Россия и Кавказ — это такая незыблемая, на первый взгляд, близость, которой вообще не требуется признания — настолько они неразрывно связаны друг с другом. Однако в этой близости — что в образах русской литературы, что в мироощущениях обывателя — всегда присутствовал и до сих пор присутствует своеобразный привкус, который зачастую сразу и не поймешь: или это безраздельная любовь и восхищение друг другом, или это холодная вежливость, граничащая с отчуждением, а иногда и с враждебностью.

В российском мироощущении Кавказ всегда представал таким своеобразным мифическим пейзажем, где события совершаются как бы сами по себе и имеют настолько обнаженный характер, что иногда и не знаешь, как на это реагировать. Поэтому и рисуются и Кавказ, и события, там происходящие, достаточно цветисто, и, что самое интересное, это характерно для повествований как приезжих, так и местных обывателей, особенно когда последние пытаются произвести впечатление на первых.

Северная Осетия

Северная Осетия — это место соприкосновения России и Кавказа, которое необъяснимо притягивает и удерживает одних и также необъяснимо отталкивает других. Любой человек никогда прежде не бывавший в Осетии и впервые оказавшийся в республике, как, впрочем, и в любом другом субъекте Северного Кавказа, сразу же попадает в калейдоскоп ярких и достаточно хаотичных впечатлений, которые по остроте своих ощущений способны ошеломить и буквально «сбить с ног» любого неискушенного путешественника или исследователя.

Северная Осетия — это Кавказ, и на первый взгляд это такой Кавказ-Кавказ, что просто дальше некуда. Однако когда присмотришься более пристально, вдруг оказывается, что это такая Россия-Россия, что дальше некуда…

Североосетинское пространство настолько многослойно и настолько наполнено разнородными по своей природе смыслами, что Северная Осетия как событие порождает особые символические дискурсы, постоянно соперничающие и сталкивающиеся друг с другом. За всей этой символической «движухой» стоят процессы совершенно различного наполнения, иногда находящиеся в жесткой конфронтации друг с другом, но при этом настолько тесно переплетенные между собой, что извлеки из этих отношений только один дискурс — сразу рухнет вся конструкция.

Во многом это следствие достаточно пестрой этнической и конфессиональной картины региона, которая всегда была характерна для республики. Благодаря чему мы и наблюдаем сегодня невозможность в республике какой-либо этнической или конфессиональной унификации и, наоборот, являемся свидетелями мощных инвестиций в различающиеся по своей сути символические ресурсы. И вся эта символическая многослойность является результатом того, что у Осетии есть Город — именно так, с большой буквы.

Город…

Город — это Владикавказ, столица Республики Северная Осетия-Алания. В 1774 году, когда Российская империя начинала свою экспансию в Закавказье, у основания Большого Кавказского хребта указом императрицы Екатерины II была заложена сначала крепость, а затем основан и город (1860) под именем Владикавказ, т.е. «владей Кавказом». С этого момента и до сегодняшнего дня история Владикавказа неразрывно связана с историей России. Первоначально крепость Владикавказ являлась таким материальным воплощением серьезных намерений присутствия Российской империи на Кавказе, впоследствии Владикавказ — это столица Терской области, в состав которой входили практически все современные национально-территориальные субъекты СКФО, а также часть нынешнего Ставропольского края.

Отличительной особенностью Владикавказа с момента его основания всегда являлся тот факт, что в границах сначала крепости, а затем и города было разрешено селиться представителям различных этнических групп и разных конфессиональных предпочтений. Здесь находились в ссылке и проходили службу в рядах Отдельного Кавказского корпуса многие участники декабрьского восстания в Петербурге 1825 года, затем во Владикавказскую крепость ссылались участники польского восстания 1863 года. Здесь изначально было позволено селиться армянам, евреям, грекам и многим-многим другим. Многие из тех, кого занесли в город те или иные исторические вихри, пустили корни во Владикавказе и остались здесь жить.

До революции Владикавказ представлял такое смешение народов и культур, при этом достаточно успешно взаимодействовавших друг с другом, что впору говорить о том, что Российской империи на излете своего существования в одном отдельно взятом населенном пункте Северного Кавказа удалось воплотить в жизнь, так называемую технологию плавильного котла.

Различные события советского и постсоветского периодов внесли, естественно, коррективы в этническое и конфессиональное многообразие Владикавказа, но не смогли полностью уничтожить его, что, в принципе, является определенным благом для Осетии, не позволяя ей погрузиться в пучину этнического изоляционизма.

Владикавказцы…

За века работы плавильного котла в городе сформировался такой специфический типаж владикавказца, для которого город, в котором он живет, — это такое самое лучшее место на Земле, что сравнивать его с чем-то иным просто некорректно.

