Преимущества и недостатки общих теорий

Ученым свойственно искать единые законы и принципы, которые объясняют множество различных явлений. Исаак Ньютон сформулировал единые законы движения, которые одновременно объясняют как движение земных тел, так и движение планет. Майкл Фарадей поставил перед собой задачу нахождения взаимосвязи между светом, теплом, магнетизмом и электричеством и развил единую теорию электромагнитного излучения. Позже энергия и материя были объединены в теории относительности Альберта Эйнштейна. Физики до сих пор стараются постичь комплексные явления в рамках общей объясняющей системы. В борьбе за единые теории наука стремится к обобщению. Идея унификации стойко сохранялась на протяжении всей истории науки и способствовала многим ее достижениям.

Экономисты также воодушевляются идеей теоретического обобщения. Они сформулировали закон спроса и универсальную экономическую проблему выбора в условиях ограниченности ресурсов. Развитие теории общего равновесия стало ключевой задачей передовых экономистов-теоретиков на протяжении большей части ХХ века. Можно привести и ряд других примеров: так, Джон Мейнард Кейнс назвал свою книгу «Общая теория процента, занятости и денег».

Безусловно, формулирование некоторых общих принципов желаемо и неизбежно. Эмпирические исследования всегда базируются на систематизации, категоризации и предположениях относительно взаимосвязей и причинности. Все теории, в свою очередь, опираются на всеобъемлющие аксиомы и онтологические допущения. Невозможно начать исследование без каких-либо основных общих предположений. Даже сбор данных требует общих правил распознавания и категоризации.

Тем не менее я бы хотел привести доводы в пользу того, что всеобъемлющая теоретизация в экономической науке, хоть она и играет важную роль, все же имеет свои пределы. Это является основным предметом моей книги «Как экономика забыла историю: проблема исторической специфичности в общественной науке». Попытки построить в экономике всеобъемлющие теории лишь частично увенчались успехом. Мы знаем, что кривые спроса теоретически могут иметь положительный наклон, следовательно, «закон спроса», который утверждает, что спрос всегда отрицательно зависит от цены (при прочих равных условиях), является весьма условным. Теория общего равновесия зашла в тупик в 1970-х годах, когда стало очевидно, что из элементарных предположений об индивидах может быть получено лишь очень небольшое число общих выводов. «Общая теория» Кейнса основывается на исторически специфических предпосылках относительно природы капиталистической экономики. Более подробно эти проблемы освещены в моей книге, где я привожу дополнительные примеры.

Излишне рьяное стремление к теоретическим обобщениям таит в себе серьезные опасности. Стремление к унификации объяснений не должно быть доведено до такой степени, когда сути используемого частного объяснения уделяется меньшее внимание. Обобщающие интерпретации вполне могут оказаться бесполезными. Теория о том, что все происходящее есть проявление воли богов, является объясняющим обобщением, но не имеет большого научного значения. Подобно этому общее предположение о том, что «каждый максимизирует свою полезность», также имеет малую объясняющую ценность, поскольку, с использованием простого теоретического аппарата, любая форма поведения может быть соотнесена с некоторой моделью максимизации полезности.

Требование особой осторожности при обобщении в экономической теории обусловлено самим объектом исследования, а именно обществом и социальными институтами. В этом заключается существенное различие между общественными науками, с одной стороны, и такими науками, как физика и химия, — с другой. Общественные институты и социально-экономические системы претерпели значительные изменения на протяжении последних тысячелетий, особенно в последние века и десятилетия. Законы физики, наоборот, сохранились неизменными со времен происхождения Вселенной. Следовательно, в отличие от таких дисциплин, как физика и химия, методы и процедуры исследований в области общественных наук должны меняться вместе с изменяющимся предметом этих исследований.

Частичным исключением является биология. Так же как и в социальном мире, в мире природы появляются новые виды и явления, а другие исчезают. Соответственно, биология совмещает установление общих принципов (например, классификацию, законы эволюции) и изучение специфических механизмов и явлений. Одной из причин, по которой общественные науки должны быть ближе к биологии, чем к физике, является то, что в биологии наблюдается проблема исторической (или эволюционной) специфичности.

