Как был устроен рынок труда в последние годы существования СССР?

В 80-е годы советская экономика была плановой. Где люди должны были работать, определяли Госплан и плановые органы. Сколько они должны зарабатывать, определялось тоже соответствующими ведомствами, связанными с Госпланом. И предприятия имели мало возможностей, для того чтобы повышать зарплаты, для того чтобы нанимать людей, для того чтобы увольнять лишних.

Зарплаты были низкие. Понятное дело, люди были достаточно защищены. То есть если человек на работе не скандалит, не буянит, не приходит пьяный, не оказывается замешан в каких-то криминальных историях, то, в общем, его уволить никто не мог. Была такая поговорка популярная, люди ее хорошо знали: «Если вы думаете, что вы нам платите, то считайте, что мы для вас работаем». Такая система обеспечивала полную занятость, безработицы никакой не было. Хотя, понятно, что эффективность того, что люди делали, была очень низкая.

В конце 80-х начались реформы. Они начались с трех законов: сначала был закон «Об индивидуальной трудовой деятельности» и закон «О кооперативах», а потом закон «О госпредприятиях». Суть этих законов была очень простая: дать социалистическим предприятиям, которые во всем были ограничены, чуть больше свободы. Это означает, что если они выполняют — а еще лучше перевыполняют — план, то у них прибыль не забирают всю в бюджет, а им оставляют, и они могут часть этой прибыли пускать на материальные поощрения.

Потом стали создаваться кооперативы. Кооперативы были связаны с этими предприятиями ― соответственно, они тоже стали участвовать в экономической деятельности совместно с ними. И предприятия получили зачастую возможность не только то, что им оставлялось из прибыли, платить людям, но и то, что перепадало от этих кооперативов. А часто одни и те же работали и там, и там.

В результате стала складываться двухъярусная заработная плата. Это довольно редкая история, которая в большинстве стран не встречается. Если вас нанимают на работу, вам платят то, о чем с вами договорились, а если вы плохо работаете, вас увольняют. А у нас сложилась вот такая вот история. Зарплаты стали очень гибкими, как говорят экономисты.

Когда начались реформы, когда страна стала открываться, то выяснилось, что значительная часть промышленности неконкурентоспособна. Значит, эти предприятия должны либо закрываться, либо сокращать число сотрудников. С другой стороны, выяснилось, что катастрофически не хватает услуг, прежде всего торговли.

Что происходило с безработицей в постсоветской России?

Когда цены стали свободными, рынок постепенно стал наполняться. Соответственно, торговля стала развиваться. Многие люди, которые теряли работу в промышленности, переходили в торговлю, потому что там можно было делать бизнес. Начались структурные изменения. Один из факторов, который влияет на переток людей, ― дороговизна увольнения для предприятий. Это определяется законодательством. Таким законодательством у нас является Трудовой кодекс.

И встала задача: нужно было с этим законодательством что-то делать, потому что советское трудовое законодательство плохо подходило к зарождавшейся рыночной экономике. Но реформирование такого законодательства в любых условиях ― это крайне сложная история по политическим причинам, потому что это затрагивает каждого. С другой стороны, было ожидание очень высокой безработицы.

Этого ждали все. Этого ждали власти, которые боялись безработицы, потому что это дополнительное политическое осложнение, это дополнительная головная боль. Этого ждали те, кто хотел реформ, потому что они считали, что безработица ― это показатель того, что структурные сдвиги работают, это показатель того, что старые отрасли, ненужные, отмирающие, сжимаются, а новые из этого пула безработных должны брать дешевую рабочую силу и получить соответствующий импульс для развития. О безработице говорили те, кто не хотел реформ, потому что для них это был показатель социальной цены, которая слишком большая и от которой людей нужно защитить.

А как безработица определяется? Берется из опросов. И вот, значит, такое первое обследование было проведено в 1992 году, если не ошибаюсь, в марте. Когда уже первый шок от либерализации случился. Он дал, в общем, очень небольшие показатели безработицы. Там было, если не ошибаюсь, 4,5–4,7 %. На следующий год безработица подросла, но оставалась все равно гораздо меньше тех цифр, которых ожидали. Почему?

Почему экономисты, например, считают, что когда экономика в кризисе, когда шок спроса, то безработица должна обязательно расти, а занятость ― падать? Потому что они исходят из того, что заработная плата не реагирует на шоки, она остается стабильной. Если бы она была гибкой, если бы она была очень чувствительной к изменениям, то за счет цен рынок бы расчищался и безработицы бы не было.

