Как изменилось российское политическое поле за последние годы?

Во-первых, мы видим, как сжалось политическое поле в смысле количества акторов. У меня есть такая метафора, которую я часто привожу и которая кажется мне очень важной. Вот когда проектируют интерфейсы компьютерных программ, все интерфейсные дизайнеры знают магическую константу 7±2, от 5 до 9. Это то количество объектов, которые человек способен держать одновременно в памяти. Примерно то же самое происходит с повседневной политической агендой. В каждой стране, в каждой политической системе есть те темы, к которым должен иметь отношение каждый политический субъект. И все политические акторы борются за то, чтобы их темы оказывались в этой повестке. Кто такие политические акторы? Политические партии, профсоюзы, некоммерческие организации, губернаторы, региональные активисты, сенаторы и так далее.

Акторы пихаются локтями на очень узком политическом поле и борются за эти слоты. Так выглядит политическая жизнь в нормальной стране, и так она выглядела в России в 2000 году, возвращаясь к вопросу. А потом прошли годы, и что изменилось? Изменилось не количество слотов — это свойство человеческой натуры, интересующийся политикой человек все равно следит, там, за 5–7–9 темами. Существенно изменилось количество акторов, были выкошены политические партии, они все стали придатками одной партии, они перестали генерировать собственную повестку. Были выкошены регионалы, региональная повестка полностью ушла, все эти сильные, независимые губернаторы, россели, лужковы, шаймиевы, которые могли привносить свою региональную повестку, — этого больше нету.

А человеческая природа не поменялась, человеку все равно надо, чтобы было семь пунктов. И подлинная политическая повестка, которая формируется, вот, в конкурентной борьбе разных акторов, стала заменяться фальшивой, придуманной. Борьба с пятой колонной. Нет никакой пятой колонны, нет никакой угрозы Майдана, к счастью или к сожалению, но объективно ее нет. Нет никакой угрозы цветной революции в России, ее не существует по целому ряду объективных причин. Но борьба с ней стала одним из слотов повестки.

Сирия, давка сыра бульдозерами, абсолютно выдуманная борьба с НАТО — нет никакой борьбы с НАТО, ВВП России — это 2% от ВВП НАТО, это смешно. Но вот эти фейковые элементы повестки заполнили вакуум, вынуждено заполнили, потому что реальных акторов не осталось.

Если мы посмотрим на то, как выглядит картина в России, мы увидим, что серьезных акторов есть два. Кремль, администрация президента, сложно устроенная, какие-то башни между собой воюют, просто не в публичном пространстве, а под ковром, и, грубо говоря, мы, то есть политическая группа вокруг Алексея Навального, Фонда борьбы с коррупцией. Мы не видим других сильных акторов, которые способны формировать повестку.

Наших ресурсов в миллион раз меньше, чем у той стороны, у нас работает 30 человек, а на той стороне — 300 тысяч, но нас хватает на один слот из семи. Мы пытаемся добиваться того, чтобы коррупция всегда была одной из этих тем. Благодаря тому что мы постоянно привлекаем к ней внимание, власть вынуждена что-то в этой стороне делать, устраивать какие-то показательные процессы, из которых ничего не выходит, но тем не менее мы прекрасно понимаем, что не было бы дела ни Сердюкова, ни полковника Захарченко, если бы Фонд борьбы с коррупцией не вводил бы коррупцию как одну из тем повестки.

Что вызвало протесты 2011–2012 годов?

Я начал свою деятельность наблюдателя в 2007 году. Я с 2007 года был волонтером, а потом руководителем регионального отделения ассоциации «Голос» в Свердловской области. К 2011 году я уже подошел с огромным багажом наблюдения и видел то, чего не видели люди, которые пришли на Болотную площадь как на свой первый митинг в 2011 году: того, что выборы-2011 с точки зрения фальсификации, с точки зрения их организации, их проведения ничем не отличались от предыдущих выборов в Госдуму-2007. Тем не менее выборы 2007 года никакой волны протестов не вызвали, а выборы 2011-го — вызвали.

