Умножение государства
От самоустранения к экспансии: как российское государство взаимодействовало с культурой и что из этого вышло
Эксперты: Юрий Сапрыкин
От самоустранения к экспансии: как российское государство взаимодействовало с культурой и что из этого вышло
Эксперты: Юрий Сапрыкин
От самоустранения к экспансии: как российское государство взаимодействовало с культурой и что из этого вышло
В феврале 2015 года в России разгорается сразу два крупных скандала, в центре которых оказывается Министерство культуры.
Министр Владимир Мединский резко критикует автора фильма «Левиафан» Андрея Звягинцева. Фильм к этому времени уже успел получить приз за лучший сценарий на Каннском фестивале и американскую премию «Золотой глобус». Тем не менее Мединский сообщает, что по его мнению, авторы сняли резко конъюнктурное произведение, гонятся за международной известностью и что государство впредь не намерено поддерживать тех авторов, которые оплевывают выбранную народом власть.
Тем временем в Новосибирске прокуратура заводит уголовное дело на создателей спектакля «Тангейзер», который поставлен в местном оперном театре. Их обвиняют в умышленном оскорблении предметов религиозного почитания. Минкульт вмешивается в ситуацию и здесь, собирается общественный совет для обсуждения спектакля, и большинство выступающих на этом совете призывают немедленно снять «Тангейзер» с репертуара, уволить директора театра Бориса Мездрича, угрожают авторам спектакля судьбой карикатуристов «Шарли Эбдо» и говорят, что если «Тангейзер» снова будут показывать на сцене, то на улицу выйдут возмущенные миллионы.
Эти истории заканчиваются по-разному. «Левиафан» выходит в российский прокат, и волна критики постепенно спадает. А вот «Тангейзер» действительно снимают с репертуара, директора новосибирского театра Бориса Мездрича увольняют, на его место назначают Владимира Кехмана из Михайловского театра в Петербурге, который ярче других проявил себя в плане критики «Тангейзера» на общественных обсуждениях.
Но так или иначе, обе эти истории показывают, что начинается какой-то новый этап в отношениях государства с культурной сферой. Минкульт открыто декларирует, что он намерен поддерживать только идеологически выверенные произведения и не давать ходу тем работам, которые сам Минкульт считает провокационными или кощунственными.
Государственная культурная политика в постсоветской России формируется примерно так же, как бюджет на культуру, – по остаточному принципу. Новым российским властям в наследство достается огромная советская культурная инфраструктура: сотни и тысячи музеев, театров, домов культуры, деревенских клубов – учреждений, созданных совсем в другое время и совсем для других людей. Зачем это нужно сейчас – не до конца понятно, но почему-то кажется важным, чтобы все эти учреждения продолжали существовать, а их сотрудники продолжали получать зарплату.
Денег на это тратится не очень много. Расходы на культуру в начале 90-х составляют чуть больше 1% бюджета, а эффективность этих вложений можно высчитать по статистическим данным. С 90-го по 2010 год количество театров в стране увеличивается в полтора раза, количество музеев – вдвое. Меж тем число людей, посещающих театры, уменьшается на треть, а посещающих музеи – аж на 40%.
Есть и другая модель управления культурой – модель покровительственно-меценатская. У различных властей, как правило, региональных, всегда существуют любимые артисты, любимые деятели культуры, которым нужно помогать и даже дружить с ними – ну просто потому, что они нравятся. Нужно выходить на сцену с Кобзоном, нужно приглашать Газманова выступать на городских праздниках, нужно открывать галереи для Шилова и Глазунова, нужно финансировать театр Петросяна, даже если он не показывает никакие спектакли.
У этих моделей есть нечто общее. Обе они подразумевают, что вся эта сфера культуры – она существует, в общем-то, не очень понятно зачем. Непонятно, как оценивать эффективность ее работы. Важно только, чтобы она была. То есть государство финансирует не работу музеев, а сам факт существования этих музеев.
Новое понимание того, зачем государству культура, возникает в конце нулевых, причем на уровне отдельных городов. Муниципальные власти в разных городах страны практически одновременно приходят к похожей мысли, что культурные инициативы – это помимо всего прочего способ оживить города, сделать жизнь в них более интересной.
Что значит более интересной? Это значит, что молодежь будет меньше стремиться уехать из этих городов, а туристы, наоборот, будут больше в них приезжать. Что об этих городах заговорят по всей стране, а может быть, и за рубежом. Кто-то начнет перенимать их опыт, и за это, чего уж греха таить, похвалит начальство. Что будут созданы новые возможности для бизнеса и новые рабочие места. Но самое главное – что люди не будут впадать в тоску, жизнь их станет более яркой и качественной, они все время будут получать новые впечатления, и от этого каким-то незаметным образом создастся общее для всех благо.
Культура в этом понимании – уже не просто театры и музеи. Это и городские фестивали, и пешеходные улицы, и парки, и много других неуловимых вещей, которыми теперь начинают заниматься городские власти, определяя это по культурному ведомству.
