1988–1989. Кризис в Армении

«Комитет Карабах»

В мае 1988 года волна враждебности между армянами и азербайджанцами, распространяясь по Нагорному Карабаху как инфекция, достигла деревни Туг. Этот момент стал решающим. Деревня Туг, расположенная на юге Карабаха, была единственным в регионе поселением со смешанным населением. Представители обеих национальностей десятилетиями жили здесь бок о бок, разделенные лишь узким ручьем. И если уж тут не сохранилось взаимопонимание между общинами, оно не смогло бы сохраниться больше нигде.

Третьего мая в Туг с целью предотвращения столкновений между сотнями жителей поселка были введены отряды МВД. Эмиссар Москвы Григорий Харченко посетил поселок в феврале 1988 года и вновь вернулся туда через семь месяцев. Он увидел, насколько обострилась за прошедшие месяцы враждебность: «Это была старая деревня. Все армяне и азербайджанцы давно породнились друг с другом… Они все поделили между собой, сами разрешили все эти национальные противоречия. Я прекрасно помню, как они мне говорили: „Вражда не затронет нас, этот идущий ниоткуда обвал не заставит нас рассориться“. Затем в сентябре я приехал туда снова вместе с солдатами и разместил их в здании школы. К тому времени площадь уже разделили и провели границу. Одна половина селения отошла к армянам, другая — к азербайджанцам. Был даже случай, когда муж-азербайджанец с тремя детьми остался в одной части деревни, а его жена-армянка с тремя детьми переселилась в другую».

Идея объединения с Арменией захватила почти всех армян Карабаха. Разногласия касались только тактики. Функционеры коммунистической партии все еще хотели сотрудничать с Москвой, радикалы же вырабатывали более конфронтационную тактику. В марте 1988 года радикалы сформировали новую группу под названием «Крунк», что в переводе с армянского означает «журавль» — символ тоски по родине, Армении. Роберт Кочарян, возглавлявший партийную организацию степанакертской шелкопрядильной фабрики, стал руководителем «идеологической секции» группы «Крунк». «Крунк» был первой организацией в Советском Союзе эпохи Горбачева, которая начала использовать стачки в качестве политического оружия.

Армения в 1988 году стала местом рождения первого массового оппозиционного движения в горбачевском Советском Союзе. Его лидеры, одиннадцать человек, входившие в состав «Комитета Карабах», к концу года почти полностью затмили коммунистическую партию. «Комитет», состоящий в основном из представителей ереванской интеллигенции, в мае вытеснил из своих рядов двух карабахских армян и членов компартии, бывших лидеров «Комитета», Игоря Мурадяна и Зория Балаяна, и сформировал новый состав, в котором не было единого лидера. Семь членов «Комитета» были видными учеными, а четверо позднее стали лидерами посткоммунистической Армении.

Хотя новые лидеры все еще называли себя «Комитетом Карабах», сфера их политических интересов простиралась далеко за пределы Карабаха. Они все принадлежали к поколению, важным фактором формирования которого стали ереванские националистические демонстрации 1965–1967 годов. В результате этих выступлений в городе был открыт мемориал с вечным огнем в память о жертвах геноцида 1915 года, а день 24 апреля был объявлен в Армении Днем геноцида. Они явились носителями идеи «армянского суда», или «Ай дата»: давней мечты о сплочении всех армян мира, от Бейрута до Лос-Анджелеса, вокруг общих националистических целей.

Два года спустя «Комитет» и его преемник, «Армянское общенациональное движение», стали первой некоммунистической организацией, пришедшей к власти в союзной советской республике. Своим новым успехом они были обязаны в основном организаторским способностям двух главных лидеров группы, Вазгена Манукяна и Левона Тер-Петросяна. Много позже они рассорились и яростно оспаривали результаты президентских выборов 1996 года, но в период, предшествовавший обретению республикой независимости, Манукян и Тер-Петросян образовывали сильный тандем.

Круглолицый Манукян, математик по профессии, отличался импульсивным характером. Он играл роль главного организатора и специалиста по улаживанию разногласий в «Комитете Карабах» нового образца, чьи заседания проводились у него на квартире. Манукян говорил, что он намеренно собрал вокруг себя людей, которые «не были обижены судьбой», или, другими словами, тех, кто присоединялся к движению не из-за личных обид на власть. Он полагал, что карабахский вопрос был лишь средством пробуждения армян от летаргии при советском режиме и что прочие политические цели, такие как демократия, были второстепенными: «В Армении доминирующей проблемой всегда был национальный вопрос… Стремление к демократии само по себе не могло породить такую волну. В Армении эта волна была вызвана карабахской проблемой. В балтийских республиках же главным был вопрос о независимости».

Левон Тер-Петросян был главным стратегом «Комитета». Его отец, один из основателей Сирийской коммунистической партии, перевез свою семью в Армению в 1940-х годах. Тер-Петросян был ученым, специализировавшимся в изучении древнесемитских языков. Академическое образование оказало сильное влияние на его политическое мировоззрение. Во всем его облике чувствуется спокойная сила, а его глубокие, полуприкрытые тяжелыми веками глаза, кажется, высасывают из вас энергию. На протяжении всего интервью он глубоко затягивался сигаретами в длинном мундштуке и каждый вопрос обдумывал так, будто от него требовалось дать толкование сложному тексту. Он устало отмахивался от вопросов, связанных с «общественным мнением», словно они были второстепенными для высокой политики. Тер-Петросян согласился с тем, что объединение Нагорного Карабаха с Арменией стало «катализатором» движения 1988 года, хотя и не было его основной целью: «Члены первого „Комитета Карабах“ — Игорь Мурадян, Зорий Балаян, Сильва Капутикян и другие — думали только о Карабахе. Для них вопросы демократии или независимости Армении просто не существовали. И это послужило причиной раскола. Почувствовав, что мы начинаем представлять опасность для советской системы, они отступили. И произошла естественная перемена. Они считали, что карабахский вопрос должен быть разрешен в рамках советской системы. Мы же пришли к пониманию того факта, что эта система никогда бы не разрешила карабахский вопрос и что требуется как раз обратное: для решения проблемы Карабаха необходимо было сменить систему».

