«Донбасское сопротивление» летом 2014 года вызвало сильнейший всплеск эмоций у очень большого числа российских мужчин — практически впервые после 1993 года идеал маскулинности старого советского образца совершенно неожиданно стал социально востребован. В Донецк и Луганск устремились сотни и даже тысячи мужчин в поисках героической реализации — вооруженная борьба и даже смерть за социальный прогресс наконец стоили не более, чем билет на поезд в Ростов и такси до границы с Украиной. Андрей Морозов, многолетний активист правого движения, ранее осужденный в том числе за политические преступления и известный как «бойцовый кот Мурз», 10 мая 2014 года оказался в Славянске, где намерен был отстаивать русский мир с оружием в руках. Реальность на этот раз оказалась при случайном столкновении с идеалом (вместо донецкой территории Морозов попал на территорию луганскую) весьма жесткой: ОУ приводит отчет Морозова в «Живом Журнале» о том, что происходило с ним в следующие часы, и интересен он именно стилистически — из сухости изложения торчат осколки смертельно оскорбленного мужества. Потребовался еще один визит в Донецк, чтобы героический дискурс мог быть хотя бы частично исцелен.
Правая рука отходит медленно, отек почти не спадает, работы и прочих дел очень много. Поэтому давайте я краткий пост напишу про всю эту историю с поездкой в Донбасс.
Выехал я 9 числа, поездом на Ростов, и в ночь с 10-го на 11-е успешно перешел границу в чистом поле.
11 числа утром на такси приехал в город Антрацит. Ехал туда, так как было известно, что город с начала мая удерживается силами, союзными группе И. Стрелкова в Славянске, обеспечивающими Славянску тыл и коммуникации. Пришел к зданию городской администрации, представился, попросил записать в ополчение и отправить в Славянск, туда, где труднее всего.
Рядовыми бойцами прибытие «диванных войск» из самой Москвы было встречено с неподдельным воодушевлением. Я был принят командованием, охотно ответил на все вопросы, дал телефоны людей, которые могли бы подтвердить, что я — это я. Мне сказали подождать, и я весь день провел в коридоре первого этажа здания администрации среди бойцов.
В ночь на 12 мая меня без каких-то комментариев отвели в тупик коридора за оружейкой, где находилось помещение для допросов. Безуспешно обыскав всю мою одежду на предмет «закладок», меня тем не менее заставили переодеться в камуфляжные штаны со склада ополченцев и тельняшку. После этого меня приковали наручниками к оконной решетке, прислоненной к стене. Задали единственный вопрос: «Кто с тобой шел вторым?» Я, естественно, ответил, что был один. Больше вопросов не задавали. Так как угрозы и простые побои результатов не дали и дать не могли — шпионом я не был и признаваться мне было не в чем, — меня решили пытать следующим образом.
Надев на голову что-то вроде наволочки и примотав скотчем, меня наручниками, скотчем и веревками за запястья рук и колено левой ноги привязали к решетке, установленной в простенке под наклоном, так, чтобы суставы были вывернуты максимально неудобно, а весь вес тела приходился на запястья и колено. Правую ногу с этой же целью подвязали к колену левой таким образом, чтобы я не мог ни на что нормально опереться. Некоторое время у меня получилось продержаться, потом силы кончились, я просто повис на руках и колене. Попросил дать мне возможность поговорить с командиром. В ответ мне передали, в каком именно гробу и белых тапочках меня видели. От боли в запястьях я сначала начал бредить, потом потерял сознание. Естественно, ни в чем не признался, так как шпионом «правосеков» не был. Меня сняли с «распятия», только когда стало ясно, что еще немного — начнется некроз, и кисти рук можно будет ампутировать.
Кроме меня там же, в здании администрации города Антрацит, в тот же вечер пытали местного жителя, тоже обвиненного в шпионаже — я слышал его крики. После побоев его «упаковали» в деревянный ящик и, прикрутив крышку саморезами (долго искали шуруповерт), унесли. Судя по последующим негодующим комментариям «контрразведчиков», парень, решивший, что его понесли заживо хоронить, не выдержал нервного напряжения и обделался в их любимом пыточном ящике.
