Что представляли собой перестроечные экономические реформы?

Все советские экономисты очень хорошо понимали, в какой стране они живут, очень хорошо понимали, что социалистическая экономика незыблема, что плановая экономика незыблема и что она будет сохраняться. И поэтому, когда в 1987–1988 годах речь пошла о неких реформах, все предложения на этом этапе делались в рамках плана централизованной системы, централизованного планирования.

Было в советской экономике две ключевые проблемы. Первая — была такая модная присказка: мы делаем вид, что работаем, они делают вид, что платят. И повышение трудовой мотивации, повышение желания работников, рабочих предприятий сделать больше, сделать лучше — это была одна задача, и, соответственно, в эту сторону работали, придумывали, там был широкомасштабный экономический эксперимент 1988–1989 годов в трех союзных министерствах, в двух республиканских, когда пытались разными наборами показателей сказать: вот смотрите, вы сделаете чуть-чуть больше, у вас вырастет производительность труда, у вас вырастут объемы и, соответственно, у вас будет больше фонд материального поощрения и то, что вы можете отправить на выплату премий. У вас будет больше фонд социальных гарантий, соответственно, вы можете больше пионерлагерей или путевок в санаторий получить и так далее.

Вторая проблема стала выясняться уже где-то после 1988 года. Равновесие командной экономики базируется на решении бюрократов: произвести этого столько, этого столько, этого столько, цена здесь такая, здесь такая, зарплата такая, такая, вы поставляете сюда, вы поставляете сюда. А деньги — это, в общем, был такой, ну, обслуживающий механизм, не очень важный, когда и экономику нужно было постоянно приводить в состояние равновесия.

И когда в 1988 году принимается закон о госпредприятии, который дает большие права директорам по выплате премий, принимается закон о кооперации, который снимает разделение наличных и безналичных денег, — вот тогда система начинает приходить в сильнейшее состояние неравновесия. Потому что наличных денег в экономику выплескивается все больше, а товаров больше не становится, и при этом центральная власть отказывается и от повышения цен, что могло бы как-то привести к балансировке экономики.

И вот в это время, где-то в 1988–1989 годах, поднимается разговор о том, что, вообще-то говоря, надо переходить к более свободным ценам.

Надо отметить, что все понимали вплоть до 1991 года, вплоть до путча, что есть такая политическая система и что, конечно, в рамках экономических реформ никаких разговоров об изменениях политической системы не было. Но в экономическом отношении за три года был пройден весь путь понимания того, какими должны быть реформы.

Какие программы реформ существовали в конце 1980-х?

Конкуренция такая экономических программ началась летом 1990 года. До лета 1990 года основным мозговым центром реформ было правительство СССР, Совет министров СССР, где была специальная комиссия по экономическим реформам, комиссия Абалкина. И, собственно говоря, там шли постоянные дискуссии о том, что делать, как делать. Тот же Явлинский работал в этой комиссии, Ясин там работал, ну и я там работал на маленькой должности.

У советского правительства была постоянная рабочая группа на уровне замминистров, зампредседателей Госплана, Госснаба, Госкомцен, которые сидели и пытались все как-то найти решение реформ в рамках командной экономики. Потому что на самом деле то, на что Горбачев так и не решился и что не позволило ему перейти к нормальным реформам, — он так и не принял свободные цены. Да и, собственно говоря, все правительственные концепции опирались на то, что цены будут регулироваться. Да, мы понимаем, что нужно повысить; да, мы понимаем, что нужно равновесие; но тем не менее Госкомцен, как функция, оставался.

Летом 1990 года возникла программа «500 дней» на базе того, что Россия провозгласила свою независимость, свой суверенитет. Это была первая попытка создать некую новую программу, где Ельцин и Горбачев делегировали 12 человек написать совместную программу перехода к рынку, потому что уже понимали, что делать, польский опыт был хорошо изучен.

Это была первая достаточно полная концепция реформ, противопоставляющая себя тому, что предлагало правительство. Там были законопроекты, достаточно объемный документ, и когда в начале сентября 1990 года Горбачев провел серию совещаний в Кремле, то примерно 7–8 сентября он сказал: «Все, мы закончили дискуссию, мы берем программу „500 дней“ за основу».

Экономически я бы сказал так: «500 дней» были последним шансом Горбачева стать успешным реформатором. То есть если бы Горбачев в сентябре 1990 года пошел по пути программы «500 дней», то социально-экономические последствия для населения были бы существенно легче. Потому что основной дисбаланс, основное неравновесие в экономике возникло в 1991 году. По моим оценкам, совокупный дефицит всех бюджетов, республиканских и союзного, в 1991 году составлял 50% ВВП, то есть он целиком финансировался за счет Госбанка. И, конечно, это разносило экономику со страшной силой, и этого всего еще не было в сентябре 1990 года. И я думаю, что если бы Горбачев пошел по пути этих реформ, то переход от плановой экономики к рыночной прошел бы быстрее и прошел бы легче для населения.

