Наш курс называется «Политическая история 2000-х. Возвращение государства». Что такое политическая история, чем она отличается от истории вообще? Что в историческом процессе является предметом интереса политической науки?

Как политология изучает историю?

История как таковая — это последовательность фактов, выстроенная в некую логическую линию относительно взглядов и потребностей историка. Поскольку количество фактов, даже исторически подтвержденных, фактически бесконечно, то, в общем, любая концепция исторического процесса может найти себе обоснование.

Что интересует политологию в исторических событиях? Специфическим предметом интереса политической науки является история, изменение политических институтов и процессов. Это определение кажется тавтологическим. Но ключевое слово здесь — изменение, трансформация. Предметом интереса политологии является та изменяемая часть, которая, собственно, и трансформирует институты и процессы.

По этой причине подход политологии к историческим отрезкам во многом противоположен тому распространенному подходу, который предполагает мышление по аналогии. Исторические аналогии очень соблазнительны. Нумерологическое сходство (2014 — 1914) или сходство по набору признаков, которые сравнивающему кажутся важными (например, чекисты и опричники — совершенно одно и то же, не правда ли?), — это очень большой интеллектуальный соблазн. Достаточно многие люди в него впадают. Такого рода подход предполагает, что исторические события склонны возвращаться или повторяться.

Предмет интереса политологии противоположный: ее интересует то, что меняется. Если вообще у мышления по исторической аналогии есть какая-то практическая польза, то она может состоять именно в этом. Если вам кажется, что один исторический период чрезвычайно похож на какой-нибудь другой, сравните их и постарайтесь определить, в чем отличие. То, что останется у вас в руках после отшелушивания во многом внешнего или искусственного сходства, и есть значимое. Оно и есть важное. Это зерно трансформации. Из него вырастает будущее.

Как меняются политические режимы?

Каким образом политическая наука смотрит на происходящие с политическим пространством изменения? Политические системы или политические режимы, так же как живые организмы, склонны проходить некоторые этапы в своем развитии: зарождение, становление, развитие, зрелость, угасание. Это вообще самое интересное из того, что политология изучает. Именно период 2000-х годов является чрезвычайно значимым в разрешении спора о том, каким образом и в какую сторону меняются политические режимы.

В 90-е годы в политологии доминировала так называемая теория демократического транзита. Считалось, что после падения тоталитарных режимов те страны, которые освободились от их диктата, идут путем этого самого демократического транзита, то есть нагоняют пропущенные исторические фазы и превращаются в демократии — такие же, как и все остальные.

Именно в течение 2000-х годов стало ясно, что значительное количество, а как говорят некоторые исследователи, большинство политических режимов на Земле проходит действительно некий процесс трансформации. Тоталитарная модель, то есть модель с жестким идеологическим диктатом и с контролем над частной жизнью человека, над экономической деятельностью, над информационным пространством, похоже, отжила свое. Такая модель, предполагающая мобилизацию и участие, действительно уже практически невозможна. Но тем не менее посттоталитарные режимы вовсе не стали демократиями. И многие из тех режимов, которые вроде бы шли по этому пути, вдруг начали как-то в этой траектории, скажем так, изгибаться.

Это привело к возникновению ряда других политологических теорий, которые пытаются подобные явления объяснить. Что вот эти промежуточные формы политических режимов сочетают в себе нормы относительно регулярных выборов, легальной многопартийности, разрешенного легального плюрализма в медиасфере, но при этом не являются полноценными демократиями в том смысле, что там невозможна мирная смена власти выборным путем; что вот эти разнообразные СМИ, которые там присутствуют, во многом говорят одно и то же или владельцы наиболее значимых из них плотно аффилированы с государством; что многопартийность хоть и существует, но не существует реальной оппозиционности; что применяется если не жесткий, то достаточно значимый контроль как над публичной сферой, так и над основными экономическими ресурсами.

Как назвать эти модели? Как назвать эти режимы? Самое главное — не то, какую этикеточку на них приклеить, а что с ними происходит, каким образом они трансформируются. Насколько они устойчивы? Во что они преображаются?

Как описать недемократические режимы?

Исследователи считают, что большинство жителей Земли живут при режимах, которые можно отнести к промежуточным. Их называют по-разному: гибридными режимами, электоральными автократиями, конкурентными автократиями, нелиберальными демократиями… Бóльшая часть людей, которые вообще сейчас существуют на белом свете, живут именно при таких режимах. Не при развитых демократиях, но и не при тоталитаризме.

По существующему в политической науке консенсусу Россию, очевидно, можно отнести именно к такого рода политической модели. Соответственно тот исторический период, который мы будем рассматривать в рамках нашего курса, позволит нам взглянуть на эту трансформацию: посмотреть, каким образом менялись основные политические институты и процессы.

Нарисовать какую-то одну линию, задать какое-то одно направление, которое объяснит нам все происходящее, невозможно. Одна из специфических черт гибридных режимов, что, собственно, и отражено в их названии, — это то, что они сочетают в себе, казалось бы, несочетаемые элементы: авторитарные и демократические, имитационные и сущностные. Причем совершенно не всегда демократический фасад является декоративным, а авторитарные практики — сущностными. Режимы такого рода склонны имитировать и то, и другое.

