— Когда впервые возник концепт представительной демократии?

Надя Урбинати: Согласно Пьеру Розанваллону, само выражение впервые было употреблено в письме Александра Гамильтона к Гувернеру Моррису в 1777 году. Затем уже более систематически оно использовалось в начале 1790-х — в первую очередь Пейном, Кондорсе и Сийесом. Последний в своих «Основах общественного устройства» провел любопытное различие между двумя толкованиями представительного правления, из которых только одно является демократическим, хотя оба основаны на выборности и, следовательно, применимы к обширным и населенным территориям. В одном случае речь идет о «поощрении партийных консультаций на местном уровне», в другом — только о «делегировании представителей в центральную ассамблею». И согласно Сийесу, первый вариант не может породить «одну общую волю», поскольку требует учитывать местные интересы, — это похоже на модель, которую предлагал Кондорсе. Для нас интересно, что Сийес прекрасно понимал наличие существенной разницы между разными формами представительного правления.

— Бернар, вы ведь говорите, что представительная демократия демократична, а представительное правление аристократично?

Бернар Манен: Нет, я ничего подобного не утверждаю. Представительство, безусловно, включает демократические компоненты — в первую очередь возможность для всех граждан требовать в конце срока полномочий отчета от своих представителей и отказывать им в поддержке в случае неудовлетворительного исполнения ими своих обязанностей. Эти элементы демократии реальны и значимы. Все дело в том, что ими одними принцип представительства не ограничивается. Представительство — это также власть элит, далеко не во всем связанных волей своих избирателей. Таким образом, в представительном правлении совмещаются как демократические, так и недемократические компоненты. Именно поэтому я определяю его как смешанную форму правления, опирающуюся на античную идею смешанного устройства, в свою очередь восходящую к Аристотелю и Полибию. Называть современную представительную демократию системой, где народ «суверенен» или «опосредованно» управляет сам собой, — значит закрывать глаза на смешанное сложное устройство подобных систем.

Представительное правление никогда не было простой формой правления. Более того, на протяжении последних десятилетий институты, которые изначально не являлись частью представительной демократии, заняли прочное место в различных ее разновидностях: речь идет, например, о конституционных судах, осуществляющих надзор за законодательством, или так называемых независимых ведомствах. С появлением подобных институтов смешанный характер нашей демократии стал еще больше бросаться в глаза.

— Когда вы говорите о «простой форме правления», вы имеете в виду, что древние не знали никакой формы представительства вообще?

Н. У.: Представительство в политике имеет место (и следовательно, может называться таковым) там, где осуществляется законотворчество. Именно в этом смысле ученые и политические лидеры XVIII века признавали, что люди Нового времени придумали нечто, неизвестное древним. Пожалуй, конституционная революция в Англии XVII века стала важнейшим шагом вперед в создании представительного правления. Переход от отбора к выборности — или, иначе, метод открытого состязания за замещение законодательных должностей — стал поворотным моментом в создании системы представительства. Представительное правление подразумевает выборы, причем именно в законодательной сфере. Эти два обстоятельства позволяют нам сказать, что представительное правление — это феномен Нового времени, неизвестный античности.

— Когда же возникла идея представительства?

Н. У.: По мнению специалистов по истории политических учений и учреждений, история представительства началась в Средние века внутри Церкви. Тогда оно также служило средством установления связи между центром и периферией. Церковь хотела выступать представителем всего христианского мира, и представительный принцип стал средством объединения всех христиан или по крайней мере больших групп верующих. В Средние века публичное законодательство стало в значительной мере строиться на контрактных принципах. И религиозные, и светские общины были согласны с тем, что наделение властными полномочиями должно регулироваться нормами гражданского права — из чего, по словам Отто Гирке, с неизбежностью вытекало, что любая политическая власть непременно должна была выступать «представителем» подчиненной ей общины.

