Перезагрузка политики
Григорий Юдин — о либерализме
Experts: Grigory Yudin
Григорий Юдин — о либерализме
Experts: Grigory Yudin
Григорий Юдин — о либерализме
Либерализм в современном его изводе появляется в XVII веке вместе с работами основоположников теории общественного договора Томаса Гоббса и, в еще в большей степени, Джона Локка.
И вот с этого момента либерализм начинает свое триумфальное шествие по евроамериканскому миру. В XVII веке он появляется, в XVIII веке формулируются некоторые ключевые идеи. И к XIX веку все оказывается готово для того, чтобы либерализм стал основной или, по крайней мере, одной из основных политических доктрин.
Для этого, правда, потребуется сначала, чтобы произошли две большие революции — французская революция и американская революция — и чтобы либерализм нашел себе место в соотнесении с этими двумя революциями.
Вот именно после этого, в XIX веке, либерализм становится не просто какой-то маргинальной линией, но одним из основных политических течений. Можно выделить некоторые основные характеристики либерализма, некоторые основополагающие черты, и в первую очередь это, конечно, индивидуализм. Индивидуализм, который начинается именно с XVII века, с века, когда в Англии сначала разражается гражданская война, а потом происходит Славная революция. Казалось бы, что может быть более простым, чем то, что любое рассуждение об обществе, о политике нужно начинать с индивида?
Но вплоть до этого самого времени, вплоть до XVII века это никому не кажется очевидным. До этого индивид рассматривается, скорее, как нечто производное от общества, скорее, как его продукт. В этом, собственно, состоит политический гений Томаса Гоббса, который представляет установление политического порядка как результат договоренности между отдельными индивидами.
Построение общественного порядка начинается с так называемого естественного состояния. И в естественном состоянии, поскольку все хотят сохранять жизнь, люди сталкиваются друг с другом и неизбежно начинают бояться друг друга. Возникает ситуация, которую Гоббс именует «война всех против всех». Именно для того, чтобы избежать войны всех против всех, человеку дан разум, который помогает ему преодолеть свои естественные желания.
Вот эта картина, в которой индивиды существуют независимо друг от друга и объединяются ради того, чтобы сохранять общественный порядок, — это и есть такой протолиберализм. Чуть позже Джон Локк его скорректирует.
Гоббс полагает, что если мы заключаем общественный договор, то нам нужно немедленно отдать право распоряжаться жизнями друг друга единому суверену, который защитит нас друг от друга. У Локка получается немного по-другому. С точки зрения Локка, в результате общественного договора возникают некие структуры, за которыми всегда стоит человеческое сообщество.
Самый интересный вопрос, который разделяет Гоббса и Локка, — это вопрос о том, что делать, если правитель начинает злоупотреблять своими полномочиями. Гоббс говорит, что это в принципе невозможно. Он полагает, что поскольку наша основная забота состоит в том, чтобы охранять мир, то правителю всегда виднее, каким образом его охранять. Локк же думает, что люди дают правителю полномочия для вполне конкретных задач. Если он эти задачи не выполняет, то они сохраняют за собой право убрать его и избрать себе другого правителя. Права, ради которых люди дают правителю эти полномочия, — это в первую очередь, конечно, жизнь, это свобода и это частная собственность.
Обратим внимание, что такой набор — жизнь, свобода и частная собственность — возникает неслучайно и указывает на то, что, когда Локк думает о том, что это за люди, которые избирают себе правителя, он, конечно, воображает себе не совсем уж каждого человека. Он воображает себе определенный класс — класс тех, у кого есть частная собственность и кто ею дорожит. Поэтому у либерализма изначально есть такое аристократическое происхождение.
Было бы странно предполагать, что до либералов никто не хотел быть свободным. Такого быть не может. В чем же тогда состоит специфика либерализма? Это связано именно с идеей индивидуальной свободы. Наиболее ярко эту мысль сформулировал в XIX веке, как раз в период расцвета либерализма, замечательный французский либеральный философ Бенжамен Констан. Он сказал, что люди всегда хотели быть свободными, но в современности мы хотим быть свободными несколько по-другому.
Свобода древних — это свобода, которая обретается в рамках некоторого политического объединения, свобода, которой мы наслаждаемся вместе. Сегодня мы живем в другом мире, говорит Констан в начале XIX века. У каждого из нас есть своя площадка, свое пространство. Пространство, в котором каждый из нас хочет быть свободным индивидуально, и эта свобода требует других политических условий. Чуть позже, уже в ХХ веке, философ Исайя Берлин назовет эту свободу негативной свободой. Негативной, потому что это «свобода от»: это свобода от принуждения, это свобода, противопоставленная любым ограничениям свободы.