Политбюро в растерянности

В начале 1988 года московское руководство уже было обеспокоено масштабом кризиса в Армении и Азербайджане. «Решается кардинальный вопрос, — заявил Горбачев на заседании Политбюро 21 марта. — Речь идет о судьбе нашего многонационального государства, о судьбе нашей национальной политики, заложенной Лениным». Создается впечатление, что партийные руководители чуть ли не ожидали, что напряженность медленно перерастет в конфликт, — хотя и не могли этому противостоять.

В одном пункте, а именно в нежелании согласиться с какими-либо изменениями границ внутри Советского Союза, позиция Политбюро было абсолютно незыблемой. По словам Андрея Гиренко, который в то время был сотрудником вновь созданного сектора национальной политики, «из Таджикистана приходили просьбы о передаче им ряда горных пастбищ в качестве уступки со стороны Киргизии (нынешний Кыргызстан). Я лично отклонил эти предложения, потому что, если бы мы что-то начали передавать, там бы началось то же самое, что и в Нагорном Карабахе».

Большую часть очередного заседания Политбюро 21 марта заняли дебаты о том, как укрепить стремительно падающий авторитет партии в Армении. Мораторий на политические демонстрации в Армении, о котором Горбачев договорился с армянскими писателями, истекал через пять дней. Члены Политбюро опасались, что новая оппозиция попытается захватить власть в республике. Обсуждение этого вопроса демонстрирует глубокие внутренние противоречия в горбачевской политике реформ. С одной стороны, сам он выступал против использования силовых методов для подавления оппозиционного движения в Армении. С другой — он наметил ряд жестких мер для подрыва авторитета «Комитета Карабах».

Армения в 1988 году стала местом рождения первого массового оппозиционного движения в горбачевском Советском Союзе. Его лидеры, одиннадцать человек, входившие в состав «Комитета Карабах», к концу года почти полностью затмили коммунистическую партию.

Эти меры включали полный контроль над местными средствами массовой информации, отключение телефонной связи между Арменией и зарубежными странами, запрет на посещение региона иностранными журналистами и, в случае необходимости, арест активистов «Комитета Карабах». Вместе с тем Горбачев также говорил и о необходимости мобилизации «здоровых сил» и о вовлечении общественности в политическую дискуссию. Эти противоречивые намерения ярко проявились в весьма путаной речи, с которой советский лидер обратился к членам Политбюро. Он рассуждал об открытости и тут же, в этой же фразе, не переводя дыхания, говорил об изоляции: «Видимо, мы должны говорить в прессе более откровенно и изолировать [„Комитет Карабах“], но так, чтобы не сделать из них героев».

Однако усилия московских руководителей по удержанию ситуации под контролем в значительной мере сводились на нет, поскольку их представители — лидеры коммунистических партий Армении и Азербайджана — уже не были послушны и лавировали между требованиями Москвы и общественности в своих республиках. Горбачев выражал недовольство этим на заседании Политбюро 29 февраля: «Необходима информация, а ее не добьешься — скрывают и те и другие. Все повязаны. Бездействуют, замешаны в этом товарищи из ЦК КП Азербайджана и КП Армении — и тот и другой товарищ».

Горбачев решил отправить в отставку руководителей компартий обеих республик Кямрана Багирова и Карена Демирчана и поставить на их место Абдурахмана Везирова и Сурена Арутюняна, которые работали за пределами региона и, предположительно, не были вовлечены в местную клановую политику. Везиров был советским послом в Пакистане; Арутюнян работал в аппарате Центрального Комитета КПСС в Москве. Для представления новых первых секретарей на внеочередных партийных форумах в Баку и Ереван были делегированы два члена Политбюро. Это было серьезной ошибкой Горбачева.

Он послал своего ближайшего сподвижника либерала Александра Яковлева в Армению, а лидера консерваторов в Политбюро Егора Лигачева — в Азербайджан. В результате Яковлев, твердо уверенный в необходимости реформ, выразил сочувствие требованиям армян и даже выступил на массовом митинге в Ереване. Лигачев же в Баку решительно заявил, что никто и никогда не позволит отобрать Нагорный Карабах у Азербайджана — и это заявление было с благодарностью встречено азербайджанцами.

Как говорит сегодня Яковлев, ему удалось убедить армянских коммунистов отложить призывы к объединению Нагорного Карабаха с Арменией взамен на заявление из Баку об отказе от притязаний на Карабах. По его словам, он по телефону говорил об этом с Горбачевым, и тот обещал позвонить Лигачеву в Баку и сообщить об этой инициативе: «Однако ночью меня разбудил телефонный звонок, и я услышал: „Вы нас обманули, вы обманщик, мы не верим вам“. Это был один из участников [ереванского] митинга, на котором я выступал. Что имелось в виду? Оказывается, Лигачев только что заявил, что Карабах навсегда останется в составе Азербайджана и что мы никогда не изменим эту позицию. После этого я вообще отказался заниматься вопросами, связанными с Карабахом».

