Трудные реформы России

Я приехал в Россию неофициально как советник в ноябре 1991 года — тогда команда Гайдара пыталась понять, что делать, — а потом официально, как экономический советник российского правительства — в декабре 1991 года, по приглашению президента Ельцина. Я проработал в этом качестве ровно два года и один месяц и ушел в январе 1994 года.

В то время я полагал, что мне предстояло делать то же, что я делал в Польше или, до определенной степени, в Боливии и других странах, т. е. работать в очень тесном взаимодействии с руководителем команды экономистов, определяя стратегию экономических реформ, пытаясь наладить продуктивные, выгодные для России отношения с внешним миром и сделать так, чтобы кредиторы России ответственно относились к ее долгам, добиться существенной иностранной помощи для России в сочетании с масштабными реформами. У меня был опыт подобной работы в Польше, но Россия оказалась совсем иной — и по размерам, и по величине проблем или, можно сказать, по их огромности, и по степени ожесточенности политической борьбы. Это было нечто такое, с чем мне раньше не приходилось сталкиваться.

В советскую эпоху общество было совершенно уничтожено, и такого я раньше тоже не видел нигде. В Польше целостность общества сохранилась — католическая церковь была сильна и ощутимо присутствовала в жизни людей. Движение «Солидарность» было реальным общественным явлением, крестьянские организации были реальным общественным явлением. В Польше было то, что можно назвать гражданским обществом, оно действительно существовало. В России гражданского общества не было. Православная церковь десятилетиями полностью подчинялась КГБ, она не обеспечивала никакой гражданской поддержки. Не существовало каких бы то ни было профессиональных организаций, независимых профсоюзов. Общество не было организовано так, чтобы оно могло защитить свои интересы. И в результате оно превратилось в арену яростной политической борьбы коррумпированных элит и страдало от ее последствий, не имея никаких средств защиты, никаких низовых организаций, институций, которые могли бы смягчить ситуацию или помочь направить события в более благоприятном русле. Самый большой дискомфорт в России мне причиняла чудовищная коррупция, а также несогласованность реформ, потому что с первых же шагов, предпринятых Гайдаром в начале 1992 года, он подвергся настоящей политической травле. Не прошло и недели с начала реформ, как глава парламента призвал к отставке правительства. Это была открытая политическая война, не имеющая ничего общего с тем, что я видел в Польше или Боливии, где присутствовала организованная воля к социальному выживанию, было больше стремления к построению гражданского общества и больше ответственности у элит.

В Польше было то, что можно назвать гражданским обществом, оно действительно существовало. В России гражданского общества не было.

Короче говоря, я давал экономические советы. Я, насколько это было возможно, вставлял свои пять копеек, но по сути первые два года прошли в обстановке почти полной дезорганизации и постоянных конфликтов, которые переросли в настоящие военные действия на улицах Москвы, когда те, кто поддерживал парламент, и те, кто поддерживал президента, стреляли друг в друга. Это не имело ничего общего с упорядоченными экономическими реформами.

Мне видится нечто трагическое в том, что мы, Запад, с нашей мощью и богатством, не смогли помочь осуществиться более приемлемым переменам в России. И я глубоко потрясен тем, что российские элиты оказались даже более безответственными, чем я мог предположить, и это привело к невиданному разгулу коррупции. И всё же в то время были настоящие звезды, люди, вызывавшие у меня огромное восхищение. Егор Гайдар отдал реформам свое сердце и свой выдающийся интеллект. Его идеи были великолепны, и, возможно, в конце концов они восторжествуют, но путь к победе окажется гораздо более мучительным, чем ему следовало быть.

В результате 90-е обошлись России слишком дорого. Я не хочу сказать, что всё потеряно и Россия не сможет стать нормальной страной. Оттуда приходят новости о том, что экономика начинает быстро расти. Будем надеяться, что это действительно так. Но даже если Россия выпутается, если там выживет демократия, укоренятся экономические реформы — а это всё вполне возможно, — 90-е дались ей настолько неоправданно дорого, что я никогда не смогу до конца поверить в то, что ситуация разрешится к лучшему. Я думаю, мы упустили огромные возможности.

И не только мы — Запад, но и они — Россия, потому что я всегда был убежден, что для успешных преобразований необходимо участие всех заинтересованных сторон.

У Запада были ресурсы, деньги, была возможность смягчить процессы, которые — и это было ясно всем — протекали крайне бурно и болезненно. У себя в стране мы едва смогли наскрести какую-то мелочь в поддержку России. Может быть, мы хотели, чтобы Россия пошла ко дну? Не знаю. В стратегическом смысле непонятно, какими в то время виделись наши интересы. Мы могли бы сделать намного больше, но решили не делать этого. И со своей стороны повлияли на эти болезненные процессы. Когда Гайдар лишился своего поста в конце 1992 года, когда большинство реформаторов покинули правительство, коррупция, несомненно, выросла до небес, началось распределение нефтегазовых активов по принципу близости к власти. Открылись шлюзы масштабной коррупции. Последовал болезненный удар, восстановиться после которого будет очень нелегко.

Перевод с английского Александра Столярчука

Фотография на обложке:
Джеффри Сакс, 2000-е годы
Mario Tama/Getty Images