Заметим, что в этом смысле на самом деле никто не может быть свободным полностью. Поэтому доктрина негативной свободы заведомо признает, что свобода не может быть абсолютной. Она противопоставлена доктрине позитивной свободы. В случае с негативной свободой мы думаем в первую очередь о том, как бы кто-нибудь не посягнул на нашу личную свободу. В случае с позитивной свободой мы стремимся быть свободными совместно: мы стремимся жить вместе, действовать вместе и реализовывать свою свободу вместе.
Впрочем, свободой все не ограничивается, из свободы следует еще несколько характеристик либерализма. Во-первых, это толерантность. В самом деле, если каждый из нас свободен делать, что ему хочется, то мы должны уважать свободу других. В XVII веке этот вопрос имел значение прежде всего в связи с религиозной свободой. И впоследствии мы увидим, как этот принцип толерантности, принцип мирного сосуществования разных людей распространится за пределы религиозных разногласий и будет относиться к любым другим разногласиям между людьми.
Стандартная логика либерализма — это логика защиты человека в различных его проявлениях, поскольку эти проявления не мешают никому другому. В XIX веке замечательный либеральный философ Милль сформулировал принцип, в соответствии с которым индивид не должен отчитываться перед обществом там, где его действие касается только его собственных интересов. Я могу быть подотчетен обществу только там, где это касается чьих-то чужих интересов.
По этой же причине, кстати, никто не может запретить мне наносить вред самому себе. Если я хочу портить свое здоровье, например, если я хочу наслаждаться жизнью таким образом, что это нанесет мне вред, — никто не в состоянии мне этого запретить. Но там, где начинается свобода другого, там моя свобода заканчивается.
Еще одна важная характеристика либерализма — это защита плюрализма. Если мы терпимы к разным проявлениям других людей, значит, мы заведомо признаем, что люди бывают разными. В этом всегда состоял один из козырей либерализма — он всегда ратовал за разнообразие. Степень, в которой он готов допустить разнообразие, бывает очень разной, и с этим связан один из основных парадоксов либерализма.
Например, готов ли либерализм допустить тех, кто не допускает либерализм? Это проблема, с которой он сталкивается сегодня. Но в целом либерализм склонен ратовать за разнообразие, за сохранение плюрализма. Один из аргументов состоит здесь в том, что чем больше разнообразия, тем больше у нас возможности учиться друг у друга. Когда мы видим много разных образцов, мы можем самосовершенствоваться и в результате можем производить что-то новое на Земле. Поэтому идея креативности всегда сопровождала идеологию либерализма.
В Европе традиционно либералами считаются сторонники свободного рынка, в Америке либералами сегодня оказываются почти социалисты. В Америке никогда не было классового конфликта, в Америке изначально жили представители среднего класса, которые десантировались в колонии. Поэтому в Америке никогда не было социализма, и поэтому там всегда был либерализм. Либерализм, который, в общем, вполне уживается с социалистическими воззрениями.
Сегодняшний образ российского либерализма в значительной степени сводится к идее ограничения центральной власти. Второе значение слова «либерализм», которое используется в России сегодня, — это значение, которое появилось существенно позже, появилось фактически уже после революции 1991 года и обозначает в первую очередь сторонников рыночных реформ.
Как получилось, что под либерализмом подразумеваются достаточно разные вещи? Либерализм Джона Локка или даже Констана — это либерализм в первую очередь политический. Либерализм, который обосновывает необходимость управления с согласия управляемых. Либерализм, который изначально был доктриной революционной. Одной из ключевых идей Локка было право на сопротивление. Если правитель не выполняет те задачи, которыми его наделило политическое сообщество, то оно не только имеет право, но, в общем-то, и должно ему сопротивляться. Вы спросите: а как же закон? Локк отвечает нам, что нет такого закона, который мог бы уполномочить власть делать все, что ей заблагорассудится.
Этой доктрине политического либерализма во многом противостоит, как ни странно, доктрина экономического либерализма. Экономический либерализм возник в конце XVIII — начале XIX века, хотя у него были достаточно значимые предшественники и раньше. Его объединяет с политическим либерализмом акцент на индивиде. Каждый из нас пытается быть как можно более рациональным с точки зрения максимизации собственных интересов. Другие являются для нас ресурсом для удовлетворения наших потребностей, но, чтобы они пошли нам навстречу, нужно, чтобы мы что-нибудь им предложили. Как говорил один из основателей экономического либерализма Адам Смит: «Мы обращаемся не к добродушию, не к милосердию булочника или мясника, когда нам нужен их товар, мы обращаемся к их эгоизму».