Между членами Политбюро обнаружились серьезные разногласия по карабахской проблеме. Как утверждает специалист по национальным вопросам Вячеслав Михайлов, партийная элита в обеих республиках использовала эти разногласия в своих интересах: «Так как в Политбюро не было единого мнения по этому вопросу, [республиканские] элиты почувствовали, что стоит только нажать на Политбюро немного сильнее, оказать давление на определенных членов Политбюро, и нужное решение будет принято на самом высоком уровне. Так все и получилось. Это произошло в результате известной двусмысленности позиции Политбюро, что проявлялось не в официальных документах — на бумаге все были очень корректны, — а в беседах с глазу на глаз, в личных контактах, что вселяло надежду. И так вели себя все члены Политбюро. Лигачев летит в Баку и говорит, что территориальная целостность является высшим принципом и тут никаких проблем нет; а Александр Яковлев, ко всеобщему ликованию, заявляет, что армяне занимают правильную позицию по данному вопросу».

По свидетельству помощника Горбачева Георгия Шахназарова, в Политбюро начались разногласия: «Явная потеря управляемости вызывала все большую тревогу у нашего правящего синклита. Это все чаще прорывалось в раздраженных репликах при обсуждении карабахских дел, а вопрос этот затрагивался едва ли не на каждом заседании Политбюро. На одном из них, 4 июля, лейтмотивом выступлений Лигачева, Воротникова, Соломенцева и других членов руководства было: „Хватит уступок, нужно навести порядок!“ При этом, однако, никто не потребовал применения вооруженной силы, а ведь это были неглупые люди и они наверняка отдавали себе отчет, что одними словами ничего не решить. Паралич воли, который приписывают теперь только Горбачеву, в действительности был свойствен и его коллегам».

Война законов

В мае 1988 года провалилась последняя серьезная попытка достичь компромисса между Арменией и Азербайджаном. Возникло предложение оставить Нагорный Карабах в составе Азербайджана, но повысить его статус и объявить автономной республикой. Таким образом, область получила бы новые привилегии — в частности, местный парламент, собственную конституцию и свое правительство. Генрих Погосян, армянин, руководитель Карабаха, видимо, был близок к принятию этого плана.

«У него в кармане уже была конституция автономной республики, причем с очень широкими полномочиями, фактически такими же, как у союзной республики, и в том числе ему было дано добро на строительство лачинской трассы, которая устранила бы многие проблемы, в том числе и страх перед азербайджанизацией», — говорит Вячеслав Михайлов. Однако в последний момент Погосян пошел навстречу местным радикально настроенным избирателям и решил отвергнуть предложенный план.

Назначение на должность новых руководителей в Армении и Азербайджане не способствовало прекращению кризиса. Новый армянский лидер Сурен Арутюнян быстро уловил доминирующие националистические настроения. 28 мая 1988 года, спустя неделю после вступления в должность, Арутюнян позволил впервые за последние почти семьдесят лет вывесить в Ереване запрещенный флаг первой Армянской Республики — красно-сине-оранжевый триколор. 15 июня Верховный совет Армении принял резолюцию, которая формально одобрила идею присоединения Нагорного Карабаха к Армении.

Это решение положило начало тому, что впоследствии было названо «войной законов». Региональные партийные органы, похоронив старый советский принцип «демократического централизма», принимали законодательные акты, открыто противоречащие друг другу. 17 июня азербайджанский Верховный совет принял контррезолюцию, в которой вновь подтверждалось, что Нагорный Карабах является частью Азербайджана. Тогда 12 июля областной Совет в Степанакерте одобрил постановление еще более жесткое, чем то, которое было принято в феврале: он проголосовал за односторонний выход области из состава Азербайджана и за переименование Нагорного Карабаха в «Арцахскую Армянскую Автономную Область».

Армения, бывшая прежде одной из самых послушных республик, вдруг возглавила смуту в Советском Союзе. Наиболее бескомпромиссный член Политбюро Анатолий Лукьянов, как сообщают, угрожал членам «Комитета Карабах»: «Вы меня не испугаете вашими демонстрациями, я видел Чехословакию [в 1968 году]». 5 июля были посланы войска для вытеснения демонстрантов из здания ереванского аэропорта Звартноц. Раздались выстрелы, были пущены в ход дубинки. Погиб один из протестующих, студент. После этого вспыхнула новая волна демонстраций, под более откровенными антисоветскими лозунгами.

18 июля в Москве было созвано заседание Президиума Верховного совета СССР, чтобы вынести окончательное решение по этому вопросу. Атмосфера накалилась до предела после того, как разъяренный Горбачев вступил в перепалку с армянскими делегатами. В итоге сессия приняла решение о том, что Нагорный Карабах остается в составе Азербайджана. В своем заключительном слове Горбачев объявил: «Я скажу вам, что сегодняшнее совещание Президиума показало, что у азербайджанцев больше самокритики, чем у представителей Армении». Он обвинил армян в том, что они ведут «недопустимую» кампанию, идущую вразрез с задачами перестройки. Но генеральный секретарь также предпринял шаг, непопулярный в Азербайджане. Он решил направить в Нагорный Карабах «специального представителя», наделенного полномочиями отменять решения бакинского партийного руководства.

Сопротивление и депортации

Жесткое решение Президиума Верховного совета в июле 1988 года привело к изменению тактики армянской оппозиции. «Комитет Карабах» принял план длительной борьбы и приступил к формированию общенациональной организации, которая получила наименование «Армянское общенациональное движение». Его программа предусматривала проведение в Армении широкомасштабных реформ, хотя и не ставила задачу достижения независимости республики. В ответ московское руководство направило в Ереван войска МВД и ввело комендантский час.

