«Ресурсное проклятие» в экономике России — одна из любимых тем для политических дискуссий. Россия богата ресурсами, и отсюда дилетант может вывести что угодно. Есть «ресурсное проклятие» — значит, Россия должна идти «особым путем», здесь невозможно строительство рыночной экономики западного типа, она вечно будет защищать ресурсы от не таких богатых ресурсами конкурентов. В «ресурсном проклятии» видят и мировой заговор, и особенности русской души. Но экономисты понимают «ресурсное проклятие» совсем по-другому.

Термин «ресурсное проклятие» впервые употребил в 1993 году британец Ричард Аути. Впрочем, по-английски этот термин звучит совсем не так страшно — resource curse, что можно переводить и как «ресурсное заклятие», предопределенность модели развития.

Собственно, сам Аути в работе «Модель развития, основанная на сырьевых ресурсах» исследовал удивительный факт. Рост цен на нефть в 70–80-х годах ХХ века привел к более быстрому экономическому росту в странах — потребителях ресурсов. Экспортеры ресурсов росли медленнее, несмотря на высокие цены и на тогдашние преставления о том, что чем больше у вас экспортных ресурсов, тем легче вам вырваться из ловушки бедности. Уровень жизни в ряде стран, в которых он по всем расчетам должен был увеличиться, остался таким же или даже упал.

В середине 1990-х годов экономисты Джеффри Сакс и Эндрю Уорнер провели количественное межстрановое исследование и обнаружили отрицательную корреляцию между долей ресурсов в экспорте и темпами экономического роста.

«Голландская болезнь»

Несколько раньше Пол Кругман популяризировал термин «голландская болезнь». Сам термин придумал журнал Economist, описывая особенности экономического роста Нидерландов в 1960-х годах. «Голландскую болезнь» часто путают с «ресурсным проклятием», но это несколько разные вещи. Собственно «голландская болезнь», или «болезнь Гронингена», — это проблема, появившаяся в экономике Нидерландов после открытия крупного газового месторождения, снабжавшего газом большую часть Европы.

В общем виде «голландская болезнь» — это ситуация, когда из-за развития одной из экспортных отраслей в страну активно притекает валюта, и это вызывает рост в основном в неэкспортирующих секторах (например услугах). Неожиданное богатство ведет к укреплению национальной валюты и к неконкурентоспособности обрабатывающей промышленности. В итоге «болезнь» поглощает значительную часть заработанного, а при падении цен на источник богатства наступает спад в экономике.

Надо сказать, что важную роль в этом эффекте играет так называемая «динамическая экономия от масштаба»: конкурирующие страны захватывают глобальные несырьевые рынки, инвестируют в новые технологии, поэтому когда ресурсы заканчиваются или когда цены на сырье падают, догонять конкурентов уже поздно.

Из модели Кругмана, впрочем, прямо следует, как можно бороться с голландской болезнью. Если стерилизовать приток нефтедолларов, например, накапливая их в пенсионном фонде, как это делает Норвегия — и как отчасти делала Россия в 2000-х, — то курс национальной валюты не укрепляется. А когда цены на сырье падают, накопленные ресурсы можно потратить на пенсии или другие госрасходы.

«Ресурсное проклятие»

«Ресурсное проклятие» похоже на голландскую болезнь лишь на первый взгляд. Это гораздо более фундаментальная проблема. Она заключается в том, что в богатых ресурсами странах есть проблемы с созданием современных политических и экономических институтов.

Эмпирически «ресурсное проклятие» в отношении нефтяных экономик — статистически достоверный факт. Так, экономист Кевин Цуй из Университета Клемсона показал, что неожиданное обнаружение в стране запасов нефти в 100 млрд баррелей в течение следующих 30 лет снижает показатели, относящиеся к уровню развития демократии, на 20%. При этом у институционалистов есть консенсус — само по себе наличие природных ресурсов не гарантирует «проклятия».

Ресурсы — нефть и газ, другие природные ископаемые — это хорошо, а не плохо. Норвегия, Австралия, Канада — это развитые страны с высоким уровнем жизни, с низким уровнем неравенства и с устойчивыми демократическими институтами. В конце концов, США сегодня производят нефти и газа больше, чем Россия, — и «ресурсное проклятие» там не наблюдается. На самом деле и в целом у развитых стран природных ресурсов на душу населения больше, чем в бедных странах. Другое дело, что в развитых странах в еще большей степени развиты и несырьевое производство, и сектор услуг. По оценкам Всемирного банка, в развитых странах природные ресурсы составляют лишь 2% национального богатства, в то время как в бедных странах этот показатель в среднем равен 26%.

Впрочем, и среди развивающихся стран есть примеры успешного преодоления ресурсного проклятия. Чили, один из крупнейших экспортеров меди, используя стандартные рецепты, отлично справилась с «ресурсным проклятием» и стала самой богатой, некоррумпированной и образованной страной Латинской Америки. Ботсвана осталась «африканской историей успеха», несмотря на обнаружение алмазов в 1970-х годах. Нигерии уже в 2000-х годах удалось достичь существенного прогресса в построении демократических институтов и борьбе с коррупцией, несмотря на дорогую нефть.

Дело в том, что важно не наличие ресурсов само по себе, а сочетание их с неразвитыми политическими институтами. Нефтяной бизнес — один из немногих, который мало зависит от институционального развития, он очень хорошо глобализован и стандартизирован. Он хорошо работает и производит ренту в странах и с хорошими, и с плохими институтами. В странах с хорошими институтами нефтяной сектор приносит доходы и увеличивает благосостояние. Но в странах с плохими институтами ресурсная рента замедляет становление демократии, а во многих случаях и разрушает те политические институты, которые там уже были. И, в свою очередь, плохие политические институты уничтожают возможности для экономического роста. В этом смысле ресурсное проклятие не стоит рассматривать как чисто экономическую категорию. В первую очередь «ресурсное проклятие» — это болезнь политических институтов.

