Есть ли альтернатива у государства?

Государство появилось только в достаточно поздний период человеческой истории, в котором мы, правда, привыкли жить и поэтому воспринимаем государство как нечто естественное, без чего существовать и жить нельзя. Тем не менее целые человеческие общества, cравнительно развитые, существовали в рамках безгосударственного порядка.

Если заходить далеко в историю, то это будут, допустим, достаточно развитые неолитические города, существовавшие в Малой Азии какие-нибудь семь или восемь тысяч лет назад. Есть историки, которые всерьез считают, что греческий полис, древнегреческая демократия — это тоже была безгосударственная общественная структура, если, конечно, не принимать во внимание такое уже действительно государственное образование, как, скажем, Спарта. Если мы возьмем классические полисы, такие как Фивы или Афины, или еще более мелкие города Древней Греции, то мы обнаружим, что они функционировали без какого-то специального государственного аппарата, отделенного от общества. Все решения там принимались на основе самоуправления, общим собранием граждан полиса.

Наконец, можно поставить вопрос и иначе, о принципиальной допустимости существования общества без государства, если мы будем рассматривать социум, общественный механизм, снизу. Мы знаем, что существуют такие явления, как коммуны, что существует такое явление, как местное самоуправление, которое функционирует вне рамок государства, что называется, на общественных началах. Мы знаем, что вполне люди в состоянии принимать решения на этом уровне сами. А если люди принципиально в состоянии договариваться хотя бы на самом низовом уровне, что им мешает в теории снизу координировать свою деятельность также без государственного аппарата, на основе просто согласования своих интересов, позиций, устремлений и действий?

Классическим примером жизнеспособности анархистских экспериментов в рамках современного общества могут, разумеется, служить события Испанской революции 1936–1939 годов. В июле 1936 года в ответ на начавшийся военный мятеж во главе с генералом Франко, как потом выяснилось, испанские рабочие, объединенные в анархо-синдикалистские профсоюзы, то есть массовые анархистские рабочие организации, вышли на улицы, взяли в руки оружие и в ряде районов страны, в частности в Каталонии, подавили тот самый вооруженный мятеж военных и практически взяли общественную жизнь в свои собственные руки именно на самоуправляющейся основе. Работники взяли в свои руки предприятия, на которых они работают, жители взяли под свое управление кварталы, в которых они живут, и стали налаживать общественную самоорганизованную жизнь снизу, невзирая на сохранявшуюся официально и формально власть республиканской Испании.

Термин «двоевластие» в данном случае хорошо поясняет, о чем идет речь. Можно это назвать антивластью и контрвластью, это будет даже более точно. Практически все стороны общественной жизни так или иначе оказались под низовым контролем и под управлением низовых, рядовых граждан, которые просто-напросто сами принимали решение снизу, не обращая внимания на государство. Такая система просуществовала достаточно долго, по крайней мере, в течение нескольких месяцев, пока государство не укрепилось и не перешло, что называется, в контрнаступление против этих самоорганизованных общественных структур.

На сегодняшний момент из истории можно сказать, что пока что государство оказывалось сильнее. Но, разумеется, это, во-первых, ни в коей мере не опровергает принципиальную возможность создания безгосударственных общественных структур и безгосударственного пути развития. Во-вторых, на это можно ответить так: все в истории когда-нибудь бывает в первый раз. Поэтому, в общем-то, единственное, что в этом плане остается обществу, — это продолжать пробовать снова и снова в расчете на то, что так или иначе благоприятное соотношение сил сложится в какой-то момент.

Не надо бояться анархии

Анархия в обыденном сознании и в обыденном языке выступает в качестве синонима хаоса, беспорядка. Но, видимо, это связано прежде всего с тем, что современный человек просто привык жить в условиях государства. Он просто не мыслит себе иной жизни, иной формы организации своего собственного существования.

Есть хороший пример, который, по-моему, когда-то приводил Кропоткин, один из ведущих в свое время теоретиков анархизма. Если спросить каждого отдельного человека, нужно ли ему для того, чтобы он вел себя правильно, нормально, этично, не совершал какие-то преступления против ближних людей, не вредил им, — нужен ли ему для этого полицейский, он скажет: «Мне нет, но вот другим — им, безусловно, нужен».

Люди отвыкли обсуждать между собой свои совокупные совместные действия. Люди привыкли, что за них кто-то решает. Решает за них государство, власть, какой-то иной посредник, какой-то орган. Решает за них кто-то, за кого они проголосовали, кого они избрали, то есть какой-то их представитель, но не они сами. У анархистов существует такой термин «прямое действие», термин, который тоже многократно искажен, многократно неправильно и неверно трактуется. Если вы встретите где-нибудь в газетах или в СМИ упоминание о прямом действии, то обычно под этим будут пониматься какие-то акты насилия. Анархисты употребляют его именно в своем изначальном, первоначальном смысле: непосредственные действия самих заинтересованных людей, не передоверивших это действие никому другому. То есть когда люди сами собираются, сами обсуждают, что им делать, и сами осуществляют свои собственные решения. Это, собственно, и есть самоуправление. Поэтому для анархиста анархия и самоуправление — это синонимы.