Осенью 1988 года армяне пошли против азербайджанского меньшинства в Армении и изгнали его. Есть неправильное мнение, будто азербайджанское население Армении не пострадало в конфликте. Многие действительно уехали мирно и в Ереване почти или вовсе не было межнациональных столкновений, однако в Ереване было очень мало азербайджанцев, и силам безопасности было нетрудно поддерживать порядок. В сельских районах случаи насильственных действий отмечались повсеместно. Банды армян совершали набеги на азербайджанские деревни, в результате чего многие жители были избиты или убиты, их дома поджигали, а сами они были изгнаны. К концу года в сельских районах Армении были десятки покинутых деревень, из которых были выдворены более 200 тысяч постоянно проживавших в Армении азербайджанцев и курдов-мусульман.

К 1989 году, несмотря на то что насильственные действия в основном прекратились, все азербайджанцы, остававшиеся в Армении, были депортированы. Возникла система взаимообменов, когда многие азербайджанцы смогли продавать свои дома армянским переселенцам, бежавшим из Азербайджана. Сейран Степанян, прежний заместитель руководителя городской администрации в армянском курортном городе Джермук, рассказывал, как он наладил контакт со своими коллегами из партийных органов в Азербайджане. Во второй половине 1989 года он организовал выезд из Джермука одной тысячи азербайджанцев на автобусах и поездах. В ответ семьсот армянских беженцев из Мингечаура и Баку разместили в гостиницах и санаториях Джермука. Эти обмены по этническому принципу продолжались до тех пор, пока обе республики, и Армения, и Азербайджан, почти полностью не избавились от представителей «нежелательных» этнических групп. Иногда они принимали едва ли не комичные формы: рассказывают, что в 1989 году на границе Армении и Азербайджана произошел обмен пациентами двух психиатрических больниц. Потребовалось несколько часов, чтобы убедить пациентов, обнаруживших больше политического здравомыслия, чем их правители, распрощаться с медперсоналом и пересечь границу.

Армения, бывшая прежде одной из самых послушных республик, вдруг возглавила смуту в Советском Союзе. Наиболее бескомпромиссный член Политбюро Анатолий Лукьянов, как сообщают, угрожал членам «Комитета Карабах»: «Вы меня не испугаете вашими демонстрациями, я видел Чехословакию [в 1968 году]».

В Армении в 1988 году царил хаос и разгул насилия: в течение нескольких жутких недель в конце ноября — начале декабря здесь погибли десятки азербайджанцев. В результате тщательного опроса, проводившегося более двух лет среди азербайджанских беженцев, Ариф Юнусов составил списки убитых и раненых. Подавляющее большинство жертв относилось к 1988 году. Юнусов пришел к выводу, что армянами в это время были убиты 127 азербайджанцев. Людей избивали, жгли или убивали. Во время самого ужасного инцидента в ноябре 1988 года, обстоятельства которого еще не до конца прояснены, были заживо сожжены двенадцать азербайджанцев из деревни Вартан на северо-востоке Армении. Полный список Юнусова насчитывает 216 убитых азербайджанцев; в это число он включает тех, кто замерз насмерть в дороге, покончил с собой, умер позднее в азербайджанских больницах или по прошествии трех лет все еще числился пропавшим без вести.

Министр внутренних дел Советского Союза Вадим Бакатин в конце 1988 года выезжал в Армению и в Азербайджан, чтобы попытаться остановить массовые депортации. В своих мемуарах он пишет, как встречал запуганных азербайджанцев недалеко от города Спитак в Армении и запуганных армян в азербайджанском городе Кировабаде. Все они просили о защите, обеспечить которую он был не в состоянии. Бакатин дал указание функционерам министерств внутренних дел в обеих республиках проследить, чтобы беженцы не пострадали. Однако, судя по стандартным заявлениям сотрудников правоохранительных органов, на них нельзя было положиться: «Местное руководство рассмотрело все [заявления], дало обещание все уладить, но я уже не верил, что они что-нибудь сделают. Там оставалось совсем немного людей, на которых я как министр мог бы положиться. Ведь нельзя же было всех уволить».

Исследование Юнусова показывает, что в высылке азербайджанцев принимали активное участие многие функционеры компартии Армении и сторонники «Комитета Карабах». 27 ноября 1988 года, например, один из руководителей КГБ, начальник управления внутренних дел и местный партийный руководитель объехали деревни Сарал и Гурасли в районе Спитака на севере Армении и приказали азербайджанскому населению «убраться в течение двух недель». Когда же азербайджанцы отказались уехать, на эти деревни напали вооруженные банды. Чиновники вернулись и повторили свои требования, сопровождая их угрозами. Жители деревень уехали на автобусах, увозя с собой только самое необходимое; но по дороге по колонне машин открыли огонь, в результате чего три человека погибли.

В действительности черная ирония судьбы заключалась в том, что изгнание азербайджанцев из района Спитака фактически спасло их от полного уничтожения во время Спитакского землетрясения, которое произошло несколько дней спустя. В результате землетрясения 7 декабря погибло 33 азербайджанца. Если бы их большинство не подверглось депортации в течение предыдущих недель, потери среди азербайджанского населения были бы намного больше.

