Говоря о том, что Россия — страна городов, и о том, что одним из основных социальных процессов XX века в России стала урбанизация, мы не должны забывать о том, что и в сельском секторе живут люди, и там тоже происходят социально-политические процессы.

Урбанизация и дезурбанизация

В 1897 году 14,6% населения на территории России проживало в городах. На 2002 год эта цифра составляет 73,3%. Тем не менее в течение 2000-х баланс населения между городом и деревней несколько незначительно сместился в пользу села. При том что в городах живет гораздо больше людей, некоторый переток населения в села тоже произошел. Паралелльно с процессом урбанизации идет и процесс дезурбанизации.

Он идет по двум основным направлениям. Во-первых, население городов переезжает в пригороды. Возможность индивидуального жилищного строительства, новые экономические реалии сделали возможными для многих крестьян и потомков крестьян, достаточно насильственным способом согнанных в города, в XX веке переехать снова в пригороды и жить привычным им образом. И второе направление дезурбанизации — это усиление и рост аграрного сектора. Соответственно, некоторое количество населения собирается вокруг аграрных производств. В течение 2000-х годов сельское хозяйство из той черной дыры, на управление которой в наказание за проступки ссылались советские чиновники, превратилось в высокодоходную отрасль с большими оборотами и в центр значительных групп интересов. А также в довольно своеобразную, не всегда видимую, но довольно влиятельную политическую силу. Как это происходило?

Рост сельского хозяйства

Если верить официальным цифрам, то Россия до сих пор не доросла до того, например, объема производства зерна, который был в Советском Союзе в 1980 году. Количество мяса, молока и фруктов, которые советский человек якобы съедал, тоже еще не достигнуто. Тем не менее объективная реальность состоит в том, что в 1980 году Советский Союз зерно импортировал, а в течение 2000-х годов Российская Федерация стала одним из крупнейших в мире экспортеров зерна.

Ну и что касается непосредственно употребления, то каждый на своем собственном опыте может приблизительно сравнить, как люди питались в 1980 году и как они стали питаться в 2000-х. Довольно значительная часть этого консюмеристского изобилия — это плод импорта. Если мы посмотрим на графики импорта потребляемой сельскохозяйственной продукции, животноводческой и растениеводческой, то своего максимума доля импорта в этом секторе достигла в 2007 году, а потом стала постепенно снижаться.

Первым фактором этого снижения стал кризис 2008 года. Но также таким драйвером стал и упоминавшийся нами рост сельскохозяйственного производства. Какие регионы стали фронтменами этого процесса? Понятно, что по естественному географическому положению это будут регионы юга России. Лидеры нашего сельскохозяйственного производства в течение 2000-х годов — это прежде всего Краснодарский край, основная житница России. Это Белгородская область, Воронежская, Ставропольский край, это республики Татарстан и Башкортостан. Эти регионы становятся регионами активного сельскохозяйственного производства. В сельском хозяйстве появляются деньги. Как происходит законодательное и правовое оформление этого процесса?

Земельный кодекс и господдержка

В октябре 2001 года принимается Земельный кодекс. Это революционный документ, к принятию которого с большим трудом шла как исполнительная, так и законодательная власть. Принятие Земельного кодекса ввело в коммерческий оборот как землю городскую и пригородную, так и землю сельскохозяйственную. В 2006 году был принят закон «О развитии сельского хозяйства», определивший основные меры государственной поддержки этого сектора. Это государственные инвестиции, зерновые интервенции, беспроцентные кредиты, лизинг сельскохозяйственной техники.

Соответственно, участие государства в аграрном секторе как в форме такого рода мер поддержки, так и в форме прямого владения аграрными холдингами было и остается в течение 2000-х годов достаточно значительным. С точки зрения структуры этого сектора тот процесс, который происходит там, можно назвать укрупнением, при том что индивидуальные хозяйства сохраняются, а их развитию помогает мода на все фермерское, органическое и натуральное, которая с некоторым запозданием, но пришла в крупные богатые города России с Запада. Основное сельскохозяйственное производство концентрируется в крупных агропромышленных холдингах, которые производят основную долю мяса, молока, зерна и сахара. Такого рода бизнес по определению, по своей природе тесно связан с государственной властью, с властью местной и с властью региональной в первую очередь. Как это выглядит политически?

Политическое значение сельского хозяйства

Традиционно основные регионы сельскохозяйственного производства входили в так называемый красный пояс, если кто-то помнит этот термин. Это были регионы, в которых были губернаторы-коммунисты, в которых население традиционно голосовало за Коммунистическую партию и в которых, весьма возможно, на президентских выборах 1996 года административный ресурс использовался не за Ельцина, а за кандидата от КПРФ, за Зюганова. В течение 2000-х годов этот процесс меняется. Красный пояс становится поясом лояльности. Он становится ровно теми областями, в которых наиболее эффективно используются специфические выборные технологии, которые дают высокую явку и высокий результат за партию власти и за кандидатов власти.

Сельские южные регионы становятся центрами специфической политической культуры, на которую во многом опирается федеральная власть для достижения нужных выборных результатов. Говоря о политической компоненте, о политической роли аграрного сектора, мы должны с вами описать своеобразный процесс, в котором органы надзора за производством сельхозпродукции и вообще за правами потребителей становятся политическими акторами и агентами, в том числе и российской внешней политики.