Значит, надо искать, что отличалось. И, конечно, технологии здесь не на последнем месте, а может быть, на одном из первых. В 2007 году еще просто не было никакого YouTube, а в 2011-м был YouTube, и все увидели эти яркие, красочные ролики, помните, «снятые на конспиративных квартирах и размещенные на серверах в Калифорнии». Вот эти замечательные ролики про фальсификации прямо на глазах у всех, конечно, сыграли свою роль катализатора.

Плюс наблюдательское движение. Я помню, в 2007 году на весь Екатеринбург было, наверное, 15–20 независимых наблюдателей, а в 2011 году наш только штаб обучил и подготовил более 200, а к президентским выборам в марте 2012-го, когда был пик наблюдательского движения, — больше 600. Тут как-то все совпало: и технология, и гражданский интерес. Накопилась усталость, к этому времени Путин уже был у власти 12 лет — уже слишком много, так сказать, по меркам естественным.

Четвертый, главный компонент — это одна удачно сказанная фраза, черный лебедь: «„Единая Россия“ — партия жуликов и воров». Случайно сказанная в эфире с депутатом Евгением Федоровым фраза Алексея Навального, чистый экспромт, фраза, которая переросла в кампанию «Голосуй за любую другую партию, кроме „Единой России“», — которая опять же заставила людей выбирать стороны.

Была кампания «Голосуй за любую другую партию, „Единая Россия“ — партия жуликов и воров»; и человек в кабинке в последний раз задавал себе вопрос: а я готов за них проголосовать или нет? И человек не ставил галочку. И мы увидели что? Что результат внезапно сильно хуже. Страна у нас большая, много часовых поясов, но вот идут результаты с востока на запад, и администраторы выборов, Сурков, условный, и его команда, вдруг понимают, что они набирают гораздо меньше, чем планировалось.

В Екатеринбурге был абсолютно честный и чистый подсчет, наши 200 наблюдателей следили, зафиксировали, в городе Екатеринбурге «Единая Россия» набрала 23%, проиграла «Справедливой», по-моему, даже КПРФ проиграла — как и должно быть. И в Москве были те же самые 25%. Но когда до них дошло, что происходит, большой запас голосов, миллионы, вбросить можно было уже только в Москве и Санкт-Петербурге. А там-то были как раз самые злые, сконцентрированные, обученные, готовые наблюдатели. Пришлось фальсифицировать под камеру, пришлось не в Кемерове и не в Дагестане, а в Москве делать из 25% — 46, если мне не изменяет память. Для этого пришлось не по 50 бюллетеней вбрасывать, а массово удалять наблюдателей. Это вылилось на митинг на Чистых прудах, митинг обманутых наблюдателей, и потом уже в Болотную и Сахарова, а причиной всему была фраза про партию жуликов и воров.

Как в России работает интернет-цензура?

В 2011 году интернет был в России совершенно свободным и скорость распространения информации была огромной. Администраторам было ясно, что́ с этим сделать: добавить этой среде вязкости, сделать так, чтобы у каждого человека возникала какая-то предательская, осторожная такая вторая мысль перед тем, как нажать like, share, rеpost, то есть повысить стоимость этого действия. То есть если в 2011 году мы лайкали, шерили или постили не задумываясь, то после 2012 года стали делать это задумываясь. Эти все уголовные дела за перепосты — они для этого же, это то же самое «Болотное дело», только в интернете. Берут заведомо абсолютно случайных людей, заводят на них заведомо абсолютно случайное обвинение, и каждый начинает себя ассоциировать с ними.

Теперь если у нас есть какая-то интересная штука, резонансная, которая возбуждает воображение, и ее репостнет каждый из ее прочитавших через минуту, то через 20 минут ее аудитория будет миллион человек. Но если каждый второй откажется, то через 20 минут ее аудитория будет 20 человек. Линейная скорость распространения информации падает в миллионы раз.

Можно ли в России перезапустить партийную систему?

