В понедельник 19 августа 1991 года власть в Советском Союзе была захвачена группой высокопоставленных бюрократов и военных. Они попытались воспрепятствовать преобразованию коммунистической империи в конфедерацию суверенных государств. Президент СССР и генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев был изолирован в своей крымской резиденции. Власть путчистов не оспаривалась никем, кроме руководства России…

Провалившийся августовский переворот резко ускорил ход событий на одной шестой части суши. Он вывел на передний край истории героев, о которых прежде мало кто слышал. Из их противоборства, сотрудничества и компромиссов осенью 1991 года возникла новая реальность: мирная ликвидация империи, запуск рыночных механизмов, начало строительства новых институтов.

Вот как это было.

Действующие лица

Заканчивался второй день путча. В Белом доме на Краснопресненской набережной собрались те, кто будет определять ход российской политики в ближайшие два года. Ждали штурма, предположительно в два-три ночи.

Один из кабинетов президентской зоны занимал государственный советник Юрий Скоков. «Красный директор» из оборонки, до середины июня он был первым зампредом российского правительства. И хотя после избрания Ельцина президентом Скоков не вошел в новый кабинет, он оставался одной из самых влиятельных фигур в окружении российского лидера. Весной Скоков свел Ельцина с командующим Воздушно-десантными войсками Павлом Грачевым. Знакомство прошло душевно и давало надежду на то, что командующий ВДВ не поведет свои части на штурм Белого дома. Но получить от Грачева гарантии ненападения не удавалось. Не было толка и от переговоров с председателем Комитета госбезопасности Владимиром Крючковым.

Напротив скоковского кабинета находилась приемная Геннадия Бурбулиса — главного стратега и политтехнолога в окружении Ельцина. Шеф жестоко обманул его ожидания, выбрав в вице-президенты героя афганской войны генерала Александра Руцкого (в дни путча вместе с генералом Константином Кобецом отвечал за оборону Белого дома). Честолюбие Бурбулиса было лишь частично удовлетворено созданием Государственного совета — эдакого старшего правительства, — который он и возглавил в качестве госсекретаря.

В кабинете Бурбулиса находился «идеологический штаб» обороны, в его приемной все время толпился народ. Помощник госсекретаря Алексей Головков разглядел среди пришедших 35-летнего директора Института экономической политики Егора Гайдара. В прошлом сотрудник Центрального экономико-математического института (ЦЭМИ), Головков слыл «серым кардиналом» при «сером кардинале» Бурбулисе. Он давно рассказывал шефу о Гайдаре и стоящей за ним группе экономистов. До путча Головков несколько раз собирал в Белом доме людей из этой группы. На один из семинаров зашел Бурбулис, убедился: да, есть какая-то команда.

Утром 20 августа Гайдар провел институтское партсобрание, на котором сотрудники дружно вышли из КПСС и распустили партийную организацию. Часам к семи вечера добрались до Белого дома. Гайдар вошел внутрь, оставив спутников на улице.

Головков провел его к Бурбулису. Когда весь этот ужас и глупость закончатся, нужно будет обсудить ситуацию, сказал Гайдар госсекретарю. Он выглядел невозмутимым. Обязательно, подтвердил Бурбулис, вот только справимся с путчистами.

Под вечер в приемную заглянул бывший вице-премьер российского правительства, автор программы «500 дней» Григорий Явлинский. В дни путча он вышел из партии. Явлинский поделился подозрениями, что за путчистами стоит генсек ЦК КПСС Горбачев.

Из ближайшего окружения Ельцина в Белом доме не было только двоих. Первый зампред совета министров Олег Лобов, работавший с Ельциным еще в Свердловском обкоме КПСС в начале 1970-х, получил поручение подготовить базу для работы подпольного правительства на случай, если путчисты захватят Белый дом. «В ночь с 19 на 20 августа подпольное российское правительство позвонило домой… министру гражданской авиации СССР Борису Панюкову и попросило его дать самолет, чтобы полететь в Свердловск спецрейсом из аэропорта Внуково», — писал в конце августа молодой репортер «Известий» Сергей Мостовщиков. Панюков самолета не дал, подпольщики вылетели регулярным рейсом, как простые граждане. Лобов быстро нашел бункер в Верхней Сысерти под Свердловском, где рассчитывал продержаться 15 дней, пока не закончатся сухие пайки.