И вот значит, 1992 год, мы увидели колоссальное падение реальной заработной платы, в значительной степени за счет высокой инфляции. В 1993 году это продолжилось. Безработица росла, но очень мало. Занятость стала падать, но она падала очень мало. Конечно, многие стали заниматься мелкой торговлей на улице, выращивать картошку у себя на участке и продавать, но при этом люди имели доход. Соответственно, согласно всем статистическим определениям, они были заняты.

Уровень занятости оставался высоким. Уровень занятости ― это доля людей, занятых в экономике. Среди всего населения этот показатель оставался высоким. Но структура этой занятости менялась. Дальше случился 1998 год: жесточайший кризис. Безработица, конечно, среагировала. Она пошла вверх, дошла до 13 %, что много, но не запредельно много. А учитывая глубину кризиса, это, в общем, было даже и, может быть, не так много.

1992 год, банковский кризис 1994 года и, наконец, кризис 1998 года ― каждый из этих шоков-кризисов съедал от реальной зарплаты примерно треть. И в результате, конечно, уровень жизни существенно снизился. Но, как я уже только что сказал, безработица подросла, но не безумно. Занятость оставалась высокой. А в 1999 году началось восстановление. Экономика перешла к росту. Безработица стала очень быстро сокращаться. Дальше Россия вступила в период бурного экономического роста, который продолжался до 2008 года.

Как высокий экономический рост повлиял на структуру занятости?

Если мы посмотрим на статистику, мы видим, что занятость в промышленности падала все время — и в то время, когда промышленность быстро росла. Но массовых увольнений не было, люди уходили сами. Куда? Туда, где появлялись новые возможности, где открывались новые ниши, где заработки были выше. Где? В услугах.

Тут происходила интересная история. Люди богатели. Они сначала удовлетворяли свои потребности в товарах, в продуктах, потом в одежде, в товарах длительного пользования. Потом спрос стал переключаться на услуги. Чем мы становились богаче, тем больше нам нужно было услуг. Мы вспомнили, что мы давно не делали ремонт, мы вспомнили, что у нас на даче покосился забор, мы вспомнили, что хорошо бы нанять для своего ребенка няню или дополнительного педагога, а старикам нужен уход, когда мы на работе. У нас появились возможности для этого. Как это все стало делаться? Это все стало делаться неформально. Стал развиваться, быстро расти неформальный сектор.

И уже к кризису 2008–2009 годов мы подошли с большим неформальным сектором. Именно этот рост неформального сектора обеспечил общий рост занятости. Конечно, неформальность была и в советские времена, но ее было мало. Она стала развиваться в 90-е годы. Но в нулевые она приобрела особый размах. Я могу привести такой пример: сегодня каждый четвертый работает неформально. Что означает «неформально»? «Неформально» означает, что он работает вне какого-то регулирования.

В чем проблема неформального сектора? Проблема неформального сектора не только в том, что кто-то не платит налоги, проблема в другом. Проблема в том, что это в массе своей очень низкопроизводительный труд.

Соответственно, когда растет неформальный сектор, то у нас вот этот его рост означает отрицательный вклад в общую производительность. То есть представим себе большой завод, который выпускает автомобили, назовем его условно «Автоваз». В него вкладываются большие деньги, большие инвестиции. Производительность труда вырастает в разы для того, чтобы выпускать в разы больше автомобилей. Нам нужно в разы меньше людей. И возникает вопрос: а куда эти люди идут? Если эти люди потом идут работать на другой «Автоваз», то их производительность по сравнению с той, что была, либо остается такой же, либо растет.

А если они начинают заниматься ремонтом автомобилей в гараже, то их переход становится вычетом из общей производительности. И поэтому интересная история, что мы можем повышать производительность в отдельных отраслях и при этом топить производительность в экономике.

Как рынок труда отреагировал на кризис 2008 года?

В 2008 году случился кризис. ВВП упал в 2009 году по сравнению с 2008-м на 8,5 %. Это был колоссальный шок. Естественно, мы опять рассчитывали на то, что безработица может подрасти.

На самом деле государство очень боялось этого, и оно предприняло много мер. Оно стало поддерживать предприятия, оно выделило средства на так называемые программы на рынке труда, которые были в чем-то похожи на те, которые осуществляются в других странах, а во многом нет. Еще до того, как наступил кризис, были приняты решения о повышении минимального размера оплаты труда, о пособии по безработице и о повышении заработной платы бюджетников.