Рассмотрим дальнейшие параллели с биологией. Чарльз Дарвин выработал общие принципы эволюции, основанные на общих механизмах изменчивости, наследственности и отбора. Однако схема Дарвина не создает законченную всеобщую теорию даже в биологии. Дарвинизм предоставляет общую систему описания, не претендуя на способность объяснить каждый аспект или деталь. Утверждая, что эволюция зависела от контекста, Дарвин пишет в «Происхождении видов»: «Я не верю в какой-либо постоянный закон развития». Для того чтобы истолковать любое явление, подвергшееся эволюции, необходимы дополнительные объяснения помимо теории естественного отбора. Например, концепция естественного отбора сама по себе не способна объяснить, почему у одних птиц оперение яркое, а у других серое. Требуются вспомогательные пояснения, отсылающие к необходимости маскировки или соперничеству у самцов. Из теории естественного отбора нельзя сделать вывод об изменчивости на индивидуальном уровне, и для объяснения этого явления необходимы дополнительные теории. Теория Дарвина не является общей, способной объяснить каждую деталь так, как законы физики могут в целом объяснить траекторию движения каждой частицы. Дарвинизм, наоборот, является метатеоретической системой, в которую должны быть помещены вспомогательные теории, относящиеся к специфическим механизмам.

Экономическая теория, так же как и биология, изучает сложные, подверженные эволюции, системы, в которых объекты накапливают прошлый опыт и в силу этого удерживаются на определенных траекториях развития. В связи с этим теоретизация в обеих науках должна происходить на различных уровнях. Необходимы как широко применимые общие принципы, так и дополнительные теоретические трактовки, принимающие во внимание исторические особенности.

Историческая специфичность экономических институтов

Большое число экономических институтов, которые мы принимаем как данность, существовали относительно недолго. Рынки существуют всего два с половиной тысячелетия, с момента их возникновения в Древней Греции. Торговля существует намного дольше, но на протяжении длительного времени это была торговля между поселениями и племенами, которая не предполагала наличия сколько-нибудь развитых прав собственности. Сельское хозяйство существует примерно десять тысячелетий, но бо́льшая часть произведенной за это время продукции предназначалась скорее для выживания, нежели для обмена. Если мы рассматриваем капитализм как рыночную систему с развитым рынком труда и капитала, то эта система существует не более четырехсот лет и не получила широкого распространения в мире до XX века.

Мы должны признать, что существуют различные виды социально-экономических систем, относящиеся к разным историческим периодам и связанные с географическим расположением. Проблема исторической специфичности обусловливает границы обобщения в общественных науках: существенно отличающиеся социально-экономические явления могут нуждаться в теориях, в чем-то отличающихся друг от друга. В случае, когда социально-экономические системы имеют общие черты, различные теории, необходимые для анализа различных систем, могут до некоторой степени иметь общие характеристики — но будут и важные различия. Понятия и теоретические подходы, годные для анализа одного реально существующего объекта, могут не подходить для анализа другого объекта. Возникновение вопроса об исторической специфичности связано с осознанием важных отличий между разными объектами исследования. Одна теория для всего может не подойти.

Например, социально-экономическая система сегодня существенно отличается от систем, существовавших пятьсот, тысячу или две тысячи лет назад. Даже в настоящее время, несмотря на наличие важных общих черт, характеристики частных составляющих социально-экономических систем, существующих в разных странах, сильно различаются между собой. К примеру, наблюдаются заметные различия между западными странами и странами бывшего советского блока. Во времени и пространстве существует большое разнообразие структур, правил и механизмов производства и распределения. Цели индивидуумов и социальные нормы также различаются в зависимости от культурной среды. Эти различия могут оказаться настолько значимыми, что они ограничивают возможность онтологического обобщения и объяснения. Поэтому для изучения различных видов социально-экономических систем требуются разные концептуальные и теоретические инструменты. В корне отличный объект анализа может потребовать принципиально отличного теоретического подхода.

Некоторые общие аспекты таких теорий могут, соответственно, отражать общие признаки исследуемых систем. Могут существовать исторически схожие явления, такие как ограниченность материальных ресурсов. Однако, сравнивая социально-экономические системы, мы сталкиваемся как со сходствами, так и со значительными различиями. Вероятно, теории, используемые для их анализа, должны содержать различные составляющие.