Не было и 60-летнего российского премьера Ивана Силаева. Сдали нервы. «Я должен быть в эти дни с семьей. Прощайте», — сообщил Силаев Ельцину по телефону. «До свидания», — ответил президент.

Стемнело. Министр печати Михаил Полторанин поднялся на шестой этаж в премьерскую зону. Из окон кабинета Силаева были видны огни в американском посольстве. Разрывались телефоны. Полторанин включил настольную лампу и сел отвечать на звонки. Звонили с ЗИЛа, из Новокузнецка, Перми. Спрашивали, сколько людей присылать на подмогу. «Не надо никого присылать», — отвечал министр.

В двенадцатом часу за окнами послышалась стрельба. Начальник президентской охраны Александр Коржаков растряс задремавшего Ельцина и потащил его к лифту: американское посольство пообещало предоставить убежище. На улице президент стряхнул остатки сна и ехать к американцам отказался.

Авиадиспетчеры из «Аэрофлота» сообщили, что с подмосковного аэродрома поднялись вертолеты, чтобы обеспечить атакующим поддержку с воздуха. В здании отключили свет. У ректора МАИ Юрия Рыжова была с собой бутылка французского вина. Штопора не нашлось, но не пропадать же добру. Полторанин, спустившийся с шестого этажа, взял в приемной Бурбулиса карандаш. Кое-как открыли, выпили.

Как выяснилось, не по последней. В ночном тумане вертолеты сбились с курса. Спецназ КГБ отказался идти на штурм без письменного приказа. А после того как ночью в туннеле на Садовом в столкновении с БТР погибли трое горожан, министр обороны СССР Дмитрий Язов отдал приказ о выводе войск из города.

Гайдар разыскал коллег, прождавших его всю ночь под открытым небом. Руководство, сказал он, просит совета, как выкурить путчистов из Кремля. Заместитель Гайдара Андрей Нечаев предложил отключить канализацию. Но заговорщики очистили Кремль сами, улетев в Крым сдаваться Горбачеву, который двое суток просидел под домашним арестом.

Багаж реформаторов

Сотрудник Международного института прикладного системного анализа (МИПСА) Петр Авен прилетел в Москву в отпуск сразу после путча. Расположенный под Веной институт был детищем разрядки: в 1972 году его учредили СССР и США. За «родственником» МИПСА, Всесоюзным НИИ системных исследований, где в 1980 году начинали трудовую карьеру молодые кандидаты наук Авен и Гайдар, в Лаксенбурге было закреплено одно место. Туда Авен и уехал в 1989 году. Гайдар, покинувший ВНИИСИ еще раньше, работал в то время завотделом экономики в самом авторитетном теоретическом журнале ЦК КПСС «Коммунист».

Для московско-ленинградской группы молодых экономистов, сложившейся вокруг Гайдара, закат горбачевской эпохи был временем разочарований. В 1985 году Гайдар привлек ленинградцев Сергея Васильева, Сергея Игнатьева и Анатолия Чубайса к работе над программой реформ, которую заказал новый секретарь ЦК КПСС по экономике Николай Рыжков. Если для москвичей из ВНИИСИ и Центрального экономико-математического института (ЦЭМИ) писание проектов и записок наверх было в принципе рутиной, для ленинградцев это задание стало охранной грамотой: город на Неве славился, по выражению Гайдара, «идеологической кондовостью». Без такой индульгенции откровенное обсуждение реформ, ради которого Чубайс наладил контакт с москвичами, могло закончиться для ленинградской группы серьезными неприятностями.

