Советское народное хозяйство — это, так сказать, экономика нового типа. В этой экономике нет частной собственности и нет рыночных цен. Это означает, что на самом базовом, на микроуровне отключены стимулы и механизмы, обеспечивавшие возможность современного экономического роста, беспрецедентного устойчивого подъема мировой экономики в XIX–XX веках.

Командная экономика

Теоретически у советского руководства есть более мощный инструмент, чем всякие там капиталистические стимулы, — это научное планирование. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» — так, знали все советские люди, учил великий Ленин. На самом деле в истории СССР никогда не было периода, когда экономика была бы плановой в том смысле, в каком ее описывали в советских учебниках и в каком ее пропагандировали странам третьего мира.

Командная экономика — вот что на самом деле построили в СССР. Плановость была лишь пропагандистским лейблом, который помогал экспортировать советскую идеологию в страны третьего мира и придавать видимость научности иррациональной на самом деле руке государства.

Руководителям, погруженным в непосредственное управление советским хозяйством, были хорошо известны его врожденные недостатки. Это расточительность с точки зрения человеческого капитала, невосприимчивость к новому, потому что все, на что были заточены советские предприятия и министерства, — это произвести как можно больше физического объема продукции.

Попытки реформ

Неудивительно, что после смерти Сталина начинается серия где стихийных, где более, а где менее планомерных попыток устранить эти врожденные дефекты. Летом 1953 года рабочие Восточного Берлина добиваются от руководства своей компартии отказа от внедрения сталинской модели социализма в Восточной Германии. В 1956 году поляки в остром противостоянии с советским руководством добиваются права на то, что они будут строить свою польскую версию социализма без коллективизации, без тотальной национализации самых мелких средств производства. Одновременно советские танки подавляют восстание в Венгрии, но и в Венгрии это восстание становится отправной точкой для построения социализма с венгерским лицом, что превратит Венгрию к восьмидесятым годам в «самый веселый барак» социалистического лагеря.

Параллельно в Югославии строится своя версия социализма, опирающаяся на рабочее самоуправление и на автономию предприятий. Советский Союз не остается в стороне от этих усилий. Советский Союз тоже пытается реформироваться. Никита Хрущев то зажимает гайки, то опять их откручивает. Серия хаотичных реформ приводит к тому, что советская номенклатура говорит себе: «Хватит» — и увольняет Никиту Сергеевича. В 1965 году новое руководство СССР проводит, пожалуй, самую системную попытку реформировать советское хозяйство. Речь идет о косыгинской реформе.

Косыгин был тогда премьер-министром Советского Союза. Реформа Косыгина использует и учитывает опыт других стран соцлагеря — прежде всего венгерский. Идея в том, чтобы дать предприятиям больше свободы, дать им стимулы, которые заставят их действовать более рационально, более эффективно, ориентироваться на конечного потребителя. Впрочем, после того как «Пражская весна» летом 1968 года подавлена танками, косыгинская реформа постепенно сходит на нет, а тут и счастье привалило: семидесятые годы, арабские страны пытаются положить конец череде поражений в войнах с Израилем. Нефтяное эмбарго, бойкот. Цены на нефть взлетают. Советский Союз становится одним из крупнейших экспортеров нефти в мире. Нефтяные сверхдоходы позволяют какое-то время маскировать углубление проблем советской экономики.

Растет зависимость СССР от продовольственного и потребительского импорта. Предприятия так и не заработали на конечного потребителя, поэтому атрибуты хорошей жизни приходится импортировать с Запада и стран Восточного блока, которые лучше приспособлены к производству товаров народного потребления. Есть и другая проблема: падает отдача на инвестиции. Разработка нефтяных месторождений ведется хищническим путем. Это означает, что чем дальше, тем более затратными становятся инвестиции в поддержание экспортной мощи Советского Союза. Учитывая крайнюю расточительность советской экономики, тот факт, что к началу восьмидесятых темпы экономического роста в СССР падают до 1–2%, означает, что на самом деле страна уже вступила в период экономического спада. Одновременно растут издержки на поддержание образа сверхдержавы. Война в Афганистане требует затрат в размере миллиардов долларов в год.

Проблема еще и в том, что советское руководство чувствует глубину проблем, но не может трезво оценить их масштаба. Огромные массивы статистической информации засекречены. Советский руководитель знает, что гонка вооружений с Западом высасывает из экономики последние соки. Но никто не может точно оценить масштаба советских расходов на оборону.

Экономическая программа Горбачева

Итак, Горбачев приходит к власти, понимая, что Советский Союз столкнулся с крупными проблемами. Беда в том, что ни он, ни советские ученые-экономисты, ни ЦК КПСС не имеют готовых рецептов, как выходить из ситуации. Лозунг «ускорение» нацелен на то, чтобы каким-то образом в рамках существующей системы повысить эффективность, сделать так, чтобы Советский Союз вернулся в технологическую гонку с Западом, которую он с такой очевидностью начал проигрывать в семидесятые годы.

