1976 год — время, когда культура хиппи стала среди молодежи массовой.

Я был уже вполне законченный антисоветчик. Мы собирались в подворотнях, теплых туалетах, на свободных квартирах и прочих местах. Тогда был расцвет тусовки (как принято сейчас называть) в Пушкинском саду, что за Драматическим театром.

Лживость и порочность советского режима для тех, кто хоть немного мыслил, были совершенно очевидны, и сталкиваться с большевистской мерзостью приходилось на каждом шагу.

Но меня всегда поражало, что подавляющая масса как будто и не замечала ничего вокруг. В некоторой степени я, конечно, понимал эту массу. Информационный вакуум, десятки лет оболванивания, обыденные заботы: достать, прокормиться, не опоздать, — это понятно, но до такой степени?! Идиотские демонстрации, транспаранты, дармовые коммунистические субботники, наглядная агитация, добровольные народные дружины, выборы без выбора, почины (больше пахать и бесплатно), товарищеский суд, добровольно-обязательные мероприятия и т.д. — это все воспринималось населением как вполне нормальное, что так и должно быть и никак иначе быть не может, и даже поддерживалось это положение вещей.

Но мы были ребята молодые, умные, очень чувствительно относились ко лжи, несправедливости и маразматизму советского режима и поэтому не стесняясь поносили советскую власть. Власть: менты, ГБ, обывательская общественность, фураги — все было направлено против нас, но мы не сдавались. На одном из своих собраний в одном из теплых туалетов на ул. Куйбышевской, обмениваясь мнениями, как бы нагадить еще Советам, мы решили, что неплохо бы устроить демонстрацию. Все присутствующие загорелись этой идеей. Вносились всевозможные предложения по организации.

Брежневская конституция позволяла нам провести эту акцию, хоть и с некоторыми оговорками. Были предусмотрены все возможные конфликты с властями и меры по избежанию таковых. Так, в одном из положений УК говорится, что преследуются действия, нарушающие движение транспорта, поэтому решили проходить по тротуару. По опыту и из различных инструкций мы знали, что всякий мент имеет право повинтить вас где и когда угодно и отправить в каталажку, и это называется «до выяснения личности». Решили взять паспорта. Ну и, конечно, все должно происходить в исключительной трезвости, без шума и бесчинств. К сожалению, меру шума и бесчинств определяли не мы, а менты.

Кроме того, самое главное — не дать повода властям обвинить нас, что акция направлена против советской власти. «Советская власть» — это для властей было что-то вроде заклинания. Так, плюнуть в унитаз можно, а плюнуть на советскую власть в форме унитаза — что-то страшное. Вообще, все, что не от коммунистов, комсомольцев, их холуев и прихвостней, считалось преступлением против советской власти и, соответственно, каралось. Предусмотрели и это, решили приурочить демонстрацию ко Дню смеха — 1 апреля и постараться исключить намеки на политику. Это совещание состоялось дня за два до 1 апреля.

В назначенный день все собрались возле памятника «Паниковскому» или «Крыльям Советов» или, как я потом узнал, на площади Славы, часа в три дня.

Несмотря на мое скептическое отношение к тому, что что-либо дельное получится, все же собралось человек пятьдесят. Это подняло во мне энтузиазм, и дальше пошло все отлично. Кто-то принес бумагу, кто-то — фломастеры, свистульку, дудку, плакат и прочий антураж.

Мы окружили достославный памятник и быстренько сделали несколько плакатов: «Свободу самовыражению», “Pop-machine” и еще что-то в этом роде. Нарисовали на щеках, лбах, плакатах губнушкой цветы, вывернули наизнанку куртки, пиджаки. Было много хип-атрибутики: цепей, одежд, отдаленно напоминающих штаны, и т.п.

Во время этих приготовлений к нам подошел околоточный, привлеченный необычным сборищем, чем-то грозил. Но, по-видимому, он был не в курсе дела, бестолковый и, после некоторых пререканий, ибо не нашел к чему придраться, удалился. Возможно, доносить по начальству.

А демонстрация двинулась по улице Молодогвардейской в направлении памятника Василию Ивановичу и обкома партии.

По пути я обзавелся частью дерева с ветвями и, нанизав на него один из транспарантов, возглавил движение, используя дерево вместо стяга. На углу улиц Венцека и Фрунзе неожиданно на нас бросилась группа милиционеров человек в 5–6. От неожиданности ряды перемешались и стали рассеиваться. Милиционеры отлавливали кого могли. Наиболее сознательная часть не разбегалась, совсем наивно полагая, что милиция призвана защищать граждан, а не бить их, если действия не противоречат нормам закона.

Другая же часть демонстрантов интуитивно полагалась на житейскую мудрость: мент — значит беги. Один из ментов вцепился в дерево-стяг и старательно вырывал его у меня. Я сказал ему, что это мое, что заявляю гражданский протест, что Конституция… Он заехал мне в грудь и на словах добавил что-то неприличное.

До обкома КПСС мы все же дошли, но уже в сопровождении ментов.

Там нас ждала уже машина. Но нас сразу сажать почему-то не стали и в здание не пустили, поэтому мы принялись агитировать ментов против советской власти, пытались выяснить, как их действия соотносятся с законом и правопорядком.

