Как изменилась российская пенитенциарная система в 2000-е?

За 2000-е годы с пенитенциарной системой случились по крайней мере три важные вещи. Первая: за десять лет, с 2000 по 2010 год, тюремное население снизилось почти втрое. Если мы вошли в двухтысячные годы с миллионным населением, то к началу десятых это уже восемьсот тысяч, сейчас семьсот, иногда доходит до шестисот.

Вторая очень важная вещь с тюремным ведомством, наоборот, не случилась. Должна была случиться, но не случилась. Отсутствие реформ. Федеральная служба исполнения наказаний — единственное ведомство, которое никогда не реформировалось. Последнюю реформу в 1953 году провел Лаврентий Павлович Берия. И когда люди, которых называют демшизой, начинают вопить: «ГУЛАГ! ГУЛАГ!» — вообще-то они правы. У нас есть мораторий на смертную казнь — перестали расстреливать, — а других больших отличий нет.

И третья вещь, которая случилась в десятые годы с тюремным ведомством. Она тоже родом из 1930–1950-х. При Брежневе и Хрущеве этого не было: ведомство как бы нелегально, исподволь, снова ушло под контроль ФСБ, спецслужб.

Это заметно и по составу верхнего эшелона, и по тому, как внизу происходит взаимодействие на местах. Абсолютно типичный пример — история Ильдара Дадина. Такая мелочь: когда местные карельские журналисты приехали в прокуратуру по надзору, прокурор по надзору ничтоже сумняшеся им сказал на диктофон и на камеру, что ему «уже из ФСБ звонили и распорядились». То есть для прокурора по надзору за учреждениями это само собой разумеющаяся вещь.

Как работает система общественного контроля над тюрьмами?

Система общественного контроля — очень неприятная для меня тема, потому что я терпеть не могу общественный контроль над тюрьмами в нынешнем его виде.

До 2008 года, до принятия закона «Об общественно-наблюдательных комиссиях», наблюдение в тюрьмах тоже было. Но тогда, до принятия этого закона, попасть в тюрьму, помимо депутатов, могла любая общественная организация, зарегистрированная на территории региона и у которой было в уставе «тюремное наблюдение». Порядок был разрешительный. В 2008 году появился закон «Об ОНК». Он выглядел крайне прогрессивным.

Однако теперь в тюрьму могли ходить только назначенные Общественной палатой правозащитники. И если в первые призывы действительно пошли правозащитники, то во вторые, третьи, а уж тем более четвертые призывы пошли: а) мошенники, люди, которые, пользуясь правом посещения тюрьмы, просто вымогали деньги за связь, за помощь и так далее; б) ветераны системы, отставники прокурорские, пресловутые «Офицеры России». Сейчас они составляют там основной костяк. Собственно, они пошли, чтобы своими задами занять места, чтобы больше туда никто не пошел. На этом закончился весь общественный контроль. И если бы не прогрессивный закон, принятый в 2008 году, этого бы не случилось.

Как устроен тюремный мир?

Во главе блатного мира, мира людей, которые живут по воровским понятиям, если очень грубо, стоят воры в законе, коронованные люди со звездами на плечах и на коленях. Им нельзя вставать на колени. Под ворами в законе есть смотрящие. Сейчас и вор в законе может быть смотрящим. Дальше — разнообразие. Есть такие люди, которые называются бродягами. Бродяги — это авторитетные люди, которые могли бы быть ворами в законе, но не хотят. Это очень уважаемые люди. Почему они не хотят быть ворами в законе? Потому что вор в законе — это очень большая ответственность. Это финансовая ответственность — общак. Это полное отсутствие личной жизни: нельзя жениться, нельзя заводить детей. То есть вся твоя жизнь отдана воровскому ходу, воровскому движению. И нижняя часть лестницы — стремяги. То есть парни, которые стремятся к этой блатной жизни. Это настоящий преступный мир. Они не общаются с представителями власти, с ментами не общаются.

Опять же, я рассказываю, как это было раньше и как по классике тюрьма жила столетиями. Зона, где установлен воровской порядок, где очень много криминальных людей, куда боятся заходить милиционеры, называется черной зоной. Там воры диктуют свои порядки. А зона, где ментам удалось навязать режим и установить свою власть, называется красной зоной. Там стремяги ходят строем с песнями по плацу и поворачивают голову к товарищу начальнику. Это красная зона.