Этот типаж владикавказца в русском этническом исполнении обстоятельно расскажет вам, насколько важно отмечать осенью осетинский национальный праздник «Дже’оргуба́», для того чтобы мир, счастье и благоденствие не обошли Северную Осетию стороной. Владикавказский осетин обязательно исполнит сагу о мире и дружбе всех народов при советской власти, которую мы потеряли, но обязательно обретем в будущем. Армянин или грузин из Владикавказа объяснят вам, что самый «правильный» и «чистый» русский язык звучит, конечно, во Владикавказе, а не где-то там в столицах.

И обязательно все наперебой будут рассказывать: кто и когда из «великих» посетил город, что сказал, а может, что и подумал, гуляя по Проспекту. Вам также обязательно расскажут, кто здесь родился, а затем прославил город в стране и мире. И, скорее всего, эти разговоры будут происходить на фоне щедро накрытого стола, уставленного блюдами из арсенала самых разных кухонь мира, но с обязательной доминантой осетинских пирогов. И если вы вдруг захотите уточнить, к какой кухни относится то или иное блюдо, вам просто могут ответить: «Ну, у нас во Владикавказе это готовят! А у вас разве такое не готовят, нет?», при этом не испытывая никакого смущения.

Долгая жизнь на фронтире (а Владикавказ — это фронтир и всегда им был) — это осознание того факта, что «чужой» всегда рядом, поэтому, чтобы выжить, необходимо признать феноменальность «чужого». Владикавказ — это пример того, как в ходе совместного векового проживания и взаимодействия абсолютно различных и в этническом, и в конфессиональном плане народов приходит понимание, что в конституировании твоей жизни «чужой» всегда принимает очень активное участие. Наличие «чужого» — это вызов, прежде всего для нас, это всегда определенная угроза неизменности нашего бытия, но мы всегда можем принять этот вызов и попытаться понять этого «чужого», чтобы перевоплотиться самому, но не в «чужого», а в нечто иное.

Беслан…

Беслан — это горе, всепоглощающее, всеохватывающее, непреходящее. Маленький город в Северной Осетии, где осенью 2004 года случился самый страшный террористический акт в новейшей истории нашей страны. В результате захвата террористами 1 сентября школы №1 погибли 334 человека, из которых 186 детей.

Беслан — это кошмар, страх и стыд осетинского общества, когда взрослые не смогли сначала защитить детей от террористов, а потом и спасти их от смерти. Беслан — это жесточайшее свидетельство того, как многие понятия, практики и дискурсы кавказского символического пространства вдруг рухнули, уступив место каким-то хтоническим потокам зла, абсолютно необъяснимым с точки зрения кавказской ценностно-нормативной матрицы.

Трагедия Беслана до сих пор не пережита и не отрефлексирована жителями Северной Осетии. Об этом постоянно говорят, спорят, молчат… но постоянно думают об этом. Это та «болевая» точка, которая может вспыхнуть в любой момент, и абсолютно непонятно, что за этим может последовать. Осмысление и артикуляция последствий этой трагедии в Осетии пока происходят на первой ступени такой характерной для России дихотомии: «кто виноват — что делать». Пока североосетинское сообщество пытается определить: так кто же виноват во всем этом? Ответы пока не найдены…

Будущее…

За внешними кавказскими «понтами» скрываются различные, но при этом абсолютно тесно переплетенные между собой символические дискурсы. Одновременные противоречивость и комплиментарность которых по отношению к друг другу парадоксальным образом зачастую не замечаются ни российским обществом, ни журналистами, как западными, так и российскими, ни исследователями, пишущими о Кавказе.

Северная Осетия сегодня — это, конечно, вызов, и прежде всего вызов самой себе, своему прошлому и своему будущему. Сможет ли Осетия сохранить тот плюрализм символических дискурсов, который ей достался из прошлого, сможет ли удержаться и не скатиться в этнический изоляционизм, подпитывающийся разнообразными теориями из разряда folk history? Пока что это еще вопросы без ответов. Единственное, в чем можно быть уверенным, — это в том, что ответы никогда не будут однозначными, так как Осетия — это Кавказ, где рациональная мотивация просто неуместна или ничего не значит в местном дискурсе. И этот дискурс, увы, нельзя побороть или принудить, его можно только принимать и всегда иметь его в виду.

Прочитав данный текст, многие могут упрекнуть автора, что тема кавказских гор, осетинских пирогов и кавказского гостеприимства абсолютно не раскрыта. Разочарованным хочу сказать, что для того, чтобы ощутить всю прелесть выше перечисленного, — это нужно видеть, пробовать и ощущать. Поэтому: Хонæм уæ, зæрдиагæй Ирыстонмæ! — Добро пожаловать в Осетию! — Welcome to Ossetia!

Фото: Alexandr Soloviev / Shutterstock