Некоторые предъявили паспорта, хотя их никто не требовал. Один мент, видимо главный, ничего не объясняя, собрал их и положил в карман. Менты, по-видимому, никогда в жизни не встречались с подобного рода преступниками и не представляли, что такое может быть. Они больше отмалчивались, и рожи у них были такие, что вроде и отпустить нельзя — начальство приказало, — и в рыло дать стремно: умно говорят, только не очень понятно.

Потом нас погрузили в воронок и отправили в РОВД. Места всем хватило. В отделе, куда нас привезли, собралось множество народа, стражей порядка. Сбежались со всех этажей смотреть на невиданное чудо. Менты всех мастей дивились и изучали вещественные доказательства: дудку, свисток, ножницы, ленту и т.п. Особенно их заинтересовал кусок красной материи с надписью на непонятном для них языке и отпечатками рук и ног. Делались всевозможные догадки, предположения по поводу того, что бы все это значило. Было предположение, что это их большевистский флаг, над которым мы надругались.

После долгих дебатов предположение было отвергнуто, так как не обнаружили ни молота, ни серпа, и размер не сходился. Письмена же, как ни крутили, разобрать не смогли. Обшарив всю ментовскую, привели эксперта (большого специалиста), не то лингвиста, не то полиглота. Но он тоже ничего не разобрал, хотя и очень тужился. Потом их главный начальник сказал, что без КГБ здесь не обойтись. Так и сделали. Нас отправили по камерам.

Пока высокие инстанции решали, как же быть далее, меня оформили на 15 дней заключения, еще двоим дали по 10 дней. Остальных, запротоколировав, отпустили. Основания для моего ареста выглядели примерно так: из хулиганских побуждений размахивал деревом, на замечания граждан не реагировал, выражался нецензурной бранью.

Касательно вдохновителей и организаторов шествия они не ошиблись. Находясь в тюрьме, которая называлась не то специзолятор, то ли спецприемник, нас принудительно заставляли работать бесплатно. Но так как надзор был слабый, то все заключенные всячески бойкотировали работу, ломали оборудование, продукцию, гадили как только можно, разворовывали все, что можно унести. Я тоже старался изо всех сил по идейным соображениям, остальные же — просто по простоте душевной.

Сокамерники дивились на нас, но большого вреда не причиняли. В середине срока нас посетили гебешники, забрали моих подельников. Больше до конца срока я их не видел.

После освобождения на своей работе меня осудил еще товарищеский суд. Но я не очень обижался на товарищей, т.к. в коллективе, где я работал, было четыре начальника и сорок товарищей, 95% которых были «химики». Тут бы и конец истории, но как раз после освобождения и началось самое интересное.

Пока я кушал колбасу мясокомбината, запивая кефиром молокозавода, ГБ провело огромную работу. Были допрошены десятки людей. Их брали на работе, с квартиры, из учебных заведений. Все, по традиции, под вуалью полусекретности искали тайную шпионскую организацию. Пошли депеши в центр. Оттуда — директивы, инструкции, указания. Сотни людей так или иначе непосредственно соприкоснулись с этой историей: участники, менты, прохожие, столкнувшиеся косвенно.

Все вместе поведали сослуживцам, знакомым, родственникам. По городу поползли слухи, обрастая совершенно невероятными историями.

Так, я слышал от многих людей совершенно точные сведения, что в демонстрации участвовало 650 человек, что особи женского пола были в полуобнаженном виде с набедренными повязками, что все там студенты, что возглавляли три профессора из университета, что было побоище с избитыми и ранеными, что требовали законодательного введения «свободной любви», что намечалось свергнуть советскую власть, ГБ было начеку.

Я был доволен — эффект был полнейший! Позже, на предприятиях, в комсомольских и коммунистических комитетах, в институтах прошли собрания, на которых разоблачалась деятельность в г. Куйбышеве вражеских подрывных центров, призывалось усилить бдительность, сообщать о подозрительных в органы, углубить борьбу с молодежью. В дальнейшем я получил и другую информацию, к которой отношусь с большим доверием. Так, в тот день 1 апреля спецвойска Приволжского военного округа находились в боевой готовности. Щиты, дубинки, каски — все было наготове. Когда в высоких инстанциях решался вопрос, что с нами делать, то было мнение пустить по статье 70 УК (антисоветская агитация). Но какой-то высокий городской чиновник сказал, что, поскольку не было лозунгов антисоветского содержания, то и делу конец. По некоторым сведениям, в демонстрации участвовали молодые родственники высшего областного руководства, посему было принято решение не давать делу слишком большого хода, дабы не дискредитировать начальство. Ну и слава Богу!

В тот месяц ГБ допрашивал меня, насколько могу судить, последним. Какими мотивами они руководствовались, могу только догадываться. В конце концов гебешники сделали мне предупреждение, что недопустимо… в случае повторения… Я конечно обещал. И подшили материал до следующего раза.

Источник: Кредо-Самара. Независимый общественно-политический альманах. [Куйбышев, 1989]

Фото: Александр Тягны-Рядно / История России в фотографиях