Какой была позднесоветская Беларусь?

Белорусская Советская Социалистическая Республика — самая советская, самая денационализированная, самая интегрированная в промышленный комплекс и ВПК Советского Союза. Страна с высеченной напрочь национальной элитой, с белорусским языком, сведенным до языка деревни и общения очень простых, неграмотных людей, за исключением небольшой группы элиты. То есть люди вообще не представляли себе жизнь вне совка, вне Советского Союза. Экономика была самая развитая, и мы были на одном уровне с Эстонией. Если взять по паритету покупательной способности, мы были круче и богаче Польши, Словакии, Чехии и жителей других стран, которые приезжали в Беларусь. Им казалось, что это и есть коммунизм.

Поэтому люди не понимали, что такое свобода. Люди до сих пор не понимают — ни политически, ни тем более экономически. Были гигантские заводы, смысл которых сводился к тому, чтобы обслуживать постсоветское пространство, — это и «Гомсельмаш», это и «МАЗ», это и Белорусский калийный комбинат.

То есть Беларусь на самом деле — такая Вандея, постсоветская Вандея, страна, где теплился этот реванш, куда на отдых уезжали офицеры советской армии и КГБ, потому что было очень комфортно: русскоязычная среда, хороший продовольственный паек, тихо, спокойно, красивые озера. Никаких политических, институциональных, экономических предпосылок для того, чтобы там начались какие-то трансформации, не было.

Когда люди очутились перед вот этой вот неопределенностью, когда вдруг случилась инфляция в 2000–3000 процентов в год, когда начали рушиться рабочие места, останавливаться заводы — это был реальный шок.

Как Александр Лукашенко пришел к власти?

Лукашенко был человеком, который до 1994 года даже не думал про президентство, но так получилось, что на фоне слабого пьяного постсоветского руководства он был достаточно молодым, динамичным, обещал предпринимателям рынок, обещал пенсионерам колбасу, обещал молодежи развлечения.

Это была первая популистская революция, демократически проведенная на постсоветском пространстве. В 1993–1994 годах созрел спрос на борьбу с коррупцией. Лукашенко возглавил комиссию парламента по рассмотрению коррупции. Ему давали информацию. На самом деле он очень активно использовал эту тему для того, чтобы стать политиком национального уровня. Для обыкновенных людей это было обновление, шаг вперед. Лукашенко многих из тех людей, которые его поддерживали на первом этапе, просто оставил в прошлом, набрав новую команду людей из небольшого города Шклов Могилевской области. Собственно, они и стали формировать новую районную элиту.

Красные директора, покорная служба безопасности и силовые структуры, слабая, разобщенная оппозиция, отсутствие спроса на реальные либеральные реформы — все это стало причиной того, что Лукашенко достаточно активно продвигал свою повестку дня. В 1995–1996 годах он провел два референдума, распустил законно избранный парламент, назначил свой парламент, сделав конституционный переворот, как говорят многие, но согласно тем правилам игры, которые были тогда. И при этом он не встретил сколько-либо значимого народного сопротивления.

Тогда же были апробированы методики дискредитации оппозиции. Бело-красно-белые флаги стали ассоциироваться с полицаями в Белоруссии во время Второй мировой войны — они ходили с этими же бело-красно-белыми флагами. Лукашенко стал предвестником эпохи постправды на постсоветском пространстве. То есть он сумел переключить белорусский электорат, не подготовленный к такого рода политическим баталиям, с фактов, с реалий — на восприятие, на ощущение, на чувство, а манипуляция чувствами у Лукашенко получается до сих пор великолепно, и он это хорошо и конкретно доказал, например, в переговорах с Борисом Ельциным.

Как Лукашенко выстраивал отношения с Россией?

Он действительно сумел понравиться российскому руководству, и как жест доброй воли Борис Ельцин, например, простил ему миллиард долларов долга и позволил с 1995 года Белоруссии работать в режиме свободы перемещения товаров — в том числе из третьих стран.

Тогда возникла идея восстановления Советского Союза, Союзного государства, которая, по мнению Александра Лукашенко и людей, которых он привлек на свою сторону в Москве, должна была привести к возможности для Лукашенко баллотироваться на пост президента в новом образовании. Если бы не Чубайс, Кудрин и Владимир Путин, этот сценарий со старым слабеющим Ельциным мог бы сработать. Причем у этого сценария уже были конкретные исполнители, работавшие в том числе в Кремле. Но так получилось, что он сорвался, и с тех пор между руководством Белоруссии и России явно не заладилось, хотя прагматические интересы и стратегические планы Кремля оказались сильнее.