Армянское землетрясение

Землетрясение произошло в 11:41 утра 7 декабря 1988 года. Эпицентр был недалеко от города Спитак. Построенные при советском режиме жилые дома рухнули, похоронив под обломками тысячи людей. Спитак оказался фактически стерт с лица земли, а в соседнем Ленинакане (ныне Гюмри) произошли страшные разрушения. Согласно некоторым оценкам, во время землетрясения было разрушено 1500 деревень и 35 000 домов. За считанные секунды природной катастрофы погибло, по официальным данным, 24 817 человек, то есть почти наверняка больше, чем за все шесть лет вооруженного конфликта в Нагорном Карабахе.

В связи с землетрясением проявились и лучшие, и худшие черты жителей региона. Тысячи армян голыми руками растаскивали каменные обломки в поисках оставшихся в живых и оказывали помощь жертвам землетрясения, однако впоследствии были обвинения в мародерстве, и большая часть средств, предназначенных для восстановления, была расхищена. В Азербайджане тысячи людей, забыв о политических разногласиях, пытались оказать помощь жертвам катастрофы. Но в то же время были сообщения о том, как ликующие азербайджанцы устраивают праздничные фейерверки по случаю «наказания» Армении.

Катастрофа не погасила армяно-азербайджанский конфликт, хоть многие на это надеялись. Московский журналист Виктор Лошак, командированный в зону землетрясения, вспоминает об охватившем уцелевших людей пугающем «психозе», в котором пережитый ужас смешался с национальными предрассудками: «О чем говорили эти люди со мной, журналистом, и друг с другом? Не о смерти, не о своих родственниках, не о прогнозах возможного нового землетрясения. Они говорили о том, что азербайджанцы послали им груз лекарств — было выслано несколько грузовиков с медикаментами, потому что азербайджанцы находились близко, и Центральный Комитет помог им это сделать, — азербайджанцы послали им лекарства, и они считали, что азербайджанцы, конечно, хотели их отравить. Все это было уже на уровне полного психоза».

Бедствие изменило не только природный ландшафт Армении, но и политический облик страны. Впервые советские власти позволили армянской диаспоре непосредственно участвовать в делах Советской Армении, поскольку армяне всего мира оказывали помощь пострадавшим. Члены «Комитета Карабах» сформировали чрезвычайный штаб помощи в здании Союза писателей в Ереване. «Сразу после землетрясения незаметно для нас самих мы обнаружили, что несем ответственность за людей и даже за спасательные работы, помощь жертвам и так далее, — вспоминает Рафаэл Казарян. — Мы этого даже не ожидали. Рычаги власти перешли от правительства к нам».

7 декабря Михаил Горбачев был в Нью-Йорке, в Организации Объединенных Наций. Он поспешил обратно — в Москву и затем прилетел в Армению: это была его единственная поездка на Кавказ за все время пребывания на посту руководителя Советского Союза. В политическом плане поездка оказалась крайне неудачной. Горбачев посетил зону землетрясения и затем поехал в Ереван. По сложившейся традиции он вышел на одну из площадей города, чтобы поговорить с людьми.

Председатель Президиума Верховного совета Армении Грант Восканян присутствовал при этом, и вот что он вспоминает. «[Горбачев] сказал: „Мы не оставим вас один на один с вашей бедой, мы поможем вам“. И кто-то выкрикнул из толпы: „А Карабах? “ Горбачев вспылил и заявил: „Слушайте, я думал, что вы не будете снова поднимать карабахский вопрос в час национального бедствия. Я думаю, многие этого не поймут“».

Помощник Горбачева Георгий Шахназаров был с ним и наблюдал за реакцией толпы: «Михаил Сергеевич [Горбачев] не столько урезонивал бородача, сколько апеллировал к окружавшим его людям. И некоторые женщины действительно откликнулись, бросив по-армянски слова упрека молодому человеку. Но остальные безмолвствовали. Стоя рядом, я вглядывался в лица и видел, что их не возмутило упоминание Карабаха. Видимо, мысль о нем сидела гвоздем в голове каждого, не давала покоя, даже землетрясение не могло от нее отвлечь».

Прежде чем вернуться в Москву, Горбачев дал интервью армянскому телевидению, в котором он заявил, что карабахский вопрос эксплуатировался «недобросовестными людьми, демагогами, авантюристами, коррупционерами, чернорубашечниками», теми, кто «жаждал власти». Эти его высказывания стали сигналом для ареста «Комитета Карабах». Здание Союза писателей окружили войска, девять членов «Комитета» были арестованы. Еще двоих задержали через несколько дней. Все одиннадцать были доставлены в Москву и помещены в следственный изолятор, но спустя шесть месяцев их освободили до суда.

Реакция России

После землетрясения в Армению приехал еще один видный визитер — самый известный советский диссидент, которого называли совестью нации, — Андрей Сахаров. Он завершал поездку по Азербайджану, Нагорному Карабаху и Армении вместе со своей супругой Еленой Боннэр. В Армении они посетили зону землетрясения и встретились с оппозицией.

Взгляды Сахарова на карабахский вопрос были противоречивы. Вначале он занимал проармянскую позицию, заявляя, что Сталин несправедливо передал Нагорный Карабах Азербайджану в 1921 году, и называя проблему Карабаха «пробным камнем перестройки и ее способности преодолеть сопротивление и инерцию прошлого». Проармянская позиция Сахарова сформировалась под влиянием его жены-армянки. Родители Елены Боннэр, чья девичья фамилия Алиханян, были армянами из Шуши, вынужденными покинуть город в 1920 году. Семейные воспоминания, видимо, произвели на нее глубокое впечатление. И все же Сахаров и Боннэр, выслушав обе стороны, несколько пересмотрели свое мнение.