Рыжков предложения завернул: слишком радикально. Попытки вылечить хронические болячки командной экономики — дефицит товаров, резкое снижение темпов роста, подавленная инфляция — путем усиления административного нажима не дали результата. Половинчатые реформы в духе «рыночного социализма» тоже провалились. Легализация частного предпринимательства, предоставление самостоятельности директорам предприятий, частичная либерализация внешнеэкономической деятельности не ликвидировали товарный дефицит, а привели к его обострению. В СССР разворачивалась крупнейшая в мировой истории операция по приватизации прибылей и национализации убытков. Ситуацию усугублял безудержный рост бюджетного дефицита.

Надежды на относительно безболезненный выход из социализма растаяли без следа. В 1989 году Васильев и Чубайс на семинаре в итальянской Падуе предсказали, что в ходе реструктуризации выпуск в тяжелой промышленности снизится на 20–40%. При подготовке очередной союзной программы перехода к рынку в марте 1990 года Яков Уринсон и Иван Матеров из Главного вычислительного центра Госплана оценили ее последствия. По словам одного из авторов программы Евгения Ясина, прогнозы получались «страшноватыми»: двукратный рост цен, падение производства на 18–20%, реальных доходов населения — на 15–20%.

Вырвавшись из СССР, Авен вскоре обнаружил, что на Западе реформы в Советском Союзе можно обсуждать на самом высоком профессиональном уровне. Летом 1990 года в венгерском Шопроне прошел двухнедельный семинар, в котором участвовали Уильям Нордхауз из Йеля, Ричард Купер из Гарварда, Рудигер Дорнбуш из МIT и другие светила экономической науки. Итоговые рекомендации семинара были опубликованы в феврале 1991 года под говорящим названием «Советский экономический кризис: как предотвратить коллапс». Коллектив авторов, в который входили Авен и Ясин, обозначил пять ключевых направлений реформы: либерализация цен, коммерциализация крупных предприятий и массовая приватизация мелких, сокращение бюджетного дефицита и прекращение кредитования убыточных предприятий, организация системы пособий по безработице, либерализация внешнеэкономической деятельности.

В том же месяце в «Коммунисте» вышел последний годовой обзор советской экономики, написанный Гайдаром. «Теперь финансовую стабильность можно восстановить только на принципиально ином уровне цен, когда их рост, оторвавшись от увеличения номинальных доходов, сведет к нулю последствия предшествующей распределительной вакханалии», — писал Гайдар. Стабилизация экономики неизбежна, главная дилемма ближайшего будущего — удастся ли при этом сохранить «ростки демократических и рыночных институтов, открытую миру внешнюю политику, курс на интеграцию в мировое хозяйство», или страна снова вернется в тоталитарный тупик.

Двум главным советским политикам, Горбачеву и Ельцину, было в те дни не до реформ. В центре внимания был референдум, на котором советским гражданам предстояло ответить, поддерживают ли они сохранение обновленного СССР. В России одновременно проходил референдум о введении поста президента. Как и летом 1990 года, когда Явлинский пытался привлечь Гайдара к работе в российском правительстве, тот продолжал причислять себя к «команде Горбачева». Гайдар по-прежнему считал осуществимыми реформы в масштабах всего Союза и голосовал на референдуме за его сохранение.

Той же точки зрения придерживался и Авен. В марте 1991-го на конференции в Париже он пересекся с Гайдаром, Васильевым и Александром Шохиным, который возглавлял экономическое управление в МИД СССР. Пора готовиться к работе в правительстве, сказал приятелям Авен по дороге в аэропорт. Во всей Восточной Европе в правительства приходили молодые экономисты, и у команды Гайдара были все основания считать, что лучше нее в СССР никого нет.