Многие подобные особенности невозможно учитывать путем простого изменения значений параметров. Сложность экономических явлений требует гораздо больше, чем частное приложение единой общей теории. Историческая специфичность требует разработки дифференцированных узких теорий, каждая из которых будет применима для анализа специфической социально-экономической системы. Теория, пригодная для изучения, например, феодализма, не обязательно должна быть полностью пригодна, например, для капитализма. Существенно различающиеся реальности создают необходимость в значительно различающихся теориях.

Адекватная теория капитализма должна исследовать широкое распространение рынков и трудовых отношений, объяснять поведение рыночно ориентированных, нацеленных на получение прибыли фирм. При феодализме же рынки и корпорации, ориентирующиеся на рынки, играли значительно меньшую роль. Следовательно, понятия, относящиеся исключительно к рынку, такие как рыночный спрос, рыночное предложение и рыночная конкуренция, будут значительно менее важны в теории феодализма. Вместо этого теория феодализма должна быть сконцентрирована на других важных явлениях. Большее значение приобретут другие понятия, связанные с природой феодальной иерархии и власти. Возможно, конечно, что теория феодализма и теория капитализма будут иметь общие черты и базовую теоретическую структуру, но будет ошибочным предполагать, что такая единая основа обязательно составит адекватную и полную теорию. Значимые отличия капитализма от феодализма накладывают ограничения на возможность обобщений, которые охватывали бы оба явления.

Всякая попытка сформулировать какую-либо общую модель, объясняющую сложные и очень разные случаи, сталкивается с проблемой применимости. В результате многие теоретики вынуждены вводить специфические предпосылки. Как следствие, большинство экономических теорий, претендующих на обобщение, на самом деле довольно специфичны. Более того, движение в направлении кажущейся всеобщей применимости в некоторых случаях может привести к тому, что упускаются из виду специфические зависимости и взаимосвязи, являющиеся важными особенностями отдельных социально-экономических структур. Любая попытка решить проблему исторической специфичности должна принимать во внимание вопрос равновесия между всеобщностью и вниманием к специфическим деталям.

Проблема универсального и специфичного в истории экономической мысли

Примечательно, что в основных современных экономических учебниках любого уровня столь насущная методологическая проблема обсуждается редко или не обсуждается вообще и нечасто освещается даже в «диссидентствующей» или методологически осведомленной литературе по экономике. Однако проблема исторической специфичности была внятно сформулирована Карлом Марксом и его последователями и являлась предметом исследований немецкой исторической школы в период с 1840-х по 1930-е годы. Этой проблемой в Германии занимались такие ведущие теоретики, как Густав Шмоллер, Вернер Зомбарт и Макс Вебер. В Великобритании к данной проблеме обращался Альфред Маршалл, который положительно отзывался о вкладе немецкой исторической школы. Интерес к проблеме проявлял также американский институционализм, но, за исключением таких выдающихся ученых, как Джон Коммонс и Фрэнк Найт, теоретически американцы не смогли продвинуться значительно дальше, чем немецкоязычные экономисты-теоретики до них.

Таким образом, проблема исторической специфичности была исследована немецкими экономистами в XIX веке, но так никогда и не стала насущной темой в экономической литературе на английском языке. Однако эта тема должна стать одной из основных, по крайней мере для исследователей-реалистов в широком смысле слова. Данный вопрос, несомненно, является одним из самых важных в экономических и общественных науках, и пренебрежение им нисколько не умаляет его значения.

Если моя оценка верна, то объяснения в свою очередь требует фактическое отсутствие обсуждения проблемы в современной экономической теории. В частности, это можно объяснить гонениями и военными разрушениями в период нацизма, с 1933 по 1945 год, которые отрицательно сказались на развитии немецкой философии и общественных наук. Также нужно учитывать тот факт, что от людей, изучающих экономику, больше не требуется владение немецким языком.

Если мы рассматриваем капитализм как рыночную систему с развитым рынком труда и капитала, то эта система существует не более четырехсот лет и не получила широкого распространения в мире до XX века.