Впрочем, в 1736 году Шипионе Маффеи в своем сравнительно-историческом исследовании, посвященном республиканским формам правления, писал, что еще римляне прибегали к принципу представительства, чтобы дать возможность многочисленным нациям, входившим в их империю, озвучить свои интересы. При этом он ссылался на Тацита, который в своей «Германии» описывает различные формы представительных и парламентских институтов, посредством которых германские племена озвучивали свои требования перед римским Сенатом. Таким образом, представительство служило средством объединения громадной территории Республики в своеобразную федеративную систему.

Б. М.: Истоки представительства, несомненно, следует искать в Средневековье, в рамках Церкви, а также в контексте взаимоотношений городов с королями или императорами. Идея состояла в посылке делегатов, уполномоченных принимать решения, имеющие обязательную силу для тех, кто их послал. В этом и лежат корни представительства. Потом данная практика была перенесена в иные контексты и применена к другим задачам.

Н. У.: Сюда же относятся и некоторые неполитические институты — например адвокаты и вообще юридическое представительство.

— Какова же во всем этом была роль Гоббса?

Н. У.: Гоббс нашел представительному принципу качественно новое применение — скажем так, использовал его как стратегию для создания суверенного государства. В его системе представительство было средством обеспечения легитимности абсолютному правителю — за счет лишения власти народа, который становился не более чем подданными. Согласитесь, любопытный способ придания легитимности путем отъема власти у народа — представительство как фикция для создания абсолютного суверена.

Б. М.: Гоббс, возможно, и озвучил — причем весьма убедительно — идею суверенной власти, действующей от имени и вместо своих подданных. Однако тот факт, что теория Гоббса кажется нам поразительной, отнюдь не доказывает, что она существенно повлияла на реальные исторические события. Как мы уже отметили, институты и инструменты представительства появились задолго до Гоббса. Кроме того, Гоббс вообще не упоминает о выборах как средстве наделения суверенной властью.

Что касается представительного принципа, Сийес действительно читал и ссылался на Гоббса, когда формулировал и обосновывал некоторые свои суждения по поводу правительства. Однако я не думаю, что мы найдем подобные ссылки у кого-нибудь из американских отцов-основателей. Проследить влияние идей Гоббса на американских революционеров или авторов конституции — задача, мягко говоря, непростая.

Н. У.: Квентин Скиннер справедливо указывает на роль Гоббса в создании антиреспубликанской представительной системы. Более того, можно сказать, что Гоббс вообще не рассматривал представительство в качестве политического института и с этой точки зрения вовсе не формулировал идею представительного правления (хотя и оперировал принципом представительства в государственном контексте). На самом деле он использовал принцип представительства отнюдь не для того, чтобы создать правительство, представляющее мнения людей или ответственное перед ними. Пожалуй, нам стоит отделить представительство от данной традиции, по сути, являвшейся способом наделить суверенное государство абсолютной властью, а не создать правительство, пользующееся народной поддержкой и уполномоченное избирателями. Выборное представительство означает разрыв с абсолютизмом и в то же время, безусловно, открывает путь для демократической трансформации системы управления.

Таким образом, XVIII век приобретет еще большее значение, если мы проследим те противоречивые формы, которые приняла идея представительного правления. Я думаю, что американский опыт представляет большой интерес — в том числе и потому, что отцы-основатели практически реализовывали принципы представительства, создавая свою республику, а не занимались пустым теоретизированием.

— Вы оба описываете различный набор принципов представительного правления и представительной демократии. В чем они заключаются, и в чем вы не согласны между собой?

Б. М.: Я сосредотачиваю внимание в первую очередь на конкретных организационных формах. Я называю их принципами, потому что они остаются стабильными на протяжении времени. Однако под принципами я подразумеваю отнюдь не абстрактные предложения и уж тем более не идеалы или ценности. Мой подход — позитивистский и аналитический. Признаю, ему также присущи определенные ограничения, и выбрал этот подход я исключительно из-за его практичности. Я выделяю четыре организационных элемента, которые остаются неизменными с самого возникновения представительной системы.