Когда в конце августа 1991-го Авен встретился с Шохиным, его прогноз можно было считать сбывшимся: еще перед путчем Бурбулис предложил Шохину возглавить российское Министерство труда. Но Шохин склонялся к тому, чтобы совсем уйти с госслужбы. Он предложил Авену поработать министром вместо него. Авен только отмахнулся: он никогда не занимался социалкой, да и Совмин, по всем признакам, дорабатывал последние месяцы. «У Силаева никогда не было уверенности в том, что реформы в принципе возможны», — дипломатично формулирует Бурбулис главную претензию, которую предъявляли к первому ельцинскому премьеру сам президент и его окружение.

Ельцин держит паузу

Путч застал руководство России врасплох. У Ельцина не было не только полноценного правительства, но и плана, где его взять. Предполагалось, что реформы будет проводить союзный Совмин, во главе которого встанет президент Казахстана Нурсултан Назарбаев.

Назарбаев оказался единственным республиканским руководителем, кроме Ельцина, кто не поддержал путчистов. Но переворот поставил крест на соглашении, достигнутом Горбачевым, Ельциным и Назарбаевым при выработке договора о преобразовании СССР в конфедерацию. К концу августа от власти центра, с которой приходилось считаться во время «новоогаревского процесса», не осталось и следа: за неделю 9 союзных республик из 15 провозгласили независимость. Ситуация кардинально изменилась, и Ельцину требовалось время, чтобы осознать, как употребить власть, упавшую ему в руки.

Ельцин понимал, что реформы, через которые предстоит пройти России, будут и радикальными, и болезненными. Он говорил об этом Полторанину еще в июле, когда на Истринском водохранилище отмечал инаугурацию со своими соратниками. Растягивать приватизацию на 10 лет, как предлагает председатель Госкомимущества Михаил Малей, нельзя, сказал тогда Ельцин. Передача собственности в частные руки должна пройти быстро, иначе есть угроза коммунистической реставрации. Вопрос был в том, где найти людей, способных решить столь масштабную задачу.

Единственным, у кого имелась хоть какая-то зацепка, был Бурбулис. Вскоре после путча он встретился с Гайдаром для обстоятельного разговора. Госсекретарь убедился: Головков хвалил Гайдара по делу. Выяснилось, что новый знакомый имеет большой опыт взаимодействия с руководством СССР и, понимая правила игры и политические ограничения заказчика, способен формулировать внятную позицию. Бурбулис попросил Гайдара подготовить предложения для Ельцина. Работа над ними началась в гайдаровском институте, а в середине сентября, в обстановке строгой секретности, переместилась на 15-ю правительственную дачу в подмосковном Архангельском.

Что делать с разваливающейся экономикой, Гайдару и его коллегам было более-менее ясно. Начиная с 1989 года разные команды реформаторов написали с десяток программ — набор мер везде был примерно один и тот же, разница была лишь в темпах и последовательности. Главная проблема была в другом: проводить реформы предстояло в условиях распада старого государства.

В том, что СССР развалился, сомнений не оставалось ни у гайдаровской команды, ни у политических советников Ельцина. В сентябре Авен, Васильев, Чубайс и Шохин встретились в деревеньке Альпбах в австрийском Тироле. «Анализируя политическое пространство, мы, к некоторому ужасу для себя, пришли к выводу о том, что сохранение СССР невозможно, — говорит Чубайс. — Нам стало очевидно, что советских реформ быть не может». В «Альпбахской декларации», которую опубликовала в конце сентября «Независимая газета», говорилось: «Надреспубликанский центр обречен быть слабым. Следовательно, его не должно быть вовсе». Тем временем член Госсовета Сергей Шахрай подготовил проект соглашения о роспуске СССР, аналогичный тому, что был подписан 8 декабря руководителями России, Украины и Белоруссии в Беловежской Пуще.

Этот вывод нашел отражение в одном из текстов, подготовленных на 15-й даче. России необходимо воздержаться от заключения экономического союза с другими республиками, ограничившись подписанием политического договора, которым будут урегулированы вопросы границ, судьба Советской армии и ядерного оружия, говорилось в «Стратегии России на переходный период». Россия должна проводить реформы самостоятельно, не тратя время на согласование с другими республиками, — если захотят, сами подтянутся.

