Вторая отставка

Одним из самых тяжелых моментов моей жизни был уход в отставку со всех постов в январе 1994 года.

Сначала меня слегка удивил Е. Гайдар, неожиданно и несогласованно объявив о своей отставке, причем в качестве причин были названы попытка объединения денежных систем России и Белоруссии и крайне дорогой ремонт Белого дома.

Я тоже был против объединения и ремонта, но столь скоропалительные действия дружественного первого вице-премьера почти полностью изолировали меня в правительстве.

Дело в том, что уже после выборов 12 декабря 1993 года стало очевидным стремление В. Черномырдина сделать довольно крутой поворот в экономической политике, хотя он, видимо, и не вполне понимал, в какую сторону. Я тогда встречался с Е. Гайдаром, А. Козыревым и А. Чубайсом (а также с С. Шахраем), пытаясь выработать единую согласованную политику демократической части правительства, дабы спасти ситуацию.

А. Чубайс тогда уклонился от совместных действий под предлогом необходимости завершить любой ценой первый этап приватизации. А. Козырев заявил, что нельзя загонять президента в угол, и, как обычно, ушел в сторону. Надо сказать, что он всегда держался особняком. В данном случае его аргументация была слабой и мне непонятной.

Е. Гайдар был не против того, чтобы что-то предпринять, так как сам оказался в более чем двусмысленном положении (все 3,5 месяца второго пришествия он не имел даже конкретных обязанностей в правительстве), но хотел всё сделать мягко и интеллигентно.

Помню, что я тогда полушутя предлагал Е. Гайдару подать вместе в отставку в момент приезда Б. Клинтона в Москву — иначе не заметят.

Он предложил написать Б. Ельцину записку в своем интеллигентском стиле и взялся за работу. Записка ушла, но реакции на нее не последовало.

Помню, я звонил Гайдару в конце декабря 1993 года из Парижа из кабинета нашего посла-демократа Рыжкова (бывшего члена Межрегиональной депутатской группы), чтобы узнать, что происходит в Москве. Ситуация оставалась «подвешенной».

А потом Е. Гайдар стал действовать в одиночку, быть может, чтобы не подводить всех нас. Очень жаль.

В воспоминаниях бывшего пресс-секретаря [президента Ельцина] В. Костикова говорится, что Е. Гайдар согласовывал свою отставку с Б. Ельциным, а я вроде бы должен был оставаться, но у меня якобы взыграли какие-то личные политические амбиции.

Это неверно. Во-первых, со мной никто даже не потрудился переговорить по этому вопросу. Разговоры, видимо, были только с Е. Гайдаром. Во-вторых, никаких политических амбиций у меня, по крайней мере тогда, и в помине не было.

В том январе — 1994 года — в Москву еще раз приезжал Б. Клинтон, и я участвовал в его переговорах с Б. Ельциным в Кремле. Я тогда сделал попытку воздействовать на российскую сторону переговоров с помощью американцев и очень просил заместителя министра финансов США Лэрри Саммерса, чтобы Б. Клинтон в переговорах особенно подчеркнул важность финансовой стабилизации и недопустимость сворачивания реформ.

Нужные слова были сказаны, но это не помогло. Помню, что я тогда полушутя предлагал Е. Гайдару подать вместе в отставку в момент приезда Б. Клинтона в Москву — иначе не заметят. Он не стал ничего делать.

Я написал официальную бумагу президенту с прошением об отставке примерно через неделю после Е. Гайдара вне всякой прямой связи с ним (только Э. Памфилова последовала за ним в знак солидарности). Мой уход длился чуть ли не три недели, так как долгое время не было ответа.

Главным побудительным мотивом отставки было отсутствие реальной поддержки моих усилий сверху, одним из сиюминутных поводов было стремление В. Черномырдина снизить мой статус и, соответственно, Минфина, сделав его формально ниже, чем у [заместителей премьера] Ю. Ярова или А. Заверюхи. Мне предлагалось отказаться от статуса вице-премьера при сохранении его за другими членами президиума правительства.

С другой стороны, я находился в тяжелом моральном положении, так как давление на меня возрастало. Я чувствовал себя загнанным в угол, изолированным. Поддержки ни от кого не было.

Мое заявление об отставке Виктор Степанович даже рассматривать не стал: «Не я тебя назначал, не мне и увольнять. Я претензий к тебе не имею».