В качестве решения конфликта Сахаров предложил провести референдум, на котором жители каждой карабахской деревни могли бы решить, присоединяться ли автономной области к Армении или к Азербайджану. Но, посетив Нагорный Карабах и увидев, насколько сложна его география, Сахаров понял, что его идея неосуществима. Сейчас Боннэр признает, что тот план «не был идеальным решением», но защищает его как, по крайней мере, пример творческого подхода к проблеме, поскольку ранее все дискуссии по карабахскому вопросу неизменно велись лишь в конфронтационном ключе: «Мы хотели увести разговоры с пути, ведущего к войне».

Первоначальная позиция Сахарова отражала в целом проармянские настроения российской интеллигенции. Армянская и российская интеллигенция традиционно поддерживали близкие отношения, и после погромов в Сумгаите большинство представителей московской интеллектуальной элиты всецело поддерживало армян.

Сегодня российский журналист Виктор Лошак соглашается с тем, что этот проармянский консенсус представлял известную опасность: «Нам казалось, что возвращение Карабаха Армении было частью процесса демократизации Советского Союза. Нам тогда казалось, что восстанавливалась справедливость. Нам казалось, что мы правы. Но на самом деле мы были абсолютно не правы в том, что полностью игнорировали настроения другой стороны. Мы не думали о том, какой будет реакция тех, кто считал Нагорный Карабах частью своей страны».

Возникавшую азербайджанскую оппозицию возмущало подобное отношение. В феврале 1989 года азербайджанский ученый и активист Зардушт Ализаде посетил одно из заседаний «Московской трибуны» в Доме ученых в Москве. Сахаров был председателем этого диссидентского форума. Участники собрания приняли обращение с требованием освободить членов «Комитета Карабах», арестованных двумя месяцами раньше. По словам Ализаде, на этом собрании он говорил о том, что деятельность «Комитета Карабах» принесла страдания азербайджанцам. Потом, вспоминает Ализаде, один бывший диссидент возмутился, посчитав, что он не имел никакого права делать такие заявления. Ализаде в своей речи цитировал знаменитую фразу Достоевского о том, что никакое благое дело не стоит слезинки ребенка. Его оппонент настаивал: «Какое право имеете вы, азербайджанцы, говорить о слезах детей после Сумгаита?» На что Ализаде ответил: «А вы что же, действительно думаете, что в сумгаитских погромах участвовал весь народ?»

Специальный представитель

В июле 1988 года, когда кризис приобретал затяжной характер, Горбачев, по-видимому, решил, что у него нет иного выбора, кроме введения в Нагорном Карабахе прямого правления Москвы. 24 июля он вызвал в Кремль промышленника Аркадия Вольского, который уже посещал автономную область тремя месяцами ранее. После длившейся всего несколько минут беседы Вольский согласился стать представителем Политбюро в Карабахе на «шесть месяцев». Как оказалось, ему пришлось остаться там почти на полтора года.

Официально должность Вольского называлась «представитель Центрального Комитета и Верховного совета»; фактически же он стал своего рода генерал-губернатором, несущим ответственность, по его собственным словам, «за все, начиная с осеменения коров до военных вопросов». По общему мнению, такая работа была как раз для него. Человек большого личного обаяния, он снискал — по крайней мере сначала — уважение к себе обеих конфликтующих сторон, и ему удавалось, по крайней мере на первых порах, снимать напряженность в межэтнических отношениях. Те же качества Вольский вновь проявил в роли российского посредника в Чечне в 1995 году, когда он наладил нормальные рабочие отношения с делегацией чеченских повстанцев.

В мае 1989 года, члены «Комитета Карабах» были выпущены на свободу после того, как московские власти решили, что им не может быть предъявлено никакого обвинения. Они вернулись в Ереван, где их встречали как героев, «как нечто среднее между Франциском Ассизским и Папой Римским».

Главным направлением стратегии Вольского была социально-экономическая сфера. В первой половине 1988 года из-за забастовок были остановлены предприятия Нагорного Карабаха, что не могло не сказаться на командной советской экономике. Как выразился Борис Нефедов, главный помощник Вольского: «Забастовка на заводе по производству конденсаторов [в Степанакерте] привела к сбоям в работе 65 предприятий Советского Союза, выпускавших телевизоры и радиоприемники». Со своей стороны, карабахские армяне жаловались, что они больше не получают прибыли от поставок в Азербайджан своих традиционных товаров — таких как шелк-сырец и виноградный сок.

Предложение Вольского состояло в том, чтобы заняться поиском новых экономических партнеров для карабахских предприятий в России — шаг, который, безусловно, вызвал недовольство в Азербайджане. Несмотря на все усилия Вольского, экономическое сражение было в конечном счете проиграно. По оценкам специального представителя Москвы, по состоянию на ноябрь 1989 года конфликт вокруг Карабаха уже стоил советской экономике 1 млрд рублей, и эти потери значительно превосходили те 400 млн рублей инвестиций, которые за год до этого обещал выделить Горбачев.

Каждый день Вольский и его команда выступали в роли пожарников, пытаясь потушить огонь вражды между двумя общинами. Вспоминает российский журналист Вадим Биркин, уроженец Карабаха, который работал пресс-секретарем Вольского: «Армяне и азербайджанцы затевали споры буквально по любому поводу. Скажем, „кому можно и кому нельзя пользоваться колодцем“. Например, в Кяркиджахане, горной деревушке близ Степанакерта, местные азербайджанцы запретили это делать односельчанам-армянам. Или „кому можно и кому нельзя ездить по этой дороге“. Подобные спорные вопросы очень сильно обострили ситуацию. Однажды Вольский послал меня [в Кяркиджахан], чтобы расследовать это дело… Я взял фотоаппарат и поехал выяснить, могут жители пользоваться [колодцем] или нет. Азербайджанцы напали на меня, отобрали фотоаппарат и засветили пленку».

