Как вы почувствовали давление государства на медиа?

Если говорить про наш опыт, он был довольно любопытный: мы [телеканал «Дождь»] стали немножко заметными в середине 2011 года. Первые контакты были прямые. Кто-то из администрации [президента] просто по телефону генерального директора просил быть поосторожнее или рассказывал о том, как важно сейчас соблюдать осторожность, потому что все очень хрупко. Националистами пугали, кем там еще? Это был первый способ давления. Ну, по-другому это не назовешь, это прямое давление, которое тогда еще не ощущалось как очень страшное.

А главное — это, конечно, давление на наших партнеров, на рекламодателей, и его мы почувствовали во всей красе с 2012 года. Самый главный способ давления на СМИ на сегодня — это экономический. Первый простой шаг — это давление на рекламодателей. И это довольно любопытный с логической точки зрения феномен, потому что, конечно же, рекламодателей в нашей стране больше, чем чиновник из администрации может сделать звонков. Тем не менее эта штука каким-то образом расползается. Крупнейшие рекламодатели получили какие-то прямые указания либо советы, многие и сами потом начинают догадываться, и самоцензура рекламодателей влияет на них очень серьезно.

Потом была довольно сложная история с арендодателем, потому что нам нужно было искать новый офис, и здесь тоже на всю катушку работает та же самоцензура. Потенциальным арендодателям довольно страшно связываться с медиа вообще и с нашим медиа в частности.

В привычной модели телеканалу существовать не удалось, и только экономика и капитализм нас пока спасают: есть разные варианты, и один из вариантов — собственно, подписная модель — пока нам помогает жить дальше.

Как Болотная повлияла на политику «Дождя»?

Про либерализацию медведевскую уже и вспоминать, в общем-то, неприлично. Но мы, конечно, были частью этого процесса. Мы жили, развивались и росли в тот момент, когда у многих в нашем городе, может быть, даже и в нашей стране было довольно много надежд, что история будет двигаться в каком-то ином направлении.

По крайней мере, я всегда говорил и до сих пор изредка говорю, что любое выступление Дмитрия Анатольевича я готов был использовать в качестве манифеста и для себя. Одно только выступление «Россия, вперед!» чего стоит. Если нужно будет когда-либо выступать с хорошей речью, можно снова ее взять, и вообще не стыдно будет, не опозоришься ни разу.

А дальше все просто. Болотная, я думаю, втянула в себя огромное количество медиа и энергии. Сотрудники многих московских, мне кажется, даже не только московских СМИ были частью этого процесса, они непосредственно приходили на Болотную. СМИ подхватили эту тему по целому ряду причин, в том числе по внутрииндустриальным причинам: да, это подняло трафик у интернет-СМИ, подняло интерес к смотрению новостных каналов и ресурсов. Каждый раз так было, и много раз так еще будет.

Конечно, яркое событие, особенно то, которое происходит в 400 метрах от твоего офиса, — ну как не стать его частью? Мы все жили этим и с точки зрения профессиональной, и, конечно, эмоционально. Как-то сложно скрывать, что я поддерживал этот процесс очень и очень.

Как изменилась экономическая модель медиа за последние годы?

Изменения здесь происходят не из-за политики, а в большей степени из-за появления социальных сетей. Настоящие факты теперь появляются, как правило, не в газетах, их добывает не журналист, они, эти факты, — это твит человека, который что-то сфотографировал и увидел. Это запись политика, который написал «Я устал, я ухожу» в твиттер.

В принципе, сейчас медиа — не только в нашей стране, но и в других странах — это отрасль, которая интенсивно теряет свою инвестиционную привлекательность. Потому что зарабатывает она все меньше и меньше, потому что тот способ жить, благодаря которому медиа процветали на протяжении нескольких десятков лет — рекламная модель, — умирает по нескольким причинам. Самая главная и простая причина — медиа потеряли монополию на рекламу. Если раньше разместить рекламу можно было только в газете, на радио, на телевидении, ну, может быть, еще на билборде, то сегодня рекламу лучше разместить в Google или в Facebook — там гораздо больше места, гораздо больше инвентаря. С этим и связана, собственно, глобальная проблема медиа.

Поэтому мы со своей подписной моделью от бедности и от безысходности находимся, в общем-то, на довольно передовых рубежах. В Европе и Америке медиа занимаются примерно тем же самым, чем и мы сейчас здесь. Раньше, если журнал либо телеканал делали какой-то длинный репортаж, кинофильм, расследование, они либо не могли посчитать экономическую эффективность этого конкретного продукта, либо считали ее через телевизионные рейтинги. Сейчас те, кто работает еще через рейтинги, через рекламную модель, про репортажи и расследования вообще постарались забыть, а новый способ окупаться в этом формате еще себя не доказал. Не то, чтобы его не существует, — он себя не доказал.