У нас была попытка создать «Партию прогресса». Два года уже, как она лишена регистрации, а полностью зарегистрирована она никогда не была, было зарегистрировано только центральное юрлицо, не были зарегистрированы региональные отделения. «Партии прогресса» нет, она бьется в ЕСПЧ за свое существование, но сейчас ее нет, в выборах она участвовать не может. И в целом, конечно, партия — это не самая важная история. То, что в России называется политическими партиями, те субъекты, которые соответствуют закону о политических партиях, конечно, никакими политическими партиями не являются.

С одной стороны, это организации, структура которых предельно жестко зарегулирована, которые не могут сделать шаг в сторону, которым закон приписывает массу тупых и бессмысленных ограничений на то, как должны быть устроены региональные органы, как должна быть устроена внутрипартийная демократия. Грубо говоря, нельзя создать партию анархистов, потому что прописана такая жесткая структура, в которой ни одному анархисту не будет приятно. То есть то, что в России называется политической партией, предельно далеко от политической партии из «Википедии». Это не есть объединение людей по признаку общности политических взглядов. Это бюрократическая структура, которая является формальным инструментом для участия в том, что в России называется выборами.

Партийная система в России на сегодняшний день, по-моему, лечению не подлежит, то есть она должна быть полностью демонтирована и создана заново. Должны быть сняты все те ограничения, которые сейчас существуют на организацию внутренней жизни политической партии, пусть они решают сами, как им действовать и существовать. И тогда, возможно, мы все-таки увидим партийное строительство.

Как повлияло на российскую политику развитие горизонтальных связей?

Понятно, что технологии дали очень много в плане горизонтальных связей, которые раньше были просто невозможны. Россия — большая страна, в ней живет более 140 миллионов человек. Россия — это страна, в которой на каждую экзотическую точку зрения найдутся свои сторонники. Если мы хотим устроить клуб веганов или владельцев Audi Q5 — мы найдем достаточное количество веганов и владельцев Audi Q5. Среди 145 миллионов человек можно найти достаточно существенное количество любых людей, но благодаря технологиям эти люди впервые получили возможность находить друг друга.

И мы видим такие смешные образования, как партия «Воля». Есть абсолютно безумная женщина Светлана Пеунова, у которой, вот, в голове — рептилоиды с планеты Нибиру. Но благодаря тому что интернет позволяет найти и выявить всех людей, у которых тоже в голове — рептилоиды с планеты Нибиру, они неожиданно могут объединиться и сформировать какой-то круг по интересам. И их будет, там, сто человек или тысяча человек, смешное количество по меркам 145 миллионов человек, но достаточно существенно, если посмотреть.

И главная радость всей этой штуки — в том, что это непредсказуемо. Сегодня кому-то удается объединить 100 человек по принципу веры в рептилоидов или тысячу человек по принципу веры в революцию 5 ноября 2017 года. Но это значит, что есть инструменты для того, чтобы послезавтра кому-то удалось объединить 50 миллионов человек вокруг какой-то новой идеи. Это хорошо.

При нашей средней продолжительности жизни, которая составляет около 65 лет, средняя продолжительность жизни избирателя — меньше 50 лет, от 18 до 65. Значит каждые 5 лет 10% избирателей ушло, 10% пришло совершенно новых. С последних свободных выборов, относительно свободных, с 1996 года, поменялась почти половина избирателей.

Есть какие-то старые политические стереотипы, не знаю: бабушки голосуют за Зюганова, за коммунистов. Но уже нет никаких бабушек. Эта бабушка в платочке, которой сейчас 70, — ей 20 лет назад было 50, она работала. Если она, скажем, работала бухгалтером, у нее был компьютер, и сейчас у нее, скорее всего, есть компьютер, и она, скорее всего, в интернете. То есть все это на самом деле меняется существенно быстрее, чем нам кажется, и все время приходят новые люди. Каждый год в нашей стране 2 миллиона человек впервые начинают пользоваться интернетом, впервые выходят в интернет, впервые читают какие-то новости, начинают на них реагировать. Эта история не закончится никогда, всегда кого-то что-то будет возмущать, удивлять, кто-то будет что-то репостить, будут появляться какие-то мемы. Это невозможно подавить, и это хорошая новость.