Простых «шпионов», которых, как потом оказалось, было четверо, держали в подвале. Меня же, видимо, как самого опасного, так и оставили прикованным к решетке на несколько дней, под постоянным присмотром вооруженного часового. Особенно смешно смотрелись выводы в сортир с вооруженной охраной хромающего человека, не способного поврежденными руками справиться даже с пуговицей на брюках.
Через несколько дней меня, опять же без всяких комментариев, связали скотчем, «упаковали» в какую-то простыню и куда-то повезли. Там, перенеся через какой-то ручей, кому-то передали вместе с еще одним «шпионом». Им оказался молодой человек либеральных убеждений лет примерно 25, то ли Антон, то ли Денис, судьба которого некоторым образом проливала свет на события. Он, тоже москвич, зимой поехал на Евромайдан, участвовал в одной из сотен самообороны. После «победы Майдана» охранял Межигорье и в итоге как-то оказался в Донецке, где, по его словам, был схвачен после того, как в бытовом разговоре с кем-то сказал, что на Майдане не было наркотиков. Схвачен он был 7 числа, чисто косметически побит, признался, кто он и откуда, и сидел в подвале. Видимо, меня сочли его соратником, так как я москвич.
Мы не знали, кому и зачем нас передали. Нас опросили — кто мы и откуда, — после чего день или два продержали в соседних камерах в некоем СИЗО без правил распорядка на стенах и без казенных печатей на белье. После этого снова связали, надели на голову «наволочки», примотали их скотчем и повезли куда-то. Сначала вдвоем, потом — меня одного. Меня выгрузили из машины, перетащили через речку и «с приветом от пана Яроша» посадили на берегу, положив в карман мой паспорт. В этот момент я понял, что своим молчанием на допросах настолько убедил ополченцев в том, что я шпион «Правого сектора», что они отдали меня вместе с Антоном/Денисом украинцам в обмен на кого-то из своих. Ну а те вежливо вернули меня за ненадобностью.
В 00-05 17 мая меня, сидящего на берегу в позе мыслителя, в камуфляже, тельняшке и с «наволочкой» на голове, нашли российские пограничники. Накормили, отвезли в больницу, опросили, оформили штраф на 2000 р. за незаконное пересечение границы.
Такова фактическая сторона дела. Теперь о моем отношении к вопросу.
Я не держу зла на ополченцев, пытавших меня в Антраците. И если бы, сняв меня с решетки, они дали бы мне оружие, я пошел бы сражаться вместе с ними за свободу и независимость ДНР. Ошиблись, бывает. Мне не жалко снаряжения и техники, которую у меня забрали, примерно на 30–35 тыс. р. Прекрасно, если бронежилет, телефон с рацией, компьютер и все остальное послужат делу победы ДНР в борьбе за независимость. Это самое малое, чем я могу помочь русской республике в ее героической борьбе.
Великие государства, великие армии и великие разведки не берутся из ниоткуда — их путь из ничтожества к величию всегда полон ошибок и поражений. То, что там в одном конкретном месте засел непрофессиональный параноик с правом решать людские судьбы, вовсе не означает, что дело ДНР — неправое. Равно как наличие множества невинных жертв в «сталинских репрессиях 37-го» не означало, что в 1941 году «надо было сдаться Гитлеру».
Я, как только подлечусь и поправлю финансовое положение, готов, если республике к тому времени еще нужны будут добровольцы, вступить в ополчение и сражаться за русский народ Донбасса до последней капли крови. И считаю такое отношение к вопросу правильным для сталиниста и русского националиста.
Единственное что: мне хотелось бы обратиться к командарму И.И. Стрелкову, обороняющему Славянск, который в своем видеообращении жалуется на малое количество добровольцев из числа местного населения.
Игорь Иванович!
Возможно, если ваши тыловики перестанут реконструировать в Антраците белую контрразведку времен Гражданской войны, перестанут пытать местных работяг по малейшему подозрению в «шпионаже», народ к вам потянется охотнее. В противном случае вы можете получить вместо массовой помощи и поддержки реконструкцию рабочего восстания в собственном тылу.
Вот, собственно, и все.
Фотография:
Солдаты Донецкой Народной Республики во время разминирования территории в районе села Александровка в Донецкой области, 2015 год / Александр Ермоченко / Reuters