Когда началась экономическая дезинтеграция СССР?

Серьезные дезинтеграционные процессы в СССР начались в 1991 году. И в это время как раз, я бы сказал, начинается такая экономическая дезинтеграция, когда и Россия, и остальные республики принимают решение о переходе собственности, переманивают директоров госпредприятий снижением налогов, большей самостоятельностью. И, соответственно, налоги уходят в республиканские бюджеты; федеральный центр, союзный центр остается без денег.

И в этот момент, в 1991 году, уже особых программ никто не писал. Потому что с точки зрения того, что делать, все было понятно, Вот программа «500 дней» — можно к ней по-разному относиться, но весь набор необходимых базовых действий там был прописан, да. Дезинтеграция началась в 1991 году, и Горбачев огромными усилиями удерживал эту всю конструкцию, пытаясь согласовать новый текст союзного договора, что, собственно, и было сделано. Он должен был подписываться, как мы знаем, 22 августа 1991 года.

Но путч развалил Советский Союз полностью. После этого Советский Союз исчез: оставался президент, но не было правительства, не было парламента, министерства не работали, ЦК КПСС растворился в воздухе, тайная полиция КГБ тоже куда-то исчезла. В общем, все, что держало страну, исчезло. Был период междувластия между концом августа и началом декабря. Потому что, несмотря на то что правительство Гайдара возникло уже в ноябре и уже начали приниматься какие-то ельцинские указы, междувластие сохранялось до Беловежских соглашений, когда начался процесс плавной ликвидации остатков Советского Союза.

После путча у Горбачева была очередная попытка заключить экономический союз, то есть он уже понимал, что политически Советский Союз нельзя удержать, что это будет очень слабая конфедерация. Но вместе с тем во многих республиках многие экономисты считали, что правильнее советскую экономическую систему реформировать целиком. То есть все входящие республики должны были о чем-то договориться вместе, потому что электрическая система единая, транспортная система единая, денежная система единая. Договориться о разводе в течение двух недель явно не удавалось, и поэтому более рациональным шагом было бы, конечно, проведение каких-то согласованных реформ.

Но это не устроило правительство Ельцина, которое приняло решение фактически о проведении своих реформ, реформ в России, не оглядываясь на остальные республики, оставляя совместно нажитую собственность нераспределенной и откладывая все вопросы на потом.

Мог ли Горбачев повести советскую экономику по китайскому пути?

Когда Горбачев пришел к власти, у него вообще не было цели проведения экономических реформ. Он был молодым человеком, ему было 54 года, он хорошо понимал, что у него нет шансов, как у Брежнева, досидеть до 75. То есть он понимал неэффективность системы. Горбачев верил в то, что существующую социалистическую плановую экономику можно улучшить; вообще, что нужно просто построить социализм с человеческим лицом. Поэтому речи об экономических реформах, о смене экономической модели, о какой-то большой трансформации у Горбачева первые два года не было; это один сюжет.

Второй: не надо забывать, что китайские реформы начались в китайском селе с 1979 года, в китайском городе — с 1984 года, и по своему характеру на первом этапе они сильно напоминали то, что происходило в Советском Союзе в период индустриализации. К 80-м годам прошлого века Китай был абсолютно аграрной страной, у него была очень слабо развитая промышленность, больше 80% населения жило в селе, и, в общем, задачей сельской реформы было просто накормить население, чтобы оно не вымирало с голоду. А задачей промышленной реформы было создать рабочие места и за счет этого обеспечить бо́льшую диверсификацию, говоря сегодняшним языком.

Поэтому сравнивать содержание реформ китайских и советских нельзя, потому что слишком разные исторические эпохи. Но вместе с тем в вопросе есть абсолютно правильная посылка, что, в принципе, все социалистические страны Восточной Европы, если о них говорить, во второй половине 80-х, даже в начале 90-х годов столкнулись с дилеммой: что впереди? То есть очень редко кому удавалось синхронизировать экономические и политические реформы.

И были страны, например, как Чехия или Венгрия, где экономические реформы шли существенно быстрее политических, а были страны типа Польши и Советского Союза, где так получилось, что политические реформы шли гораздо активнее. Поэтому я бы сказал так, что Горбачев до 1987 года, по большому счету, понимал, что что-то надо менять, но это точно нельзя было называть словом «реформа».