В другом документе, посвященном роли президента в предстоящих реформах, констатировалось: харизматическому лидеру лучше провести болезненные меры в начале срока своего правления. Заигрывание с населением без стабилизации экономики все равно приведет к падению популярности, но в этом случае ее будет уже очень трудно восстановить.

А Ельцин пропал. Сразу после путча он уехал на две недели в Латвию. Вернувшись в Москву, он проработал недолго: утром 18 сентября стало плохо с сердцем. Президент сначала перебрался на дачу, а потом снова улетел из столицы, на этот раз в Бочаров Ручей под Сочи.

Заговорили о схеме будущего правительства. «Толя, а где схема?» — спросил Гайдар. «Забыл в машине», — хлопнул себя по лбу Чубайс.

24 сентября Бурбулис повез в Сочи разработки гайдаровской команды. Гарантий, что президент примет радикально изменившуюся картину мира, не было. Еще в апреле в беседе с французским политологом Элен Каррер-д’Анкосс Ельцин признавал, что Союз обречен. Но одно дело — не препятствовать неизбежному распаду империи, и совсем другое — принять всю ответственность на себя. Столь же нелегко Ельцин привыкал к мысли, что ему придется пожертвовать популярностью в ходе радикальных реформ, на которые не решилось союзное руководство.

Разговоры на берегу моря заняли три дня. Будет трудновато, подытожил президент.

26 сентября Ельцин как бы между делом подписал указ об отставке Силаева. Исполнять обязанности премьера было поручено Лобову. Тот ретиво взялся за бразды.

У российского вице-премьера Евгения Сабурова был свой сценарий реформ с акцентом на массовую приватизацию. Новый начальник нанес удар по самому уязвимому месту — как и Явлинский, Сабуров был сторонником экономического союза. 1 октября Сабуров, заручившись устным согласием Ельцина, поставил в Алма-Ате подпись под проектом экономического договора. На следующий день на заседании Совмина Сабурова обвинили в предательстве интересов России. Его резко критиковали Полторанин, Шохин, Малей и министр юстиции Николай Федоров. «Поменьше упреков друг другу, — примирительно заметил Лобов и тут же сам перешел в атаку. — Ошибок наделано очень много, Евгений Федорович. Совмин возмущен тем, что в такой спешке такие серьезные документы принимаются». Чуть позже Лобов предложил «открыть дебаты по важному очень вопросу, какую генеральную линию выдерживать: самостоятельная Россия, суверенное государство, экономически независимая или конгломерат из союзных республик с общим [центральным] банком, с общими структурами управленческими». «Мне кажется, у нас здесь консенсус, наверное, можно поднять руки, и все проголосуют за первый вариант», — возразил министр иностранных дел Андрей Козырев.

Раздавленный проработкой на заседании Совмина, Сабуров подал в отставку. Ельцин ее не принял. Переговоры об экономическом договоре между республиками продолжались, но российский правящий класс ясно дал понять, что не пойдет ни на какие уступки центру и республикам.

Под диктовку демократов

Чубайс впервые попал на 15-ю дачу 1 октября. Там уже были написаны основные программные документы и разработана структура правительства. Вечером Гайдар и Чубайс встретились с Львом Пономаревым, одним из сопредседателей «ДемРоссии», контролировавшей около 40% голосов в республиканском парламенте.

Заговорили о схеме будущего правительства. «Толя, а где схема?» — спросил Гайдар. «Забыл в машине», — хлопнул себя по лбу Чубайс.

Несмотря на заминку, Пономарев остался доволен увиденным. Не зря Шахрай и председатель подкомитета по приватизации Верховного совета Петр Филиппов рекомендовали этих ребят. Гайдар и Чубайс убедили Пономарева в том, что настроены на решительные действия, которых требовала от Ельцина «ДемРоссия». А схема правительства с вписанными в нее фамилиями подтверждала, что за собеседниками Пономарева действительно стоит команда.