Надзорные органы как политические агенты

Два агентства, одно из которых подчинено Министерству сельского хозяйства, другое — напрямую правительству, занимаются надзором в этой сфере. Оба они как раз были созданы в 2000-е годы в ходе сменяющихся волн административной реформы. Это Россельхознадзор и Роспотребнадзор. Функция их, еще раз повторю, состоит в защите прав потребителей, в надзоре за тем, чтобы не производили вредную для них продукцию. Тем не менее достаточно рано, уже в середине 2000-х годов, и тот и другой начинают играть политическую роль. Принимаемые ими меры совпадают с надобностями внешней политики России.

Как это происходило? В 2004 году Россия, будучи недовольна результатами выборов в Абхазии, начинает так называемую мандариновую войну. Это первый зафиксированный случай использования во внешнеполитических целях вот этой самой сельскохозяйственной повестки. Мандарины — основной товар республики Абхазия, который она поставляет в Россию, — закрываются и через некоторое время после того, как необходимые договоренности достигнуты с новым руководством республики Абхазия, открываются снова.

Это общий сценарий того, каким образом российская политическая машина использует торговые ограничения во внешней политике.

Импортозамещение и Кущёвка

В 2010 году в публичном политическом дискурсе появляется термин «импортозамещение». Это совпадает с принятием в том же 2010 году Государственной доктрины продовольственной безопасности. Безопасность — религия Российской Федерации — понимается правящим классом чрезвычайно расширительно.

Нет такой сферы, в которой не было бы безопасности и, соответственно, необходимости отражения угроз и вызовов. Под продовольственной безопасностью понимается возможность для России обеспечивать саму себя продуктами питания. Зачем это необходимо? Кому нужна такого рода продовольственная автаркия, понять нелегко. Тем не менее это выдвигается в качестве лозунга, и к тому времени достаточно развившийся, достаточно сильный аграрный сектор, который, еще раз повторюсь, представлен крупными агрохолдингами, связанными с местными властями, поднимает на щит этот самый лозунг импортозамещения.

Своего расцвета эта политика, еще раз повторюсь, достигает после 2014 года. Но нам необходимо помнить, что политика эта родилась не в 2014 году. К 2014 году основа для нее была уже подготовлена. Уже возникала и уже бытовала, в том числе и на уровне публичной официальной политической риторики, мысль о том, что мы должны обеспечивать свою суверенность, свою самостоятельность и независимость, в том числе и в продовольственном секторе. Выгодоприобретателями этого процесса были и продолжают оставаться крупные сельскохозяйственные производства.

То, каким образом устроены эти производства изнутри, какие нравы там царят, Россия узнала, когда на всю страну прозвучало слово «Кущёвка», ставшее нарицательным. Те ужасы — массовые убийства, изнасилования, нарушения закона, отъем собственности с участием силовых структур, судов, региональных властей — это некая повсеместная картина.

Регионы сельскохозяйственного производства — регионы своеобразной политической культуры. Александр Ткачёв был губернатором на момент скандала с Кущёвкой, который, еще раз повторюсь, несмотря на большую федеральную славу, на всероссийское освещение, в общем, не закончился какими-то яркими судебными решениями, хотя ездило туда все руководство правоохранительных органов Российской Федерации. Но судя по всему, специфические связи этих полукриминальных-полукоммерческих анклавов местной власти, местных силовиков и силовиков федеральных не позволили нарушить эту экосистему, несмотря на скандал. Губернатор Краснодарского края в 2015 году, уже за пределами хронологических рамок нашего курса, становится министром сельского хозяйства Российской Федерации и, так сказать, знаменосцем процесса импортозамещения.

Преодоление продовольственной травмы

Говоря о росте сельскохозяйственного производства и, соответственно, о росте потребления — а консюмеристские ценности, расцветшие в России в 2000-е, предполагают, среди прочего, избывание продовольственной советской травмы, этой ненаетости, которая была характерна для любого постсоветского человека, — надо сказать о супермаркетах. Рост производства сопровождался ростом продовольственной торговли, что с точки зрения, так сказать, практической манифестировалось тем, что Россия покрылась сетью супермаркетов.

Ритейл стал модным и, в свою очередь, политически влиятельным экономическим сектором. Очереди и дефицит, ужасы советской жизни, и мелкие ларьки, одиночно стоящие магазины, реалии 90-х, сменяются торговыми сетями, унифицированными, крупными, в которых происходят активные процессы слияния и поглощения и, соответственно, еще большего укрепления. Это область с высокими и растущими оборотами: средний чек, который покупатель получает в супермаркете, в течение 2000-х постоянно растет. Они становятся привычной реальностью для жителей городов, и не только крупных, но и мелких. Они поглощают мелкую торговлю. Они, в свою очередь, задают стандарты той сельскохозяйственной продукции, которую они готовы закупать.

Параллельный процесс с развитием продовольственного ритейла — это развитие ресторанного дела, тоже преображающего как лицо российских городов, так и быт российского горожанина (в основном горожанина, хотя и не только). Специфический культ еды, о котором мы уже упомянули, находился в своеобразных отношениях с официальной политикой импортозамещения. С одной стороны, наголодавшийся российский потребитель стремится к импортной продукции, стремится к разнообразию, ценит экзотические продукты, которые стали ему доступны. С другой стороны, в эти же годы растет представление о том, что они какие-то все крашеные, химические, ненастоящие. Культ органики, подлинности и натуральности парадоксальным образом совпадает с патриотическим трендом и с идеей о том, что наши продукты как-то лучше и качественнее.

Разбить эту иллюзию, забегая вперед, скажем, не смогли даже события 2014 года, когда в условиях отсутствия конкуренции, достигнув практического монополизма, отечественные производители стали во многом кормить потребителя менее качественной продукцией: молоком с добавлением пальмового масла и сыром, который на самом деле не очень сильно похож на сыр.