И задача построения общественного порядка состоит в том, чтобы примирить друг с другом эгоистичных людей. Экономическая политика, которую защищают английские и французские либералы резюмируется в формуле «laissez-faire». Буквально: позвольте этому происходить самому по себе. Или еще проще: уберите руки, не трогайте. Нам уже не требуется суверен с абсолютными полномочиями, нам требуется только ночной сторож — тот, кто будет следить за соблюдением правил игры.
Рынок — естественная структура, она будет побеждать все прочие, если для этого будут условия, но правитель должен эти условия оберегать, сохранять и устранять препятствующие обстоятельства. Вот такая логика экономического либерализма существовала в XIX веке и отчасти в веке ХХ. Однако в середине ХХ века она была преобразована.
Начиная со второй половины ХХ века появляются работы, в которых либералы указывают, что без специальных мер рынок существовать не сможет. Рынок нужно производить искусственно. Сила государства теперь начинает измеряться его способностью не просто защищать рынок, но создавать его, насаждать его там, где его не было, и дальше охранять его от сопротивления со стороны врагов рынка. Под этим понимается возможность превращения в рынок самых разных человеческих отношений, которые прежде рыночными не были.
Это могут быть, например, отношения в области здравоохранения. Почему врач лечит нас? С точки зрения последовательного экономического либерала врач лечит нас потому, что у нас есть спрос на его услугу; если спрос на его услуги, которые мы предъявляем, будет удовлетворяться на тех условиях, которые ему кажутся разумными. То же самое, например, с образованием. Почему учитель учит детей? Потому что он считает, что в этом состоит его призвание? Нет, он будет хорошо учить детей только в том случае, если он будет знать, что удовлетворяет спрос на некоторую важную услугу и что он получает адекватную компенсацию за эту услугу. Точно то же самое относится к множеству других областей человеческой жизни, включая, впрочем, даже семейные отношения.
Это течение, которое пересмотрело одну из важных предпосылок экономического либерализма, получило название неолиберализм. Именно так формулировал его задачу один из его важнейших идеологов Милтон Фридман. Сегодня мы в значительной степени живем в мире, в котором неолиберальная логика является доминирующей. Правительства по всему миру видят свою задачу именно в том, чтобы не просто сохранять рынок, но насаждать его, в том, чтобы производить условия для рыночного обмена там, где, может быть, этого рыночного обмена прежде не было.
С точки зрения последовательного сторонника неолиберальной модели человек будет реализовывать свои интересы до тех пор, пока ему не помешают это сделать, а значит, все ресурсы, которые есть в нашем распоряжении, должны использоваться. Законны эти ресурсы или незаконны, соответствуют они общественному благу или не соответствуют — это вопрос, который индивида не волнует. Это вопрос, который может волновать государство, но в ответственности за государство оказываются люди, которые точно так же реализуют свои собственные интересы. И поэтому в их интересах, разумеется, перераспределить ресурс таким образом, чтобы это было выгодно для них самих. В значительной степени именно поэтому в мире возрастает неравенство, и мы живем в стране с одним из самых высоких уровней неравенства в мире.
Другая проблема, к которой приводит либерализм, связана с тем, что такая изоляция индивидов, их атомизация друг от друга, рост эгоизма, как ни странно, начинают подрывать принцип толерантности. Если я забочусь только о своих собственных интересах, в какой-то момент меня может начать раздражать ваше присутствие. Может вы пришли сюда для того, чтобы ограничить мои собственные свободы. Почему я должен терпеть ваше присутствие здесь? Для либерализма, особенно экономического либерализма, не очень близка идея о том, что для того, чтобы решать политические проблемы, люди должны действовать совместно, чувствуя себя неким политическим единством.
Это заканчивается технократизмом — еще одной из болезней либерализма, ситуацией, когда на всех должностях вроде бы стоят эксперты, но при этом каждый из нас понимает, что он, в общем-то, ничего не решает. Все эти вызовы подрывают и без того хрупкий союз между либерализмом и демократией и увеличивают напряжение в самой сердцевине идеи либеральной демократии. Как на это реагировать? Сегодня это большой вызов.
Мы помним, что исходно в либерализме был аристократический компонент. И поэтому ничего удивительного, что сегодня усиление этого оттенка является одним из возможных ответов на вызовы, с которыми сталкивается либерализм. Однако возможен и другой ответ. Другим ответом станет усиление политического либерализма, его реабилитация, отказ от веры в технократию и реабилитация исходных ценностей политического либерализма, таких, например, как право на сопротивление, право на коллективные действия, борьба с узурпацией власти, даже если эта власть узурпируется законными средствами.