Анархия — это не хаос с точки зрения анархизма. Это, как еще когда-то выражался Кант, порядок без господства, порядок без власти. Вот что такое, по сути дела, анархия. Это самоорганизованный порядок. «Самоорганизованный» означает «организованный самими людьми» в рамках того самого прямого действия. Поэтому для анархистов главная форма принятия решений в обществе — это общее собрание заинтересованных людей. Если речь идет о большом городе, то это, конечно, изначально общее собрание жителей какого-то квартала, какого-то микрорайона. А затем, на уровне более высоком, на уровне части города или города в целом, это уже действительно система делегатов. То есть анархизм не возражает, например, против выбора делегатов. Но делегат — это не депутат, делегат — это не представительство в прямом смысле слова, как это понимается в рамках концепции государственной власти. Делегат ничего не решает. Он всего-навсего доносит до других делегатов от таких же самоорганизованных собраний жителей решение того собрания, которое вручило ему мандат. Анархизм в принципе ориентирован на то, чтобы по возможности учесть мнение всех тех, кто принимает решение, всех, кто участвует в процессе решения. Понятно, что абсолютно в полной степени это невозможно и что в конечном счете будет достигнут некий компромисс, но этот компромисс (и это очень важно с точки зрения анархизма) должен основываться на максимально полном возможном согласии тех, кто участвует в процессе принятия решения.

В той мере, в какой необходимо состыковывать эти решения, необходимо совместное усилие. Необходимо что-то делать вместе, необходимо сотрудничество. Необходимо предпринимать какие-то общие проекты. Тогда, соответственно, вступает в действие вот этот проект договоренности снизу. «Снизу» — это ключевой термин для анархистов, как и «прямое действие»: снизу, договоренность снизу, свободная ассоциация, свободная договоренность. Снизу достигается соглашение о совместном действии. Никто не вправе командовать, никто не вправе приказывать. Решения принимаются снизу и состыковываются снизу. Анархизм исходит из того, что человек может быть разумным. К сожалению, в современном обществе он не всегда ведет себя разумно. Но он принципиально способен быть разумным. Анархизм верит (можно употребить здесь такое слово) в человеческий разум, в то, что люди в состоянии разумно, рационально договариваться между собой о том, как им жить.

Государство предлагает простой способ договариваться — посредством, так сказать, демократии, выбора некоего центрального органа, который затем через государственные институты принимает соответствующее решение. Чем центральнее, чем выше расположен орган, принимающий решение, тем более значимо, тем более весомо и тем более обязательно его решение. Анархизм исходит из совершенно иной посылки: никакой вышестоящий орган, никакая координирующая структура не имеет ни малейшего права с точки зрения анархизма нарушать волю и желание тех людей, которые снизу непосредственно сталкиваются с той или иной проблемой.

Анархизм — это совместное действие

Когда люди действуют не просто поодиночке, но собираются вместе, собирают общее собрание, обсуждают, что им делать, являются суверенными хозяевами своей собственной борьбы и в рамках этой борьбы могут сами принимать решение о том, как эта борьба будет происходить, — это и есть самоорганизация.

Естественно, вначале эта самоорганизация может быть разовой, она может быть ad hoc, может длиться недолго и, скажем, существовать только до тех пор, пока проблема не решена. Анархисты предполагают, что рано или поздно люди могут проконтролировать результаты борьбы. А раз проконтролировать, то это требует и более длительной и более устойчивой формы самоорганизации — предположим, в форме более-менее регулярно собирающихся общих собраний, которые обсуждают эту проблему. И вот тогда, постепенно из такой разовой, эпизодической самоорганизации может вырасти уже самоуправление, то есть некие структуры самоорганизованного, самоуправляющегося принятия решений.

Все еще есть такая форма экономической самоорганизации, как израильский кибуц, который, в принципе, изначально, по своей форме организации, принятия решений и экономического функционирования был достаточно близок к анархистскому общественному проекту. Тем не менее в конечном счете они оказались вписанными в государственную структуру, в структуру определенной экономической модели, основанной, с одной стороны, на денежной системе, на стремлении к получению прибыли, а с другой — на попытках государственного централизованного планирования, которые тоже осуществлялись израильскими социал-демократами. Первоначально некоторые теоретики кибуцев считали, что возможно сосуществование. Был такой знаменитый философ Мартин Бубер, который тоже выступал в качестве одного из теоретиков кибуцной альтернативы или кибуцного пути развития, считая, что это действительно будет альтернативой современному государственническому социуму по всему миру. Постепенно кибуцы интегрировались и в систему государства, и в систему принятия решений, и в систему экономической структуры, когда они стали постепенно брать кредиты у банков, сами стали выступать в качестве работодателя и когда началось расслоение внутри кибуцев.

Вероятно, этот самоорганизованный социум, как его себе представляют анархисты в виде самоорганизованных общин, общих собраний, анархо-синдикалистских свободных профсоюзов и еще каких-то иных форм организации, конечно, будет оказывать сопротивление, самообороняться, и, вероятно, какие-то сшибки и столкновения исключать нельзя, как это, пожалуйста, было в Испании в 1936 году.

Анархисты предлагают свою альтернативу, анархисты предлагают свою форму реализации этой альтернативы. Дальше все зависит от самого общества: примет или не примет. Другое дело, что анархисты предупреждают и напоминают, например, об экологической угрозе, они говорят о том, что логика современной цивилизации, основанной на властничестве, на господстве, ведет в совершенно определенную сторону — к тому, о чем когда-то говорил Римский клуб, о чем говорилось во многих других экологических докладах: ведет к растворению, исчезновению, размыванию человека общественного, к той самой агорафобии современного человека, к патологической подчас неспособности собираться вместе и принимать какие-то согласованные решения, к тотальной, трагической атомизации человека в современном мире, к абсолютно полному отчуждению — чем дальше, тем больше. То есть фактически к деградации человека как личности в потенциале.

Анархисты предупреждают, но в остальном они прогностики. Они никого не заставляют, они говорят «если — то». Если человечество будет продолжать развиваться по тому пути, по которому оно идет, то кончится это так-то и так-то. Кончится очень плохо. Есть способ это избежать? Есть. Мы его предлагаем, говорят анархисты. Хотите — берите, хотите — нет. Нельзя заставить людей выбрать свободу. Свобода должна быть выбрана самими людьми, иной дороги нет.