То есть что мы сегодня интересного имеем в подписной модели? Мы наконец-то знаем не то, кто больше набрал просмотров, благодаря, там, тому, что, условно, из «Яндекса» залетела куча переходов. Мы знаем, что конкретно за эту статью люди решили заплатить деньги, они оценили ее как статью, за которую стоит заплатить деньги, или конкретно эту статью прочитало такое-то количество подписчиков. Последние наши эксперименты меня очень радуют, потому что соотношение, например, колонки и расследования либо того типа материала, который можно назвать журналистикой факта, с точки зрения интереса подписчиков либо равно, либо даже статьи с фактическими данными пользуются большим спросом.

Взрыва не будет, и подписная модель — это большая сложная работа, но у медиа, конечно же, есть будущее, и это будущее находится в нашем недалеком прошлом медиа, когда газеты и журналы покупали в ларьках либо подписывались на них. Все будет хорошо, и журналистика факта тоже свое найдет. Но на новости и голые факты медиа уже не имеют никакой монополии.

Есть ли будущее у телевидения?

Это, наверное, самый сложный для нас вопрос. У меня нет никаких сомнений, что принта в прекрасном будущем не будет. Ну, в любом будущем, какое бы оно ни было. А будет ли там телевидение? У ТВ есть несколько важнейших преимуществ, по которым можно предположить, что полной смерти телевидения не настанет. Телевидение, конечно же, останется важной и нужной частью для каких-то больших ивентов. К ним относятся события, значимые для города и для страны, например, Болотная, например, любое выступление крупного политика, выборы и так далее. Конечно, смотреть это онлайн и в прямом эфире будет намного круче — и это останется. Вторая история, где останется настоящее телевидение, — это спорт, то есть, те же самые большие события. Только идиот будет смотреть финал чемпионата мира по футболу в записи: важно же дышать вместе со своими друзьями этим настроением, этим воздухом.

Значительная часть телика будет перекочевывать в телевизор штрих, или не знаю, как его там можно назвать, — видео on demand. Я спрашиваю молодых людей: «Смотрите ли вы телевидение?» Например, мой сын учится в университете. Ему 22 года, и я спросил, смотрит ли он телевизор. Он никогда не смотрит телевизор, никогда вообще. Но в то же время он в курсе многих телевизионных продуктов и он их смотрит именно в Сети. То есть телевидение на него, конечно же, влияет, он является его потребителем, но никогда не включает телик. Скорее всего, люди все меньше и меньше с каждым годом будут включать телевизор у себя на кухне либо в гостиной и все больше и больше будут доставать телевизионный продукт из ноутбука.

Для нас это очень и очень большой вопрос: каким на самом деле будет телик и, соответственно, как можно будет эту новую модель телевидения сделать жизнеспособной экономически. Мне кажется, что все это находится где-то в сочетании или в дружбе с теми или иными видами социальных сетей. Я думаю, что сильнейшим образом на этот процесс будет влиять Facebook. YouTube уже повлиял, но они отошли, испугались платной модели и остались только на рекламной. Мне кажется, что это ошибка, по крайней мере, для нас это плохая новость. И я думаю и надеюсь, что Facebook предложит какие-то инструменты, которые помогут вот этому новому телевидению добегать до аудитории.

Программная сетка для 80% того, что мы сейчас по телевизору смотрим, в будущем будет не нужна. А вот 20% останутся, и для нас, собственно, главный вопрос: мы сейчас 24 часа в сутки поддерживаем прямой эфир и им очень дорожим; до какой поры нам необходимо будет это делать? Пока подписчики доказывают нам своими покупками, что прямой эфир им нужен, и пока мы это решение принимаем именно таким простым способом.

Ну и самая еще интересная история про телевидение — это, конечно, рекламные деньги. Я рискну предположить, что в будущем количество денег, которое рекламодатели тратят на телевизионную рекламу, будет довольно существенно сокращаться. Не только потому, что телик — это плохой либо хороший канал, есть там аудитория либо нет там аудитории. Мне кажется, те продукты, которые сейчас считают правильным рекламироваться на телике, будут потреблять и соответственно производить меньше. И тогда эфирный телик будет умирать быстрее. Умирать — опять же неправильное слово: изменяться быстрее.