вперед. В стране менялись правительства, разные политические силы приходили к власти, но каждое новое правительство вынуждено было оставаться в тех самых заложенных изначально жестких рамках, не позволяя себе наращивания государственных расходов.

Румыния, как Болгария и Словакия, запоздала с реформами на старте, не успела быстро и радикально обновить свою политическую элиту. Но надо отдать румынам должное: в последние годы эта страна становится лидером антикоррупционных реформ, антикоррупционной борьбы. Те институты, которые создавались на этапе переговоров о присоединении к Евросоюзу, из режима спящих перешли в режим бодрствующих. Антикоррупционная чистка в Румынии бьет в полном смысле этого слова по штабам: бывшие премьеры, бывший мэр Бухареста. Собственно, настал час расплаты для той самой посткоммунистической элиты, которая, по отзывам экс-президента Грузии Михаила Саакашвили, просто купалась в черном нале и открыто обсуждала свои коррупционные сделки с иностранными руководителями.

Третья траектория: путь через войну

Третья специфическая траектория — это траектория балканских стран, которым на пути в Европу пришлось пройти через череду где более, где менее кровопролитных войн. Словения — самая богатая, самая успешная республика бывшей Югославии — отделалась, можно сказать, малой кровью. Хорватия, которая вела полноценную, полномасштабную войну с великосербскими националистами, пережила больше. Еще больше пережила Босния и Герцеговина. Но сейчас и Словения, и Хорватия уже вступили в ЕС. На пути в ЕС находится и Сербия, enfant terrible первого десятилетия перехода. Как и в случае с Центральной Европой, Европейский союз сыграл очень важную и позитивную роль институционального, трансформационного якоря.

Уроки реформ

Итак, давайте подытожим, что обусловило где более, где менее успешную трансформацию полутора десятков стран бывшего социалистического лагеря. Первое — это наличие общей понятной, хорошо сформулированной цели. В нашем случае цель формулировалась буквально в нескольких словах: «Мы хотим вернуться в Европу». К сожалению или к счастью, Европейский союз сейчас куда больше похож на центрифугу, чем на магнит. Ни у России, ни у Украины, ни у Белоруссии сейчас нет такого институционального якоря. Второй момент, который объединяет успешные случаи постсоциалистической трансформации: все эти страны — это страны с функционирующей демократией. Страны, в которых политические силы у власти действительно меняются в ходе демократических выборов с непредсказуемым результатом. Переход власти от умеренных правоцентристов к умеренным левоцентристам — это то, что позволяет выплеснуть пар, накапливающееся в обществе недовольство, позволяет разным группам чувствовать себя сопричастными к тому, что происходит, чувствовать, что твой голос слышат и готовы учитывать при принятии решений. Третий важный момент: все постсоциалистические страны страдают от той же болезни, от того же недуга, что и многие куда более богатые страны Запада. Это проблема социального государства — в нашем случае проблема преждевременного социального государства.

Преждевременное социальное государство — это термин, который предложил известный венгерский экономист Янош Корнаи. Он имел в виду, что страны социалистического лагеря построили систему социальной защиты, пенсионного обеспечения до того, как стали по-настоящему богатыми. Реформаторы девяностых, насколько могли, ограничили аппетиты этой огромной социальной бюрократии, но проблема преждевременного социального государства по-прежнему не решена, и это та проблема, которая подпитывает партии авторитарного толка на всем постсоциалистическом пространстве.

И последнее, что необходимо отметить: все успешные страны Восточной Европы, Южной Европы, страны Балтии на очень раннем этапе приняли для себя окончательное решение о том, в какой системе безопасности они хотят находиться. Интеграция постсоциалистических стран в НАТО, возможно, сыграла не меньшую роль в успехе трансформации, чем сначала ассоциация, а потом и вступление в Европейский союз. Вступая в НАТО и, может быть, еще не достигнув того уровня благосостояния, который позволяет считаться современным обществом, бывшие социалистические страны реализовали ту цель, которая стояла перед ними в конце восьмидесятых, — стать частью Запада.