На следующий день Пономарев вместе с другим сопредседателем «ДемРоссии» Глебом Якуниным вылетел в Сочи. В аэропорту Адлера они столкнулись со знаменитым офтальмологом и предпринимателем Святославом Федоровым. «Я знаю, вы едете к Ельцину, — сказал Федоров. — У меня с ним вышла странная история: он предлагал возглавить правительство, но с тех пор не перезванивал. Так вы передайте ему, что я согласен».

Демократы свалились на президента как снег на голову. Подкативший к воротам дачи Коржаков с охранниками наотрез отказался их пускать. Пономарев пригрозил вернуться в Москву, после чего «ДемРоссия» объявит о переходе в оппозицию. Помощник Ельцина Лев Суханов устроил гостей на ночлег. Вопреки их ожиданиям уже на следующий день Пономарева и Якунина проводили к Ельцину.

Президент в обществе Бурбулиса ждал за большим столом на застекленной террасе. Депутаты начали упрекать его в бездействии и агитировать за Гайдара. Раздухарившись, Якунин пристукнул кулаком по столу. Ельцин слушал, не выражая ни малейшего неудовольствия. Когда пришла его очередь говорить, президент, по-ельцински размахивая руками, начал объяснять, почему он колеблется: «Я ведь с Гайдаром совсем не знаком». «Так давайте и Бурбулису найдем место в правительстве, — наседали депутаты, озвучивая схему, согласованную еще в Москве с Шахраем. — Он лично знает Гайдара и будет посредником между ним и вами».

Ельцин упомянул кандидатуру Явлинского. «Но он с Горбачевым взаимодействует в межреспубликанском комитете, — уточнил президент. — Пусть и продолжает это делать». Президент обещал приехать в Москву ровно через неделю.

Президентский кастинг

Ельцин сдержал слово и 10 октября вернулся из отпуска. Он был не из тех, кто принимает решение под давлением. К тому же у схемы с назначением в правительство Бурбулиса и команды никому не известных экономистов были очевидные недостатки.

Возвышение Бурбулиса приводило к расколу в ельцинском окружении. Госсекретаря недолюбливали вице-президент Руцкой и спикер Верховного совета Руслан Хасбулатов, в начале октября публично отозвавшийся о Бурбулисе и Шахрае как о «ребятишках, которые не доросли до политики». На пост премьера претендовал и Скоков, который был неразлучен с Ельциным во время президентской кампании. По словам Скокова, в случае своего избрания Ельцин обещал назначить его премьером.

Чтобы не раскалывать команду, Ельцин подыскивал кандидата за ее пределами. И если фигура Федорова вряд ли рассматривалась им всерьез (в 1989 году тот предал Ельцина, переметнувшись на сторону Горбачева), то ректор МАИ Рыжов был очень привлекательным кандидатом. «Анекдотчик, веселый человек, со всеми хорошие отношения», — отзывается о Рыжове Полторанин. Вот только Рыжов наотрез отказывался идти в премьеры: в экономике он не разбирался, а работать ширмой не хотел. Получил предложение о премьерстве и Полторанин. Он отказался под тем же предлогом, что и Рыжов.

Демократы не оставляли Ельцина в покое. Через два дня после его возвращения в Москву «Независимая газета» опубликовала большое интервью с российским депутатом Михаилом Дмитриевым. «Путь действительно разумных, необходимых экономических реформ для Ельцина неприемлем, он постарается избежать его традиционным для себя приемом — переключением общественного внимания на внешние конфликты», — утверждал Дмитриев. Это то, что может сейчас доставить шар в лузу, сказал Гайдар друзьям в Архангельском. Резкая критика может вывести Ельцина из спячки.