Существуют, однако, и другие причины того, что данным вопросом перестали интересоваться. Маркс и немецкая историческая школа ясно сформулировали проблему, но их методологические подходы не позволяли адекватно исследовать ее. Этот недостаток был использован представителями австрийской школы во время Methodenstreit (спора о методах), начавшегося в 1880-х годах. Первая методологическая контратака экономистов-историков оказалась несостоятельной, и даже Шмоллеру не удалось предложить адекватный методологический отклик. Принципиальная слабость ранней исторической школы заключалась в избыточной вере в эмпирику и индуктивные методы.

В период между войнами ученые поздней исторической школы, включая Зомбарта, осознали этот недостаток, но у них не было достаточно времени, чтобы разработать альтернативный подход. К власти пришли нацисты, и началась Вторая мировая война. К 1945 году проблема была похоронена в руинах. Возникла общепринятая точка зрения, что немецкая историческая школа, мол, проиграла методологический спор, и дискуссия была закрыта. На самом деле школа была на грани методологического прорыва, и, во всяком случае, спор был окончен не из-за убедительности встречных аргументов, а из-за жестоких исторических событий.

Несмотря на то что в настоящее время экономика этим вопросом пренебрегает, именно в экономической теории на протяжении примерно ста лет широко обсуждалась проблема исторической специфичности. Социология в западной академической среде окончательно укрепилась только в начале XX века. В 1930-е годы экономическая теория, равно как и социология, претерпела методологическую трансформацию, включая переопределение природы и предмета этих наук. Эти трансформации также стали одной из причин того, что дискуссия об исторической специфичности пришла в запустение.

Главными архитекторами реконструкции двух дисциплин в 1930-х годах были Лайонел Роббинс в экономике и Толкотт Парсонс в социологии. Хотя их позиции и различались, им удалось «разграничить территорию» каждой из дисциплин. По их видению, экономика должна была быть посвящена проблеме выбора, а социология — проблеме действия. Оба также постарались похоронить проблему исторической специфичности. После коллапса немецкой академической науки во время Второй мировой войны и поражения институционализма в США в 1940-х годах послевоенная экономическая теория оставила проблему исторической специфичности в прошлом.

Сторонники общих теорий не признают наличие проблемы исторической специфики, поскольку верят, что экономическая теория может развиваться на основе универсальных и исторически неспецифичных допущений. В прошлом некоторые эмпирики выступали против таких теоретиков, указывая на особенности каждого отдельного случая. Но, не создавая базовую теоретическую основу, эмпирики в отсутствие системы категоризации просто теряются. В самых крайних случаях теоретики общего подхода видят лишь сходства, а эмпирики — лишь различия. Проблема заключается в установлении категорий и предположений, которые можно будет использовать как в эмпирических, так и в теоретических исследованиях. Эту проблему в принципе невозможно решить путем одной только работы с фактическим материалом.

Недавние заблуждения и дальнейшие направления исследования

Теоретические и методологические проблемы, поднятые в данной статье, несут в себе огромные последствия как для развития экономики как науки, так и для ее применения в конкретных условиях. Исходя из них, экономистам следовало бы быть значительно более внимательными к отдельным историческим и культурным деталям.

Именно подобной чувствительности не хватало в начале 1990-х годов многим западным консультантам бывших социалистических государств. Воодушевленные универсальной идеей обмена и рынка, они проводили наивную и неоправданную экономическую политику («шоковую терапию») в надежде на то, что на основе примордиальных характеристик человеческих отношений рыночная система даст ростки и стремительно разовьется, как только государственный бюрократизм будет уничтожен, а частные предприниматели получат свободу. Влиятельный западный консультант Джеффри Сакс писал в 1993 году: «Рынки начнут возникать, как только бюрократы плановой экономики освободят свое место». На самом деле рыночные условия не являются универсальной средой существования человека, и они не появились спонтанно. Также сообщалось, что Алан Гринспэн, глава Федеральной резервной системы США, изначально предполагал, что развал советских режимов «автоматически образует свободную рыночную систему», веря в то, что капитализм заложен в природе человека. Позже, к его чести, он отказался от этого мнения. Тогда он сказал: «Оказывается, это совсем не вопрос природы человека, это вопрос культуры». Культурные устои меняются во времени и пространстве и несут отпечатки своей уникальной истории.