Новые информационные средства дают им возможность казаться гораздо более репрессивными, чем они есть на самом деле. Они находятся в сложных отношениях с техническим прогрессом. Они кооптируют новые технические средства, которые позволяют им, например, распространять информацию. Они пользуются ими и одновременно борются с ними. Их первый инстинкт состоит в том, чтобы если не запретить, то хотя бы контролировать все новое — все то, что появляется сегодня, чего еще не было вчера. Но через некоторое время они начинают использовать эти новые инструменты. Эти режимы гибки и адаптивны. Они не очень хорошо прогрессируют и развиваются, но они очень хорошо приспосабливаются.

Ментальные ловушки

Говоря о специфических процессах, происходящих в российской политической системе в эти годы, мы с вами постараемся избежать двух чрезвычайно распространенных ментальных ловушек. Первая — это поиски роковой развилки.

Если мы думаем об историческом процессе, о событиях в новейшей истории в драматургических терминах, то есть если у нас есть злодеи и герои, если у нас есть движение к хеппи-энду или, наоборот, к трагическому финалу, то мы склонны искать эти самые точки, в которых все пошло не так. Вот эти вот роковые придорожные камни, у которых наш богатырь сделал правильный или, наоборот, гораздо чаще неправильный выбор.

Что плохого в поиске роковых развилок? Во-первых, еще раз скажу, это мышление в исторических рамках, но в литературных терминах, то есть мы рассматриваем жизнь как драму. Такого рода мышление возлагает неадекватную ответственность на политических акторов, а под политическими акторами чаще всего оно склонно понимать отдельные исторические личности. Не снимая моральной ответственности с каких бы то ни было руководителей, все-таки нужно сказать, что роль личности в истории никогда преувеличивать не стоит. Политическая история — это, еще раз повторю, прежде всего история институтов и процессов. Это не история личностей и их отношений.

Намерения индивидуумов, намерения политических акторов могут быть одни, их действия — вторые, а последствия этих действий — третьи. Чрезвычайно редко, практически никогда политический процесс не является результатом заранее сформулированного сценария или составленного кем-то заговора. Чем выше по иерархии находится действующее лицо, тем больше оно связано условиями этой иерархии, а не наоборот. Чем выше по пирамиде, тем меньше свободных рук. Еще раз повторю: нравственной ответственности это не снимает, но поскольку мы с вами не заняты выдачей нравственных оценок, то должны помнить об объективных условиях и об объективных критериях оценки.

Второй ментальный грех, в который склонны впадать люди, оглядывающиеся на прошлое и старающиеся его проанализировать, — это эквифинальность. Что такое эквифинальность? Это, как явствует из самого термина, одинаковый результат, равный финал. Это положение, в котором любое действие внутри системы приводит к одному и тому же результату. Вам наверняка приходилось слышать изложение истории России как истории циклической, повторяющейся. В России каждые 20 лет заморозки, а потом оттепель. В России за 10 лет меняется все, а за 200 лет — ничего. Вот эта вот идея хождения по кругу плоха тем, что она отрицает исторический прогресс — это первое. И второе — она сравнивает между собой те исторические формы и исторические этапы, которые на самом деле имеют между собой чрезвычайно мало общего. Сравнение любого репрессивного эпизода с 37-м годом или с уже упоминавшейся опричниной — хороший публицистический прием, но в нем нет никакой ценности. Если мы видим сходство, еще раз повторюсь, мы видим ровно то, что не имеет значения. Имеет значение отличие. Отличие — это то, что меняется. Это и есть зерно, единица измерения.

Поэтому эквифинальность — это ложный мыслительный прием, мы с вами будем стараться его избегать. Ловля «черных лебедей», а именно роковых событий — не роковых выборов, а неких внешних факторов, которые прилетели и все поменяли, — это еще один из распространенных способов заблуждения в анализе, в оценке нашей новейшей истории. «Черный лебедь» становится «черным лебедем», то есть значимым фактором трансформации, тогда, когда условия для него созрели. Если они еще не наступили, то любой «черный лебедь» покажется простой вороной. Соответственно, если они у нас уже сложились, то случайное, малозначимое событие запускает лавинообразную череду последствий.

Ловля «черных лебедей» плоха тем, что она очень легко приводит нас к тому положению, которое у психологов называется внешним локусом контроля. Это ситуация, когда тот или иной субъект считает, что все, что с ним происходит, объясняется волей кого-то вне его. Не всякому удается, как призывают нас популярные книги, ощутить себя хозяином своей судьбы. Но если мы полностью делегируем ответственность внешним факторам, то мы никогда не разберемся с тем, что с нами на самом деле происходит.

Пример того типа мышления, о котором я говорю, это, скажем, выстраивание зависимости всех российских внутриполитических процессов от цен на углеводороды. Это чрезвычайно значимый фактор, преуменьшать его важность было бы нелепо, мы будем говорить о нем много. Тем не менее заявлять, что все, что происходит в России, объясняется исключительно динамикой цен на нефть и газ, было бы чрезвычайным упрощением.

Задачи курса

Вообще, говоря о российской новейшей истории и о политическом режиме, мы можем повторить вслед за Борхесом фразу, которую он сказал о Вселенной: «Все то, что мы о ней знаем, — это то, что она бесконечно сложна». То, что мы знаем о российской политической системе, — это то, что она чрезвычайно сложна. Россия — большая, многоукладная, сложная страна.

В рамках нашего курса мы не ставим себе цели исчерпывающе описать все, что происходило в ней за прошедшие 12 лет. Это хронологические границы нашего курса. Тем не менее мы будем помнить об этой сложности, мы будем стараться избегать финальных оценок, мы будем стараться наблюдать реальность по возможности объективно.