Через Полторанина Ельцин пригласил на беседу Григория Явлинского. Незадолго до этого бывший вице-премьер, отвечая на вопрос журналиста, сказал, что готов возглавить правительство России. Ельцин спросил, а как бы он действовал в качестве премьера. В программе Явлинского приоритет отдавался малой приватизации. Размораживать цены, по его замыслу, можно было лишь после того, как в результате продажи магазинов, парикмахерских, грузовиков и иной техники населению будет снята часть денежного навеса. Беседа заняла полтора часа, никаких договоренностей достигнуто не было.

Встреча Ельцина с Гайдаром была более короткой, но и более результативной. С гайдаровской концепцией президент уже был знаком, поскольку детально обсуждал ее с Бурбулисом в Сочи. «Прилично для политика разбирается в экономике… Кажется, готов взять на себя политическую ответственность за неизбежно тяжелые реформы», — так описал свои впечатления от Ельцина Гайдар. Ельцину кандидат тоже понравился. «Егор очень ясно, четко и аргументированно формулировал идеи и предложения, — отмечает Бурбулис. — А это качество Ельцин всегда ценил в первую очередь». Президент поручил Гайдару подготовить экономическую часть своего выступления на V съезде российских депутатов. Это был серьезный аванс.

Развязка

В воскресенье 27 октября Ельцину было не до отдыха. Накануне съезда ему предстояло сделать два важных звонка.

В тот день госсоветнику Скокову позвонил Хасбулатов и сообщил, что Ельцин намерен выдвинуть его в премьеры. Верховный совет, сказал Хасбулатов, поддержит это решение. Позвонил и Ельцин. Он был менее конкретен, но Скоков воспринял его слова как подтверждение сказанного Хасбулатовым.

Прощупыванием одного из самых амбициозных своих соратников Ельцин не ограничился. Нужно было поговорить еще и с президентом США Джорджем Бушем. Американцы были встревожены сообщениями о том, что на съезде Ельцин объявит о намерении защищать права русских меньшинств в других республиках. События в бывшем СССР угрожали пойти по югославскому сценарию. Ельцин успокоил Буша: Россия не станет подражать Сербии и силой защищать соотечественников.

Утром 28-го Ельцин был настроен по-боевому. Главное, что ждали услышать от президента, — что будет с экономикой.

«Обращаюсь к вам с решимостью безоговорочно встать на путь глубоких реформ и за поддержкой в этой решимости ко всем слоям населения», — не обманул ожиданий Ельцин. Он говорил о том, что после распада центра полностью раскрылась бездна, в которой оказалась экономика, что победа демократии и свободы не покончила с экономическим кризисом. Решение не останавливаться на конкретных проблемах было, возможно, ошибкой: президент не сказал ни о том, что Советский Союз — банкрот, ни о том, что вклады населения в Сбербанке, а предприятий — во Внешэкономбанке растрачены союзным правительством. Андрей Нечаев, который займет в правительстве реформ пост министра экономики, объясняет фигуру умолчания этическими соображениями: авторы речи не хотели лишний раз «пинать» Горбачева.

Самая болезненная мера — разовое размораживание цен, предупредил Ельцин. Ее предполагается провести еще до конца года. Необходима жесткая денежно-финансовая и кредитная политика. Приватизация приведет к созданию «смешанной экономики с мощным частным сектором».

«Хуже будет всем примерно полгода, — сказал Ельцин. — Затем — снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами, а к осени 1992 года, как обещал перед выборами, стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей». Это утверждение было как минимум неполным и расходилось с оценками экономистов. Гайдар полагал, что в 1992 году ВВП упадет более чем на 10%. Не было у реформаторов и ясного представления о сроке окончания кризиса. Откуда же взялись «полгода» и «осень 1992-го» как начало выхода из кризиса? По мнению Чубайса, Ельцин просто исходил из своего понимания «политически допустимого».

Под занавес Ельцин объявил, что в связи с исключительностью ситуации руководство правительством он готов взять на себя.

