В январе 1989 года опального Ельцина, занимавшего тогда пост заместителя председателя Госстроя СССР, снимает кинорежиссер Александр Сокуров. В это время Сокуров, позиционирующий себя как ученик и наследник Тарковского (скончавшегося в эмиграции в Париже в декабре 1986 года) — самая яркая восходящая звезда советского интеллектуального кинематографа. Три его фильма, выпущенные один за другим после долгих лет запрета, вызванного острым конфликтом с Госкино, — «Одинокий голос человека» (1979–1987), «Скорбное бесчувствие» (1983–1987), «Дни затмения» (1988) — бурно обсуждаются советской интеллигенцией и приносят режиссеру международную славу.

Получасовой документальный фильм о Ельцине, названный Сокуровым «Советская элегия», сделан в подчеркнуто радикальной авторской манере: центральный его эпизод — демонстрируемые в течение почти десяти минут портреты десятков крупных советских функционеров от Ленина и Троцкого до никому теперь не известных деятелей середины 1980-х годов. Есть среди них и Ельцин. Однако Сокуров как бы вынимает его из этого однообразного номенклатурного контекста и решительно очеловечивает в трех сценах: в одной снят выход Ельцина из здания Госстроя, в другой — Ельцин, дремлющий за просмотром телевизора с речью Горбачева; завершается фильм знаменитым безмонтажным семиминутным кадром — камера просто фиксирует сидящего за столом Ельцина. Интересно, что во время съемок последней сцены Ельцин не знал, что режиссер ушел, оставив камеру включенной, и, таким образом, осуществлялась своего рода скрытая съемка. Посмотрев законченный фильм, Ельцин принял волю художника. Это осознание пределов своей компетенции будет впоследствии в целом характеризовать отношения Ельцина с гуманитарным полем, включая медиа.