В течение 1988 и 1989 годов обе общины Нагорного Карабаха начали пускать в ход друг против друга любое оружие. Армяне, составлявшие три четверти населения, пользовались своим численным превосходством. Армянская молодежь забрасывала камнями автобусы и грузовики, доставлявшие товары первой необходимости в Шушу. Азербайджанские рабочие были уволены со всех предприятий Степанакерта. Армяне, жители селения Ванк, даже пытались не позволить азербайджанским пастухам вывести полумиллионное стадо овец с летних пастбищ, что заставило Вольского раздраженно воскликнуть: «У овец же нет никаких национальных амбиций!»

Главным оружием Азербайджана было экономическое давление на армянский анклав, находящийся на его территории. Азербайджанцы могли блокировать поставку товаров в Карабах автотранспортом и по железной дороге. Олег Есаян, армянин, возглавлявший социально-экономический отдел администрации Вольского, жаловался, что азербайджанцы разгружают железнодорожные вагоны и забирают грузы еще на подъездах к Степанакерту. Азербайджанцы также полностью контролировали единственный в Карабахе маленький аэропорт недалеко от селения Ходжалы. Когда пять лет спустя, в 1994 году, война закончилась, эта битва демографии с географией достигла апогея: армяне использовали свое численное преимущество, чтобы вытеснить всех азербайджанцев из Карабаха; азербайджанцы же воспользовались своим экономическим превосходством и сжали вокруг Карабаха кольцо экономической блокады.

День 18 сентября 1988 года был отмечен невиданным доселе насилием. Толпа азербайджанцев неподалеку от селения Ходжалы напала на колонну советских солдат и армянских мирных жителей, доставлявших продовольствие и товары первой необходимости в Степанакерт. После этого несколько сот армян, вооруженных топорами и охотничьими ружьями, направились к поселку с целью возмездия. Части внутренних войск МВД преградили им путь и остановили большинство нападавших, но некоторым все же удалось прорваться в Ходжалы, и там завязался жестокий бой с азербайджанцами. По меньшей мере два десятка человек получили ранения, двое солдат позже скончались. Это кровавое столкновение возвестило о несчастной судьбе этнических меньшинств в обоих главных городах Карабаха: вскоре всех армян изгнали из Шуши, а всех азербайджанцев — из Степанакерта.

Вольский в это время отсутствовал, и его замещали двое из его команды — Григорий Харченко и Борис Нефедов. Харченко говорил по телефону с Горбачевым и был поражен тем, насколько плохо генеральный секретарь осведомлен о происходящих событиях: «Вольский находился в отпуске. Мы с Борисом Нефедовым действовали на свой страх и риск. Горбачев был в Красноярске и звонил мне оттуда. В городе полыхали пожары, дома поджигали, на улицах стреляли, появились раненые. Он позвонил и сказал: „Вызывайте Погосяна и членов комитета партии! Скажите им, что, если они это не остановят, они будут исключены из партии!“ Я сказал: „Михаил Сергеевич, все они уже давно наплевали на свои партбилеты. Члены комитета и организовали эти выступления! О чем вы говорите? О каких партийных методах вы говорите? Они мешками собирают паспорта и отказываются от советского гражданства“».

Вольский спешно вернулся в Карабах. Он вспоминает, как его вызвали к горящему дому в Степанакерте, и он помогал сорока азербайджанским детям выбираться из задымленного подвала. Он понял, что необходимо вводить военное положение, но, по его словам, Горбачев не соглашался: «Было два часа ночи. [Горбачева] разбудили. Поначалу охранники не хотели его будить. Тогда я разозлился и в 9 часов следующего утра выступил по телевидению без санкции Москвы. Я опустил слово „военный“ и сказал, что мы временно вводим „особый режим“. На время приостанавливалась деятельность всех партий и движений, всех конституционных гарантий… Откровенно говоря, это был единственный правильный тогда шаг».

1989: сползание к насилию

В 1989 году по всей территории Советского Союза прошла волна протестов. После того как в Грузии, в балтийских республиках и в Центральной Азии вспыхнули серьезные национальные споры, неутихающий кризис в Нагорном Карабахе сместился на второй план. В это время самый серьезный политический вызов режиму Горбачева был брошен из России. Первый свободно избранный парламент Советского Союза, съезд народных депутатов, начавший свою работу весной 1989 года, стал форумом для всех новых оппозиционных движений. Зорий Балаян был одним из избранных на съезд депутатов от Нагорного Карабаха. Он использовал свой статус парламентария для сплочения рядов оппозиции.

В январе 1989 года Москва придала «специальному режиму» Аркадия Вольского статус постоянной администрации. Вольский возглавил «Комитет особого управления Нагорного Карабаха», куда помимо постоянных восьми членов входили также еще четверо русских, двое армян и один азербайджанец. Местные партийные органы были распущены, а политические митинги и собрания запрещены. Для поддержания общественного порядка вновь созданный Особый комитет имел в своем распоряжении части внутренних войск МВД численностью в 4 тысячи человек.