Когда после выступления Ельцин позвонил Скокову, тот назвал решение президента возглавить правительство правильным и сказал, что первый вице-премьер в такой конструкции должен быть один. Ельцин ничего не ответил, но позже со Скоковым связался Бурбулис и предложил ему пост одного из двух первых вице-премьеров. Скоков это предложение отверг. Он соглашался работать первым заместителем Ельцина при условии, что именно он будет «рабочим премьером». Прикрывать своим авторитетом реформы, с которыми Скоков был решительно не согласен, не входило в его планы. Отверг он и предложение Шахрая — «вице-премьер, отвечающий за силовые структуры».

Тем временем Ельцин «выиграл» съезд. Депутаты подавляющим большинством голосов (876 — за, 16 — против) на 13 месяцев предоставили ему чрезвычайные полномочия, разрешив совмещать посты президента и премьера, принимать необходимые для реформ законы президентскими указами.

А на 15-й даче не знали, что и думать. Никто, кроме, возможно, Гайдара и Головкова, не был посвящен в маневры по нейтрализации Скокова. Но в начале ноября снова всплыла кандидатура Явлинского. Об этом «гайдаровцам» сообщил Бурбулис. «Есть идея сделать Явлинского старшим, — передает его слова Нечаев. — Мы с ним, мол, обговорили, что он будет нас слушаться». «Геннадий Эдуардович, вы, конечно, с волком можете договориться, что он белых зайчиков кушает, а серых нет, но эта договоренность действует только до момента открытия клетки», — возразил госсекретарю Константин Кагаловский (в дальнейшем — представитель России по связям с МВФ и Всемирным банком).

Новый план Бурбулиса означал одно: работа под эгидой Госсовета заканчивается. Перед тем как разъехаться по домам, члены несостоявшегося правительства закатили пирушку. Трудно было понять, радоваться им или огорчаться. Для молодых соратников Гайдара назначение на министерские посты стало бы настоящим карьерным взлетом. С другой стороны, газетчики уже окрестили будущий кабинет «правительством камикадзе», которое продержится всего несколько месяцев.

На следующий день выяснилось, что радость (или огорчение) была преждевременной. Автор проекта экономического договора Явлинский сказал, что не будет участвовать в «авантюре», услышав от Бурбулиса, что «Россия пойдет одна».

Днем 6 ноября Ельцин сделал окончательный выбор. Он назначил Бурбулиса первым вице-премьером, Гайдар в ранге вице-премьера возглавил экономический блок, а Шохин стал вице-премьером по социалке. 10 ноября был подписан указ о назначении Авена председателем Госкомитета по внешнеэкономическим связям. Чубайс стал министром приватизации — председателем Госкомимущества. Перед первым заседанием правительства, назначенным на 15 ноября, у начинающих руководителей было много хлопот: предстояло занять кабинеты, отнятые у руководителей КПСС и российской Компартии, которые были распущены Ельциным 6 ноября.

Проигравшим достались утешительные призы. Ельцин поручил Скокову организовать Совет безопасности. В своих мемуарах он назовет Скокова своим «теневым премьером» (в декабре 1992 года тот едва не стал премьером настоящим). Лобов возглавил Экспертный совет при президенте. Через два года он станет министром экономики.

Ельцин понимал опасность выбранного пути и позаботился о запасном варианте.

Автор выражает благодарность Петру Авену, Максиму Бойко, Геннадию Бурбулису, Андрею Вавилову, Сергею Васильеву, Михаилу Киселеву, Борису Львину, Александру Максимову, Владимиру Мау, Андрею Нечаеву, Андерсу Ослунду, Михаилу Полторанину, Льву Пономареву, Юрию Скокову, Якову Уринсону, Петру Филиппову, Анатолию Чубайсу, Григорию Явлинскому, Глебу Якунину, Евгению Ясину, которые дали интервью или поделились своими соображениями в ходе подготовки этой статьи.

Фотография: Егор Гайдар и Борис Ельцин, 1991 год / Александр Чумичев / Фотохроника ТАСС