Очень быстро выяснилось, что административный нажим, которым сопровождалась политика ускорения, и дополнительные расходы на импорт оборудования из-за границы не дают сколько-нибудь устойчивых результатов.

Начинается второй этап экономической реформы в позднем СССР. На этот раз у Горбачева в руках более продуманная концепция. По сути, Горбачев и его премьер Николай Рыжков пытаются воспроизвести опыт реформ в других социалистических странах (Югославии, Венгрии). Они готовы пойти на либерализацию без глубоких реформ, как сказали бы тогда, хозяйственного механизма. В 1987 году на июньском Пленуме ЦК КПСС одобряется новая версия советского социализма. Предприятия получают гораздо больше свободы, чем даже по косыгинскому варианту.

Открываются двери для иностранных инвестиций в виде совместных предприятий. На очереди легализация мелкого и среднего частного бизнеса под видом кооперативов. В 1988 году принимается закон об аренде, который открывает первую страницу приватизации на просторах СССР. Руководители предприятий получают возможность дешево или практически даром получить в свою собственность куски государственных предприятий. Тем, кто следил за попытками реформировать социалистические экономики Восточной Европы, в принципе, уже на том этапе было понятно, что новая волна реформ не решает проблемы планового хозяйства — скорее, она их усугубляет. Везде это выливалось в подрыв макроэкономической стабильности, инфляцию и, конечно же, политическое недовольство. Собственно, результаты либерализации в условиях финансового и бюджетного кризиса не заставили себя ждать.

1988–1989 годы; рост дефицита, потому что бюджетный дефицит финансируется исключительно за счет печатания рублей. Очереди, возвращение к талонам. Попытка построить социалистическое хозяйство с человеческим лицом оказывается столь же безуспешной, а в социальном или политическом плане еще более неуспешной, чем попытка ускорения.

После провала двух первых попыток становится ясно, что действовать нужно гораздо радикальнее: нужно менять систему. Вокруг Горбачева с 1987 года работает несколько групп, которые разрабатывают варианты более радикальных реформ. Речь, по сути, идет о том, что Советскому Союзу, как и его соратникам по несчастью из социалистического лагеря, пора переходить к рыночной экономике. Слово «рынок» благодаря демократизации, благодаря гласности уже не табуировано.

Проблема Горбачева в том, что разговор о радикализации экономических реформ совпадает с оживлением политического процесса, с появлением сначала разрозненных, а потом все более и более консолидированных групп оппозиции. Вопрос о реформах становится политическим вопросом, и тут мнение советского общества, как говорится, разделилось.

После двух лет гласности у советского народа, новой исторической общности людей, уже нет аллергии на частную собственность, но вот беда: никто или почти никто в Советском Союзе не готов к тому, чтобы восстановить второй механизм функционирования рыночной экономики — рыночные цены. Этого боятся и в ЦК КПСС, и на улицах. Понятно, что после десятилетий несбалансированного экономического роста, после десятилетий, когда Советский Союз дотировал потребление продовольствия, переход к рыночным ценам будет чрезвычайно болезненным. Либо пытаемся продолжать строить социализм с человеческим лицом, либо радикально переходим в совершенно новое, непривычное, неизведанное состояние построения настоящей рыночной экономики. На этом советское руководство зависло на два года.

В начале 1990 года советское руководство задумывается: «А не повернуть ли вспять?» Дело в том, что автономизация предприятий, начавшаяся ползучая приватизация, вытягивание ресурсов из государственных предприятий кооперативами, подавленная инфляция ведут к усилению политического кризиса, к росту недовольства. Что делать? Рыжков рассматривает вариант отката назад; впрочем, экономисты, которых он попросил оценить возможность этого варианта, говорят, что вряд ли из этого выйдет что-то путное, никто не верит в способность советского государства восстановить прежнее плановое хозяйство силой.

Какая альтернатива? Альтернатива — радикальная рыночная реформа, правда, реформа с очень высокой ценой. Процитирую Евгения Ясина, который участвовал в проработке сценария радикальных реформ, пытавшегося оценить плату за переход к настоящей рыночной экономике. Ясин говорит о том, что расчеты делались на коленке; тем не менее они достаточно убедительны. Эти расчеты показали: спад ВВП — в течение двух лет примерно на 18–20%, подъем ожидался с 1993 года; рост потребительских цен — не менее чем в два раза (мы знаем, что этот прогноз оказался слишком оптимистичным); снижение реальных доходов населения — на 15–20%; уровень безработицы — до 8%, начало ее снижения — не ранее 1995 года.

Понятно, что принять такой радикальный план было бы политическим самоубийством и для премьер-министра, и для генерального секретаря, который начал процесс обновления. И Рыжков, и Горбачев клянутся, что реформы не будут ни в коем случае производиться за счет населения. Они обещают, что рост цен, когда он начнется, будет компенсирован с помощью неких не объявляемых ими механизмов. В то же время ожидание роста цен, недовольство экономической политикой партии, рост дефицита надувают паруса оппозиции.