Поэтому до сих пор у нас есть такое восприятие, что Александр Лукашенко защищает белорусские интересы. В середине девяностых годов он обеспечил сбыт белорусской продукции, никому не нужной, кроме России, на российском рынке. Он обеспечил великолепную, очень выгодную схему для белорусских номенклатур и красного директората: обеспечение поставок товара взамен на бартерные поставки электроэнергии, газа и нефтепродуктов. Если посчитать, во сколько обошлась России интеграция с Белоруссией, выйдет порядка ста миллиардов долларов. С точки зрения того, что Лукашенко сделал для Белоруссии как некий консолидатор, то сумма получается хорошая.

Плюс, конечно же, полная политическая и информационная поддержка Кремля. Плюс, особенно в последнее время, партнерские отношения или, скажем, нормальные отношения с соседями, в том числе Украиной, Грузией создавали иллюзию того, что Лукашенко есть тот маяк, тот корабль, который ведет Беларусь к некому светлому и, подчеркиваю, независимому будущему.

Какие технологии выборов были отработаны в Беларуси?

В избирательных комиссиях в Белоруссии нет представителей оппозиции. Например, если я иду в парламент, то я не могу иметь своего представителя в избирательной комиссии. Соответственно, подсчет голосов чисто формальный. За 10 минут можно посчитать 2000–3000 голосов, объявить нужный результат. Потом бюллетени уничтожаются.

Система работает настолько четко за счет формирования комиссии и лишения оппозиции и независимых кандидатов доступа к подсчету голосов, что создается иллюзия того, что оппозиция всегда получает максимум 5% голосов. Плюс еще последний ресурс, который есть: досрочные выборы собирают 36% избирателей, а урны, в которых хранятся бюллетени досрочного голосования, не находятся под контролем избирательной комиссии.

Понятное дело, что это такая почти монархическая власть, которая имеет процедуры народоизъявления, но удивительная вещь, что даже вот при такой власти и сознательной манипуляции общественным мнением есть механизмы донесения некого недовольства населения до Александра Лукашенко, и он пытается создать иллюзию народного руководителя, президента, который думает о народе. Поэтому — публичные порки чиновников, поэтому — посадки богатых людей.

Так что крутой мачо, который защищает интересы Белоруссии и который не позволяет своим подчиненным ездить на «ламборгини», — это и есть образ, который Лукашенко старается сохранить. И очень часто, особенно в медийном пространстве, он дает отпор Кремлю, дает отпор российским олигархам, говоря, что они не будут жировать за счет белорусов.

Как изменилась белорусская экономика за 25 лет?

Это продолжение, по сути дела, советского цикла. Александр Лукашенко не врал, когда он говорит: «Я буду восстанавливать связи, которые были». Он, по сути дела, законсервировал структуру производства, которую Беларусь получила от Советского Союза.

Он сумел, опять-таки при помощи российского рынка, восстановить работу тракторного завода «МАЗ», «БелАЗа», «Гомсельмаша», «Лидсельмаша» – тех промышленных заводов, которые работали за счет советского рынка. Устойчивый спрос, плюс в России не было конкурентов, плюс возможность получать дешевые энергоресурсы — все это позволило белорусской постсоветской экономике создать иллюзию очень быстрого роста и восстановления. Если взять период 2000–2008 годов, темпы экономического роста превышали 8%, что всегда было загадкой для европейцев: как авторитарная нереформированная советская экономика так быстро растет? Значит, какой-то феномен в этом есть.

Но если вы добавите сюда, сколько мы получили от России, куда шли товары, которые производила Беларусь, то загадка очень быстро разгадывается: все это — за счет де-факто реинтеграции Белоруссии в российское экономическое пространство.

Во второй половине двухтысячных Лукашенко хотел видоизменить, модернизировать структуру производства. Были направлены десятки миллиардов долларов на создание новых производств и новых точек роста. Это типичная интервенционистская концепция: цемент, стекло, лен, сельское хозяйство, машиностроение. Туда были направлены десятки миллиардов в надежде, что через 2–3 года эти предприятия начнут экспансию на российский рынок.

Прошло время. Деньги были потрачены, оборудование закуплено, откаты сделаны и случился кризис. С 2011 года мы видим, что в то время как мировая экономика росла на 3,5%, белорусская экономика росла примерно на 1% в год, то есть грубо говоря. В 2011 году у нас была ситуация гиперинфляции и трехкратной девальвации. И Беларусь столкнулась сегодня с ситуацией, когда старая производственная база не годится, новые, созданные под государственную копирку предприятия не находят никакого спроса. У нас есть сектор IT, который образовался не благодаря, а вопреки вот этим тенденциям. Он экспортирует порядка миллиарда долларов услуг, что очень хорошо, но тем не менее мы имеем скрытую безработицу порядка 15%.

Мы имеем отток кадров — и белых, и синих воротничков — в Польшу, Чехию, Украину, Литву, потому что там зарплата — 500–700 долларов, а в Белоруссии сегодня — 200–250, и это хорошо, если говорить о медианной величине.

Почему в Беларуси нет политического протеста?