Проблемы возникают из попытки развивать выводы о частных исторических явлениях до всеобъемлющего уровня. Такие важные концепции, как права собственности, товарообмен и рыночные системы, ошибочно считаются универсальными условиями для человеческого существования, а не выражением определенных явлений на конкретной стадии человеческой истории. В то же время эти ключевые понятия неясно определены. Если бы их определили более точно и аккуратно, их исторические свойства стали бы очевидны. Следовательно, прикрываясь якобы всеобъемлющей теорией рыночного поведения, стандарты и особенности западных капиталистических систем просто навязываются остальному миру.

Экономическая теория и практика, наоборот, должны быть чувствительными к частным случаям. Рыночные структуры не возникают спонтанно, они должны быть специально созданы и должны учитывать особенности культурной среды, в которой они возникают. Стремление к предпринимательству не является естественным и всеобъемлющим состоянием человека, возникающим при отсутствии ограничений. Его развитие зависит от конкретных институтов и специфических исторических условий.

Соответственно, в постсоветском контексте особое внимание должно быть уделено культурным и институциональным условиям, в которых необходимо отстраивать рыночные структуры и поддерживать предпринимательство. Эти системы не развиваются самопроизвольно, как в вакууме. Они возникают на основе существующих, исторически обусловленных институтов в существующем культурном контексте. Разработчики экономической политики должны поддерживать этот процесс и, возможно, оказывать помощь в тех случаях, когда ключевые институциональные условия развиты слабо или не существуют. Например, такой подход может быть использован в развитии и адекватной защите прав собственности и полноценного функционирования справедливой и единой для всех правовой системы. Россия щедро наделена природными ресурсами и человеческим потенциалом, но испытывает недостаток исторического опыта развития демократических институтов и беспристрастного правоприменения. При построении эффективной рыночной системы эти сильные и слабые стороны необходимо учитывать. Мы не можем просто исходить из того, что рыночные структуры или предпринимательство будут развиваться автоматически, — основываясь, быть может, на ошибочных выводах из предполагаемой универсальности условий существования человека.

Возвращаясь к экономической теории, необходимо подчеркнуть, что она должна работать на многих уровнях. Общие принципы и концептуальные основы играют важную роль, но они должны быть дополнены теоретическим анализом отдельных экономических институтов и культурных особенностей среды. Например, для понимания того, как работает рынок, необходимо использовать общие принципы и понятия. Однако разные рынки работают по-разному, в зависимости от конкретных правил, механизмов контроля над выполнением контрактов и норм ведения переговоров. Следовательно, подобные особенности должны учитываться и теорией.

Опять же необходимо понимать, что развивающиеся рыночные институты в постсоветских странах будут отражать специфические национальные, региональные и культурные особенности. Например, присутствуют значимые устойчивые различия между применением арбитражного права в англо-американских странах, с одной стороны, и, с другой стороны, в странах континентальной Европы, где система законодательства основана на наполеоновском праве. Российский капитализм будет продолжать отличаться от капиталистических систем в других странах, и некоторые эти отличия могут быть использованы во благо жителей страны. Развитие любой национальной капиталистической системы всегда исторически обусловлено и зависимо от предшествующего опыта развития.

Эти теоретические и методологические вопросы обусловливают сложные условия развития экономической науки в будущем. Мы можем учиться на примере пределов объясняющей способности западных экономических теорий мейнстрима с их недостатком внимания к конкретным историческим условиям. Мы можем учиться у тех экономистов и представителей других социальных наук, которые изучали данную проблему в прошлом. Развитие экономической теории в будущем не сводится только к развитию математических методов, оно требует компетентности в области философии и знания истории как самих экономических учений, так и экономического развития отдельных стран.

В заключение необходимо отметить, что как построение, так и применение экономической теории должны быть чувствительными к конкретному историческому, институциональному и культурному контексту. Смелые обобщения часто оказываются малоприменимыми, а неосторожное внедрение политик, основанных на всеобъемлющих теориях, в прошлом привело к значительным неудачам. Я надеюсь, что мы в состоянии избежать подобных ошибок и сможем разработать более чувствительные, изощренные и плодотворные подходы.

Перевод с английского Виктории Петровой

Изображение на обложке: График экономического равновесия