А из Кремля все не было ответа, и я как бы «завис» — не там и не здесь. Все делали вид, что ничего не происходит. Но противники с радостью усилили подрывную деятельность. Никогда не забуду заседания в Кремле Совета безопасности (я был его постоянным членом), на который меня не допустили весьма неприличным образом, хотя перед выездом я дважды справлялся о целесообразности моего участия. [Секретарь Совета безопасности] О. Лобов, правда, потом по телефону извинился (наверное, потому, что указа об отставке все еще не было).

В средствах массовой информации каждый день сообщали, что моя отставка еще не принята. Все выглядело как фронтовые сводки, особенно по Си-эн-эн и другим зарубежным каналам.

Были и провокации. Известный тележурналист С. Доренко вдруг сообщил по ТВ в «Подробностях», что Б. Федоров был в американском посольстве и чуть ли не просил себе там работу. Учитывая, что я постоянно находился под «прикрытием» людей из Главного управления охраны и в тот день даже не покидал стен Белого дома, остается только догадываться, кому нужна была эта ложь.

Премьера явно подбивали к ревизии всех реформ 1990–1993 годов.

Интересно, что в те дни и сразу после моей отставки В. Черномырдин делал немало странных заявлений. В том духе, что период экономического романтизма закончился, что нужно учесть мнение избирателей после выборов, что инфляция у нас носит особый «инерционно-колебательный характер» (интересно, кто придумал этот термин), что бороться с ней надо загадочными для меня немонетарными методами и т. д.

Я не знаю, кто вкладывал эти слова в уста В. Черномырдина, но его намерения ограничить роль экономистов-демократов и «завлабов» (кого он имел в виду — А. Шохина, Е. Гайдара или С. Шахрая?) всем были очевидны. Премьера явно подбивали к ревизии всех реформ 1990–1993 годов.

Наконец состоялась моя короткая встреча с Борисом Николаевичем — весьма конструктивная и благожелательная. Он не хотел меня отпускать и не предъявлял никаких претензий. Но я ставил некоторые жесткие условия (прежде всего устранение В. Геращенко и А. Заверюхи), на которые он не мог тогда пойти прежде всего из-за позиции В. Черномырдина. В любом случае расстались мы без взаимных обид.

Поэтому я не изменил своего решения, хотя, наверное, это была и ошибка, основанная на эмоциях и недостаточной политической опытности. Мне, наверное, не хватило выдержки, я слишком нервничал. Сегодня я это понимаю.

Прошло время, Б. Ельцин избавился от В. Геращенко, A. Заверюхи и многих других, хотя сделано это было слишком поздно. Правда, потом по какой-то иронии судьбы B. Геращенко снова оказался в Центробанке с известными результатами. Вот такие гримасы истории.

Надо сказать, что не будь тогда скандалов с моей отставкой и отставкой Е. Гайдара, наших абсолютно жестких заявлений и выступлений (в том числе в Давосе), то, скорее всего, намерения свернуть реформы были бы исполнены и наша экономика пострадала бы еще больше.

Еще одно — последнее — мое достижение в правительстве, оставшееся почти незамеченным, — публикация в январе 1994 года доклада «Российские финансы в 1993 году» — самого полного и честного обзора состояния российской экономики и финансов за многие десятилетия. Это был своеобразный отчет о работе — подробное изложение наших конкретных действий, достижений и неудач.

Экономисты и журналисты его не увидели, а Министерство финансов после моего ухода отказалось признавать его своим официальным документом. В последующие годы C. Дубинин, В. Пансков, А. Лившиц и другие не пытались дать такой обзор наших финансов. Очень жаль.

Огорчило меня и то, что через несколько дней после моего ухода бюджет по расходам раздули, появились денежные суррогаты, зачеты, все, чего нам удалось избежать в 1993 году. Помню, как А. Лившиц поверить не мог, что в мою бытность в Минфине ничего подобного просто не существовало.

Точно так же при мне не было заключено ни одного соглашения с республиками в составе России. Я яростно сопротивлялся этому асимметричному подходу С. Шахрая, так как, на мой взгляд, это разваливало государство. На меня давили, жаловались Б. Ельцину, но я стоял как скала. После моего ухода М. Шаймиев заявил: «Теперь Татарстан может спать спокойно». Буквально через несколько дней после моего ухода начали штамповать эти вредные соглашения.

С. Дубинин, который стал и.о. министра, не смог сохранить ведущую роль Минфина. Он хороший специалист, но не борец и слишком поддается разным влияниям. Именно тогда, в 1994 году, начались откат от реформ, многочисленные ошибки и компромиссы, нарастание коррупции и многие другие проблемы. Он не смог или не захотел этому противостоять по мягкости характера.

Фотография на обложке:
Борис Федоров, Борис Немцов и Егор Гайдар, 90-е годы/ Коммерсантъ