Что случилось в 2000-е годы? Принято считать, что в 2000-е годы тюрьмы покраснели и почти не осталось черных зон. Это не совсем так и, наверно, совсем не так, потому что довольно серьезные перемены случились с криминальным миром. Воровской мир очень серьезно обесценил понятия. То есть теперь вором в законе может стать, в общем, любой проходимец, коронация происходит по Skype. Воры женятся, разводятся, рожают детей, заводят бизнес, ведут переговоры с прокуратурой, с представителями власти, вместе с ними держат общак.

И сейчас в тюрьмах происходит вот что. Есть черный барак, где, например, сидит вор или любой авторитетный человек, и вокруг него так или иначе группируется воровская жизнь. Это действительно криминальные люди. Здесь хранится собственно общак, и здесь происходит распределение благ. Заключенный — одинокий, нуждающийся, имеющий право претендовать на средства из общака, — может обращаться за помощью. Если приходит заключенный и говорит: «Я нуждаюсь в зубной щетке, банке тушенки, теплых носках», — он получает именно это, а не деньги. Он получает то, что попросил. Но он должен тем самым признать власть общака, власть черных. Попав в криминальный барак, он, скорее всего, оттуда уже не выйдет. Он станет стремягой. А иначе ему не выжить. Физически не выжить.

Как блага попадают в общак? Скорее всего, опер или вольнонаемный служащий пришел и принес туда наркотики, алкоголь, сигареты, прочее. Очень влиятельный человек в любой зоне — зампобор, то есть зам по безопасности и оперативной работе. То есть начальник всех оперов, который всю эту историю крышует за малую долю.

Но здесь нет большого интереса. Большой интерес — в другом. В чем, собственно, заинтересован хозяин? В чем заинтересован начальник зоны? Начальник зоны заинтересован в том, чтобы он жил спокойно, то есть чтобы на него никто не жаловался. У нас бюджет на кормление одного заключенного в день — это 80 рублей. Это если не воровать. Поэтому жалобы, безусловно, должны быть. И они бывают. Но обычно не на плохое питание, а на то, что заключенные работают по три смены где-нибудь на швейном производстве без выходных. А почему они работают по три смены и без выходных?

Потому что промка — это бизнес. Какой-нибудь одноклассник хозяина, мелкий бизнесмен или родственник жены начальника УФСИН завозит на эту зону оборудование, швейку, например, получает заказ на изготовление милицейских цигейковых шапок. И зоны шьют эти шапки. Если ты не будешь шить шапки, тебя будут бить. Не менты. Тебя будет бить блаткомитет. У тебя будут большие неприятности, если ты будешь жаловаться.

А почему они будут тебя бить? Потому что блаткомитет и хозяин договорились, что заключенные не пишут жалобы на хозяина, а за это блаткомитет получает наркотики и алкоголь. Всем хорошо. Поэтому так связаны экономика, коррупция, воровство, закрытость зон и воровской порядок. Главный принцип черного хода, воровского хода — что мы не контактируем с ментами, они наши враги, «смерть легавым от ножа» — нарушен. Они контактируют, это симбиоз. И, собственно, на воле происходит то же самое.

В чем состоит идеология тюремной системы?

Сейчас, собственно, само тюремное ведомство преследует две цели, ни одна из которых не связана с исправлением. Первая — это ограждение общества, нас от них, от преступников. Вторая — это экономическая эффективность.

А эта система не должна быть эффективной. Ее эффективность — это рецидив. Нет рецидива, не попадает снова человек в тюрьму — система эффективна. А у нас 70% рецидива сейчас, 70%! Это машина по производству преступников. И если десять лет назад каждое четвертое насильственное преступление совершал рецидивист, то сейчас — каждое второе. Нет смысла ограждать общество от преступника на пять-десять лет. А потом что? Он выйдет с гораздо более тяжелым анамнезом, чем до посадки. И уже точно не найдет себе никакой работы, у него не будет семьи, но, простите, шубка, шапка ему нужна. И кусок хлеба ему нужен. Знаете, где он их возьмет? У вас.

Поэтому заниматься тюрьмой надо. Иначе тюрьма займется вами. Это хуже, чем политика. Проблема в том, что, когда тюрьма тобой займется, будет больно. И очень опасно. А сейчас происходит эскалация насилия, сращивание преступности с силовиками. Это все несет тюрьма. В стране, где любой учитель русского языка и литературы может продолжить фразу «Владимирский централ»… Я часто бываю в тюрьмах в Европе. В Норвегии 80% сидящих — это иммигранты из стран СНГ и Восточного блока, и все они говорят по-русски.

И тюремщики в Западной Европе говорят: «Пришлите нам, пожалуйста, русских книжек, русские DVD, потому что мы не можем, они нас не понимают». То есть мы опять впереди планеты всей, мы опять гегемон, мы и румыны. Отличная история.