В результате, в общем, мы увидели, когда кризис формально закончился в 2009 году, что адаптация на рынке труда, то есть приспособление рынка к кризису, выглядела немножко не так, как до этого. Была большая доля безработицы, безработица подросла, но тоже не так сильно, где-то до 8 %. Но падение заработных плат было меньше, чем оно могло бы быть.

Дальше начался вялый выход из кризиса, переходящий в стагнацию. Безработица при этом падала. И вот наступил кризис 2015 года, когда ВВП, как мы знаем, сократился почти на 4 %, а безработица оставалась на очень-очень низких уровнях. И опять задаются вопросы: а почему, каким образом? Как объяснить такой глубокий, затяжной, структурный, сложный, тяжелый кризис, при котором безработица остается столь низкой?

Рынок труда все эти годы демонстрировал удивительную мобильность. Мы можем эту мобильность мерять показателями найма-увольнения. В среднем, согласно данным Росстата, российские предприятия в год увольняют по разным причинам примерно 30 % людей. И примерно столько же они нанимают.

То есть представьте себе, что если предположить, что каждый раз увольняются и нанимаются разные люди, а не одни и те же, то это означает, что примерно за три года полностью меняется персонал предприятия. Это очень высокая мобильность.

Другое дело, что значительная часть этой мобильности не связана с созданием рабочих мест. Представьте себе, что два человека сидят рядом на стульях. Создание нового рабочего места означает, что рядом появляется третий стул, и на этом стуле появляется третий человек. Вот мы создали рабочее место. А у нас очень часто эти два человека сидят на разных стульях. А потом они встали оба одновременно и поменялись. И их как было два человека на двух стульях, так и осталось.

Создание рабочих мест ― это ключевая вещь, которая необходима для модернизации, и здесь у нас очень-очень большие проблемы. Если говорить про проблемы рынка труда, ключевая проблема российского рынка труда ― это не безработица, это проблема создания рабочих мест.

С чем связано такое острое отношение к трудовым мигрантам?

Ну, я думаю, что отношение к миграции в значительной степени формируется политическими настроениями. Но когда политические гайки стали закручиваться, то тогда одновременно начаали во всем винить иммигрантов и развернулась политика ограничения иммиграции. Если б у нас экономический рост, который был в тучные нулевые годы, продолжался и мы бы увидели, что этот экономический рост требует больше и больше рабочей силы, то я думаю, что и политика в отношении иммигрантов оставалась бы достаточно либеральной.

Сегодня другие приоритеты, сегодня другие заботы. Но и власть сделала все для того, чтобы ограничить поток иммигрантов. Ну, в будущем, наверное, экономика это почувствует, и вносить какие-нибудь изменения придется. Мое ощущение, что те люди, которые отвечают за политику в области иммиграции, это понимают. Но поскольку решения принимаются в соответствии с текущей конъюнктурой, то о завтрашнем дне, наверное, считается, будем думать завтра.

Почему предприниматели чувствуют себя в России изолированной группой?

Ну, когда мы говорим «предприниматель», мы же имеем в виду не обязательно создателя Apple, Google, Yandex. Мы имеем в виду очень разных людей, зачастую с достаточно умеренными доходами и занимающихся простыми вещами, нужными, но простыми. И их много в нашей стране. А при нормальной экономической ситуации, при нормальном регулировании их было бы гораздо больше.

К сожалению, наше регулирование их отсекает от того, чтобы они были более эффективными, более производительными и просто чтобы их стало больше. Но я не думаю, что эта группа является каким-то образом изолированной, стигматизированной и так далее. Да, она не находится в привилегированном положении, как чиновники, но и не только она.

Для того чтобы страна развивалась, необходимо, чтобы шел процесс, который называется «созидательное разрушение». Созидательное разрушение ― это параллельно создание нового и отмирание старого. Созидательное разрушение ― это инновации и отказ от старых технологий. Созидательное разрушение ― это появление новых фирм и ликвидация старых, которые уже на рынке никому не нужны, это постоянное обновление.

Но что для власти, озабоченной социальной стабильностью и поддержанием своего статус-кво, может быть более опасно, чем процесс созидательного разрушения? А кто такие предприниматели? Это агенты созидательного разрушения. Поэтому здесь есть такой, скажем мягко, этический (или эстетический?) конфликт между предпринимательством и властью. Пока он есть, предприниматели не будут той силой, которой они могли бы стать для того, чтобы двигать страну вперед.