Надо сказать, что ресурсное проклятие, как правило, связано именно с нефтью (и газом). Другой источник «проклятия» — это алмазы (хотя надо понимать, что глобальная алмазная рента на порядок, а в отдельные годы и на два порядка меньше нефтяной). При этом другие ресурсы не связаны с ресурсным проклятием. Нефтяную и алмазную ренту легко собрать — именно потому, что она не зависит от политического режима и экономических институтов. В то же время в сельском хозяйстве произвести и присвоить ренту гораздо труднее.

Нефть

«Нефтяное проклятие» как подвид «ресурсного проклятия» изучено относительно неплохо. Так, например, экономисты Франческо Каселли и Гай Майклз в 2013 году сравнили ситуацию в бразильских муниципалитетах, которые получали доходы от вновь открытых офшорных нефтяных месторождений, с ситуацией их соседей, не обеспеченных нефтяными доходами. Как ни странно, нефтяные доходы не привели к росту доходов населения. Зато они привели к росту коррупции. В нашей совместной с Георгием Егоровым и Константином Сониным работе показана взаимосвязь «ресурсного проклятия» и свободы слова. Мы показываем, что в странах, пораженных «ресурсным проклятием», власть, перераспределяющая ренту, не заинтересована в прессе как источнике информации о состоянии дел в стране.

В результате богатые нефтью страны часто репрессируют свободную прессу — термин «ресурсное проклятие» описывает не только то, как институты не создаются, но и то, как они разрушаются. При этом все эти эффекты работают в недемократических странах. В таких странах как Норвегия, Австралия или Соединенные Штаты, изобилие ресурсов никак не влияет на свободу прессы.

Избавление от «ресурсного проклятия»

В термине «ресурсное проклятие» звучит некоторая обреченность. Однако это не смертельный диагноз, а всего лишь статистическая закономерность. Как показывают примеры других стран, с ней можно и нужно бороться. В первую очередь, как и в случае с «голландской болезнью», помогает макроэкономическая политика.

Создание в России по прозрачным правилам двух суверенных фондов, Резервного и Фонда национального благосостояния, в свое время значительно улучшило ситуацию. При этом «стерилизация» избыточного притока капитала в страну — это не обязательно вложения лишь в зарубежные финансовые активы. Работают и закупки иностранного оборудования и технологий. Таким путем шла в свое время Норвегия, этим же путем идет и часть стран Персидского залива.

Вторая составляющая успешного «снятия ресурсного проклятия» — это диверсификация экономики. При этом не стоит репрессировать нефтяную отрасль или запрещать нефтяным компаниям инвестировать в смежные сектора экономики. Диверсификация — это не принудительное подавление сырьевого сектора, а развитие несырьевого.

Не стоит увлекаться так называемой вертикальной промышленной политикой и определять в директивном порядке, какие отрасли нужно поддерживать. Гораздо эффективнее горизонтальная промышленная политика, которая одновременно поддерживает все несырьевые отрасли. Примером такой политики является развитие финансового сектора. Для нефтяных компаний не так важно, есть финансовая система или нет, а вот для машиностроения, IT, обрабатывающей промышленности в целом развиваться без финансовой системы гораздо труднее.

Наконец, третья составляющая «снятия ресурсного проклятия» — это вопросы, связанные с развитием «человеческого капитала». При этом не надо думать, что нефтяной бизнес обязательно примитивен. Напротив, современный нефтяной бизнес в развитых странах высокотехнологичен. Ведущие нефтяные компании активно инвестируют в исследования и в новые технологии. Но российский нефтяной сектор, как и нефтяной сектор во многих других развивающихся странах, успешно работает и без таких инвестиций, используя уже открытые чужие технологии. А вот для конкурентоспособности несырьевого бизнеса образованная рабочая сила крайне важна.

Если добиться прогресса по этим трем направлениям, диверсификация произойдет сама собой. Можно добывать много нефти и газа, но стать развитой страной с диверсифицированной экономикой. Для этого нужно, чтобы несырьевые отрасли — в том числе сектор услуг — развивались опережающими темпами.

Что можно сделать уже сейчас?

Конечно, в ближайшее время нефть и газ будут продолжать играть ключевую роль в российской экономике. Что можно сделать уже сейчас? Тот же американский политолог Майкл Росс говорит о необходимости прозрачности сырьевого сектора. Во-вторых, в сырьевых секторах необходима конкуренция. В монополии, особенно в госмонополии, легче спрятать ренту в раздутые издержки. Конкуренция необходима и в торговле ресурсами: нужны рынки и биржи, а не непрозрачные трейдеры. Наконец, сырьевой сектор экономики, отвечающий за «проклятие», должен в первую очередь зарабатывать для страны деньги, а не использоваться во внутриполитических и внешнеполитических целях. Для этого сырьевой сектор должен быть деполитизирован. Основной способ деполитизации — и это не бином Ньютона — это, конечно, приватизация контрольных пакетов. При этом не стоит думать, что приватизация сырьевых компаний означает приватизацию сырьевой ренты. Если сырьевой сектор прозрачен и конкурентен, собирать налоги с сырьевых компаний — неважно, частные они или государственные — достаточно просто, как и показал пример России в середине 2000-х.

В целом в ресурсном изобилии нет ничего плохого. Ресурсного проклятия можно избежать — для этого необходимы частная собственность, конкуренция, прозрачность, человеческий капитал и развитая финансовая система. Впрочем, они необходимы для экономического развития и роста в любом случае.