Но даже этого оказалось недостаточно, поскольку армяне Карабаха отказались подчиняться новому органу власти. В июле армянские жители Шаумяновского района Азербайджана к северу от Нагорного Карабаха (географически расположенного в равнинной части Карабаха) вступили в борьбу. Местные комитеты партии приняли решение о присоединении к Нагорному Карабаху. Это решение, конечно, сразу было отвергнуто в Азербайджане. 16 августа на митинге в Степанакерте карабахские армяне избрали Национальный совет из 79 членов, который заявил о принятии на себя всей полноты власти в Карабахе и о намерении сотрудничать с комитетом Вольского только по собственному усмотрению.

Нагорный Карабах разваливался. В регионе было теперь четыре органа власти: Особый комитет Вольского, две армянские и одна азербайджанская структура. До этого число жертв столкновений было невелико: около десятка человек погибли во всем спорном регионе. Когда жители Карабаха вместо охотничьих и самодельных ружей стали вооружаться боевым стрелковым оружием, количество убитых стало непрерывно расти. «Вторая половина 1989 года началась с раздачи оружия, — вспоминает Вольский. — От этого факта никуда не уйти». Тогда же начали взрывать мосты, блокировать дороги и брать первых заложников. Группа азербайджанцев в Шуше даже взяла в заложники командующего группировкой внутренних войск МВД Юрия Шаталина, и Вольскому пришлось послать бронемашину для его освобождения. Конфликт разгорелся с новой силой осенью 1989 года, когда азербайджанская оппозиция объявила о блокаде ведущей к Карабаху железной дороги и попыталась прекратить поставку армянскому анклаву горючего и продовольствия.

В архиве Политбюро хранится датированное 4 сентября 1989 года постановление, которым оно, по рекомендации двух своих членов, санкционировало новые драконовские меры безопасности. Оба настаивали на том, что «националистические и экстремистские вооруженные формирования» следует «разоблачить» и «разоружить» и предупреждали о возможности «массовых вооруженных столкновений» в Карабахе. Они предлагали, чтобы внутренние войска были заменены частями действующей армии. Помимо всего прочего, Политбюро приняло решение об изъятии у сотрудников милиции автоматического и снайперского оружия, о взятии под охрану складских помещений, где хранятся взрывчатые вещества, а также общественных зданий и аэропортов. Оно уполномочило Министерство обороны обеспечить контроль над всеми видами тяжелого вооружения на территории Азербайджана и Армении.

Тем не менее, казалось, на местах ничего не изменилось. В стране задули иные политические ветры, а в Москве Вольский постепенно впал в немилость. Осенью 1989 года советское руководство проявляло куда больше беспокойства по поводу Азербайджана, нежели Армении. В Азербайджане укрепился Народный фронт — и оппозиция, и руководство партии требовали роспуска комитета Вольского и возвращения Карабаха под прямое управление Баку. 28 ноября Верховный совет СССР официально распустил Особый комитет и выпустил указ о его замене Организационным комитетом, руководство которым осуществлялось непосредственно из Баку. В течение недолгого времени все оставалось по-прежнему, и Вольский со своим комитетом продолжал работать в Карабахе, сохраняя свои полномочия. Он выехал со своей командой из Карабаха только после событий «черного января» в Баку.

Угроза введения в Карабахе прямого правления Баку, однако, вызвала самую резкую реакцию армян, провозгласивших теперь полное соединение Нагорного Карабаха и Армении. 1 декабря Верховный совет Армении и карабахский Национальный совет приняли совместную резолюцию, третий пункт которой гласил: «Верховный совет Армянской ССР и Национальный совет Нагорного Карабаха провозглашают воссоединение Армянской ССР и Нагорного Карабаха. Население Нагорного Карабаха наделяется всеми правами граждан Армянской ССР».

Ранее, в мае 1989 года, члены «Комитета Карабах» были выпущены на свободу после того, как московские власти решили, что им не может быть предъявлено никакого обвинения. Они вернулись в Ереван, где их встречали как героев или, по словам Ашота Манучаряна, «как нечто среднее между Франциском Ассизским и Папой Римским». Они возобновили оппозиционную деятельность, пользуясь теперь значительно большим авторитетом. В своих публичных выступлениях вышедшие на свободу лидеры оппозиции отвергали идею выхода Армении из состава Советского Союза. В июле 1989 года Левон Тер-Петросян сказал в интервью французской газете «Фигаро»: «Мы говорим о строительстве федерации народов ССР и о продвижении к демократизации страны». Однако дискуссии о независимости более уже не воспринимались как табу, и армяне то и дело вспоминали, что они всего два поколения назад, в 1918–1920 годах, пусть на короткий период, были независимы. По признанию Тер-Петросяна, он всерьез задумался над идеей независимости летом 1989 года.

«Я скептически относился к тому, что происходило тогда в прибалтийских республиках, в Армении, на Украине, в Молдове. Я говорил, что нам еще рано говорить о независимости. Пока то же самое не начнется в России, нам независимости не видать. Я пришел к выводу, что Советский Союз доживает последние дни и что мы сможем обрести независимость, только после забастовки шахтеров в России летом 1989 года. Когда начались эти многомиллионные забастовки, Сахаров и другие сразу политизировали их… Это было чем-то мощным. После этого я сказал: „Пора, нам надо бороться за независимость“. Потому что было бы очень опасно, если бы Советский Союз рухнул, а мы не были бы готовы к этому».

Источник: Томас де Ваал. Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной. М.: Текст, 2005

Фотография: Участники траурного шествия, посвященного событиям в Сумгаите в 1990 году / Атаян Роберт, Хачатрян М. / Фотохроника ТАСС