В Белоруссии ни одной попытки «цветной революции» не было. Это все миф. Это все придумки людей, которые воспринимают демонстрацию двухсот человек за революцию. Революция — это либо жуткое неравенство, жуткая несправедливость, коррупция, которая была в случае Украины, Молдовы, Грузии, Туниса.

Если же группа интеллектуалов недовольна режимом и начинает делать медийный проект, который не находит отражения на земле, on the ground, то это, конечно же, нельзя назвать революцией. Поэтому да, у нас были отдельные демонстрации. Опять, подчеркиваю, это группа людей, которая отражала интересы 5–10% населения, потому что, когда проводят опросы, какой процент белорусов готов участвовать в уличных демонстрациях, получается всегда два процента.

У нас нет социальной базы для протестов. У нас вовремя платится зарплата. Зарплата достаточно высокая по сравнению с уровнем Молдовы, Украины, Грузии. От 65 до 80% людей довольны дорогами, энергетикой, водоснабжением, теплом, канализацией, безопасностью. В ситуации, когда люди только этого ожидают от государства, созревание революции возможно, только если будет какая-то вопиющая несправедливость.

Например, коррупция. Например, кто-то бы мог бы, условно, купить или получить за бесценок Белорусский калийный комбинат — самое дорогое предприятие Белоруссии. Но у нас все предприятия государственные. Поэтому Лукашенко сознательно тормозит приватизацию, понимая, что это может вызвать недовольство. Поэтому нет такого, знаете, что вот все, мы больше не можем. Это, возможно, будет в будущем, потому что вот сейчас идет вопрос о резком повышении платы за жилищно-коммунальные услуги.

Удивительно, что человек, который на самом деле не учился особо пропаганде или пиару, является одним из самых искусных пиарщиков. То есть, Лукашенко создал при помощи выпячивания отдельных сторон белорусской экономики, белорусской модели иллюзию того, что это справедливо, что власть народная, что экономика инклюзивная.

Это слово, которое сейчас только набирает популярность на Западе, но Лукашенко создал иллюзию, что мы сохранили экономику для обыкновенного человека, а не только для богатых, олигархов или, там, иностранных инвесторов. Лукашенко говорит о государстве, которое обеспечивает гражданина бесплатным образованием, здравоохранением. И вот этот имидж крайне популярен и в Украине, и в России.

Какими могут быть сценарии трансформации Беларуси?

Мы сегодня видим, что Александр Лукашенко еще до конца не осознал, что наступает конец его модели. Один из факторов, который заставит его меняться, — это накопление долга. У нас сегодня валовый долг около 90% ВВП, госдолг — 50% ВВП. В условиях, когда у тебя валютной выручки нет и в кредит тебе не дает никто, кроме России, а ты ставишь задачу диверсификации, отстранения от России, задачу сделать крен в сторону Европы, понятно, что старая модель нежизнеспособна.

Первый сюжет. Лукашенко пока движется по инерции. Он не меняется. Он опять-таки разговаривает с губернаторами, находит лоббистов своей политики в разных отраслевых группах России. Он работает с РПЦ как одним из институтов влияния. Он работает с ВПК. Он работает с общественным мнением России, которому говорит: «Беларусь — последний союзник России».

Второй сюжет — это попытка медленного вхождения в рынок. То, что мы наблюдаем, когда Александр Лукашенко в ручном режиме выбирает тех инвесторов, с которыми ему комфортно работать. Он выбирает из Украины, выбирает из Польши, выбирает из России, Литвы, Франции, США, Германии и говорит: «Ребята, мы вам создаем великолепные условия, налоговые льготы».

Третий сюжет. Около 3000 белорусских госпредприятий убыточны, но директора, привыкшие к иждивенчеству, требуют своего: больше дотаций, больше денег — и их убеждают их российские партнеры, что дело в том, что у вас нет российского рубля, у вас нет российского законодательства и доступа на российский рынок, и если вы интегрируетесь, то, соответственно, все это появится. Поэтому, как ни парадоксально, те люди, которые были сторонниками Александра Лукашенко и были на его стороне, при определенных обстоятельствах могут стать на сторону некого гипотетического пророссийского кандидата, появление которого прогнозируют многие российские политологи.

И последний сюжет, который я рассматриваю — когда действительно прижмет, когда Россия не будет реализовывать сценарий замены Лукашенко в Белоруссии, когда будет действительно падение экономики, как это было, например, в 1991–1992 годах, власти испугаются и скажут: «Романчук, бери власть в правительстве и делай экономические реформы по типу свободного капитализма, свободного рынка». Вот, грубо говоря, когда Михаил Саакашвили пришел к власти на фоне развала всего и позвал Каху Бендукидзе делать реформы, в Белоруссии теоретически такой сюжет тоже возможен, но вероятность его, наверное, раз в 10 меньше, чем это было в Грузии.