Департамент культуры Москвы во главе с Сергеем Капковым создает новые общественные пространства и проводит театральную реформу. Пермские власти во главе с губернатором Олегом Чиркуновым и при помощи специально приглашенной команды специалистов во главе с галеристом Маратом Гельманом устраивают одновременно несколько десятков новых фестивалей, один интереснее другого. В Воронеже занимаются художественным образованием, этот проект ведет театральный продюсер Эдуард Бояков. Есть инициативы и в других городах, и у всех есть нечто общее – желание с помощью культуры точечными действиями и за достаточно небольшие деньги изменить в короткие сроки жизнь в городах к лучшему.
И эти усилия оказываются совершенно не бесплодными. В Москве появляется лучший в стране парк Горького, а на месте убитого театра им. Гоголя возникает живой и современный «Гоголь-центр». В Перми после ухода губернатора Чиркунова фестивальное движение сворачивается, но зато городу остается один из лучших в мире оперных театров во главе с Теодором Курентзисом.
Всё это происходит недаром и не зря, но в какой-то момент начинает вступать в резкое противоречие с тем, что думает о культуре государство уже на федеральном уровне.
Новое руководство Министерства культуры во главе с Владимиром Мединским ставит вопрос четко: культура, с точки зрения государства, должна прежде всего учить и воспитывать.
Ярче всего эту позицию сформулировал замминистра культуры Владимир Аристархов: государство будет оказывать поддержку только тем авторам, которые обеспечивают духовное и физическое благополучие своих граждан. Таким образом, государство в лице Минкульта формулирует новый заказ: культура – по крайней мере в той ее части, которая напрямую финансируется государством, – должна прежде всего поднимать боевой дух граждан, демонстрировать им образы из героического прошлого России или показывать, как настоящий патриот должен вести себя в определенной ситуации.
На практике из этого делаются самые разные выводы. Например, Минкульт отказывает в поддержке тем фестивалям, чьи руководители критически высказываются о текущей политической линии государства, или не выдает прокатное удостоверение тем фильмам, которые, по мнению Минкульта, неправильно интерпретируют историю России, или настаивает на единственно правильной единой концепции истории и единого учебника истории. Постоянно заходят разговоры о том, что неплохо бы ввести худсоветы, которые отсматривали бы репертуар государственных театров и выявляли бы неблагонадежные спектакли. Кстати, на фоне скандала с «Тангейзером» были проведены опросы общественного мнения, и по их результатам, как оказалось, 80% опрошенных считают, что власть должна контролировать содержание произведений искусства.
И Минкульт не одинок не только в этом смысле. Это далеко не единственная государственная инстанция, которая сейчас пытается вмешиваться в культурную сферу. Есть еще Госдума, которая постоянно стремится что-нибудь запретить или урезать – например, ввести квоты на показ отечественных фильмов в кинотеатрах или убрать из репертуара радио и телевидения песни на иностранном языке. Есть Церковь, которая особенно пристально следит за культурной сферой на предмет выявления какого-нибудь очередного оскорбления чувств. Вокруг этого формируется постепенно общественная среда, которая с подозрением относится ко всему новаторскому и чересчур современному, которая готова поддерживать только то искусство, которое работает с материалом из прошлого и говорит о нем на традиционном языке, знакомом по школьным учебникам, которое видит в культуре прежде всего угрозу, источник потенциальной опасности, которую нужно вовремя выявлять и решительно пресекать.
Вообще, в мире есть разные подходы к тому, как государство должно управлять культурой.
Есть Америка, где госорганы фактически полностью устранились из этой сферы, там даже Минкульта своего нет.
Есть Франция, где, наоборот, Министерство культуры – это важнейшая и мощнейшая институция, а государство занимается массированным культурным протекционизмом: поддерживает авторов, которые пишут на французском языке, занимается пропагандой французского языка как такового, распространением и сохранением культурного наследия. Как сформулировал это министр культуры Франции в 50-е Андре Мальро, государство должно обеспечить доступ максимального количества граждан к важнейшим произведениям искусства.
Между этими подходами есть еще разные промежуточные этапы, но ни один из них не предусматривает того, что государство само вмешивается в содержание произведений искусства, то есть диктует авторам и режиссерам, о чем и как им писать и снимать. И, как показывает наша собственная история, этот подход никогда ни к чему хорошему не приводит.
Впрочем, ничего фатального в нынешней российской ситуации нет. 25 постсоветских лет доказывают, что государственная культурная политика очень часто зависит от воли отдельного чиновника и может меняться на 180 градусов с каждым новым назначением. И, может быть, главная проблема – не в нынешнем руководстве Минкульта, а в том, что само культурное сообщество не сформулировало понятных правил игры: что можно государству, а что нельзя. Культурное сообщество не объяснило государству на понятном для него языке, зачем вообще нужна культура: что это не только статья бюджетного финансирования и не только орудие пропаганды, а прежде всего новые возможности.
Возможность для людей проживать жизнь более счастливо, возможность более широко мыслить, возможность быть готовым ко всему новому и неожиданному. В конце концов, как бы мы ни любили свое прошлое, жить нам придется в каком-то совсем непредсказуемом будущем.