Лидер демократической оппозиции Борис Ельцин переключается с критики привилегий партийной номенклатуры на критику правительства, которое допускает и дефицит, и обнищание населения. Разъезжая по городам России и других республик, он обещает, что в случае прихода к власти реформы не приведут к падению жизненного уровня: два года — на реформы, а третий год — экономический рост, повышение благосостояния людей. Экономисты, глубоко погруженные в проблематику последних лет советского экономического эксперимента, хорошо знают, что бесплатного сыра не бывает: за переход к новой рыночной экономике придется заплатить.

Вашингтонский консенсус

К этому времени в мире уже сложился консенсус относительно того, как реформировать страны, завязшие в командном или волюнтаристском перераспределении ресурсов. Этот опыт наработан в ходе ликвидации долгового кризиса в Латинской Америке.

В 1989 году Джон Уильямсон формулирует десять принципов правильной экономической политики, позволяющей выйти из такого кризиса, который переживает в том числе и Советский Союз. Впоследствии эти десять принципов получают название Вашингтонского консенсуса. В чем же они состоят? По сути, Уильямсон описывает здравую экономическую политику, которая одинаково подходит и для стран Латинской Америки, и для стран Азии, и для стран бывшего социалистического лагеря.

Речь идет о макроэкономической стабилизации, о том, что бюджет должен быть сбалансирован, налоги — низкими, основные государственные расходы должны концентрироваться в здравоохранении и образовании. Необходимо открывать экономику и для международной конкуренции, и для иностранных инвестиций. Для этого нужен свободный курс национальной валюты. В здоровой экономике должен работать частный интерес, поэтому очень важную роль в Вашингтонском консенсусе играет приватизация. Словом, к этим трем понятиям — либерализация, дерегулирование и приватизация — и сводится сущность Вашингтонского консенсуса.

Насколько готов был Советский Союз, его руководство, руководство республик принимать эти постулаты? Ни в девяностом, ни большую часть девяносто первого года никто не готов был взять на себя движение в этом направлении ни в союзном руководстве, ни в руководстве республик — ни Горбачев, ни Ельцин.

Попытки перехода к рынку

Первая серьезная попытка предписать Советскому Союзу рецепты Уильямсона была предпринята в середине девяностого года. Она ассоциируется с именем молодого советского экономиста Григория Явлинского. Он с 1987 года участвовал в разнообразных реформаторских группах вокруг Горбачева. В девяностом он работает в новом российском правительстве.

Горбачев и Ельцин договариваются, что Явлинский и академик Станислав Шаталин разработают программу, которая будет принята на вооружение одновременно и Советским Союзом, и Россией. Эта программа вошла в историю под названием «500 дней». Программа Явлинского–Шаталина была первой подробной программой перехода Советского Союза на рыночные рельсы. Она предусматривала финансовую стабилизацию, либерализацию экономики, начало приватизации. Впоследствии Явлинского критиковали за то, что «500 дней» была, по сути, воздушным замком. Тем не менее невозможно отрицать того, что программа «500 дней» была последней попыткой провести глубокие рыночные преобразования, опираясь на поддержку общества, опираясь на поддержку политического класса.

Компромисс Ельцина и Горбачева оказался неустойчивым. Осенью девяностого года программа, по сути, сворачивается. Явлинский уходит из правительства: его «достает» взбалмошность и непредсказуемость его непосредственного руководителя Бориса Ельцина. Впоследствии вокруг «500 дней» сложилось много мифов; год спустя Егор Гайдар будет реализовывать похожую концепцию, но в общественном сознании программа Явлинского так и останется вечной альтернативой тому капитализму с нечеловеческим лицом, который стала строить Россия с девяносто второго года.

Трудно не согласиться со словами Егора Гайдара, утверждавшего, что невозможно расписать глубокую реформу на полтора года вперед. Это раз за разом будет подтверждаться опытом других постсоциалистических стран. Но, с другой стороны, нельзя и преувеличивать размер противоречий между концепциями Явлинского и Гайдара. По существу, и то, и то — это программа реализации Вашингтонского консенсуса на просторах бывшего Советского Союза. Я никогда не соглашусь с тем, что выполнение программы Явлинского сделало бы переход Советского Союза или отдельно взятой России к рынку более безболезненным, чем реализация программы Гайдара.

Итак, к осени девяносто первого года руководство Советского Союза перепробовало все, что только можно было бы перепробовать до того, как начать по-настоящему глубокие преобразования. Можно спорить о том, существовала угроза голода или не существовала, однако нельзя не признать, что советский хозяйственный механизм был к тому времени полностью разбалансирован, что красочно иллюстрировалось баночками салата из морских водорослей, с помощью которых были украшены полки московских магазинов.

Ощущение того, что промедление смерти подобно, к тому времени было широко распространено среди руководителей России. Иными словами, было понятно, что надо пробовать самое сильнодействующее лекарство в инструментарии. Этим лекарством был переход к рыночным ценам.