1. Те, кто правит, назначаются путем выборов через регулярные временные промежутки. Представительное правление типизирует не один только факт, что должностные лица отбираются на выборной основе, но еще и то, что подобные выборы носят повторяющийся характер. В своем знаменитом определении демократии Шумпетер почему-то не упоминает о регулярном характере состязательных выборов. Однако повторяемость выборов имеет далеко идущие последствия. Находясь в должности, те, кто правит, обязаны постоянно иметь в виду то, как в конце срока полномочий их деятельность оценят избиратели. Таким образом, выборы не только определяют лидеров, но и непосредственно влияют на политику и действия тех, кто находится у власти. В конце срока полномочий у должностных лиц требуют отчета. При представительном правлении правят элиты — но они в то же время подотчетны простым гражданам. Стоит отметить, что в своем определении демократии Шумпетер вообще не упоминает о подотчетности власти. В этом с особенной ясностью проявляется сочетание демократических и недемократических компонентов.

2. Те, кто наделен властью, пользуются известной мерой независимости в принятии политических решений во время своего пребывания в должности. Нельзя сказать, что они жестко связаны пожеланиями избирателей или теми политическими платформами, на которых пришли к власти в ходе выборов. Заметьте, что данное обстоятельство оставляет избирателям возможность влиять на избранных должностных лиц. Просто согласованность пожеланий первых и действий вторых не носит обязательный характер.

3. Третий принцип — это то, что я называю свободой общественного мнения. Хотя представители и пользуются известной свободой действий, народ в целом, как и любой сегмент населения, со своей стороны также сохраняет право озвучить собственное мнение или недовольство и в любое время добиваться своего у должностных лиц. Даже Берк, один из самых яростных противников обязательности избирательских наказов для представителей, настаивал в своем «Третьем письме о цареубийственном мире [1796–1797]», что народ сохраняет право в любое время выражать свои взгляды и пожелания — так, что они будут иметь «пусть и не абсолютную силу, но по крайней мере вес». Похожую идею мы найдем в первом пункте Первой поправки к американской конституции. Этот пункт гарантирует «право народа мирно собираться и ходатайствовать перед правительством об удовлетворении обид». Представительное правление никогда не было системой, при которой народ через регулярные интервалы избирал бы своих уполномоченных, а в промежутках сохранял совершенное спокойствие. Это еще одно обстоятельство, упущенное Шумпетером и его последователями.

4. Последняя черта состоит в том, что государственные решения выносятся на суд общества путем обсуждения. Из чего, впрочем, отнюдь не следует — и я на этом настаиваю, — что представительную власть можно определить как управление посредством обсуждения. Обсуждение — это не процедура принятия решения, но способ оценки, тщательного исследования и испытания государственных решений. Это и есть мои четыре принципа.

Н. У.: К четырем принципам, названным Маненом, я бы добавила еще кое-что. Представительный принцип отнюдь не сводится к тому, чтобы люди голосовали за того или иного кандидата. Гораздо важнее, чтобы граждане имели возможность озвучить свою позицию в перерывах между выборами. И партии и ассоциации как раз и создают такую возможность.

Второй момент — это представительность представительства. Суть последнего заключается не в замещении, а наоборот, в отождествлении. Когда я голосую, то фактически делаю сразу две вещи: выбираю человека, который займет место в законодательном собрании, и при этом стараюсь, чтобы его идеи как можно больше походили на мои — т. е. чтобы он возможно более служил их выразителем, представлял их. Я не выберу компетентного бюрократа или специалиста — поскольку законодательная деятельность отличается от работы бюрократа и вообще госслужащего (от которого в ходе исполнения своих обязанностей не требуется выражать какие-либо идеи и даже поступать в соответствии со своими убеждениями). Я проголосую за того, чьи взгляды близки к моим, — потому что у меня есть определенная позиция, какой закон надо принять или какие изменения следует внести в уже существующий, и я хочу, чтобы мое мнение было услышано. Обязанности представителя — исключительно политические.

Репрезентативность, таким образом, — это идейная и идеологическая близость между тем, кого выбирают, и теми, кто выбирает. Эта близость также играет не последнюю роль в самом законодательном процессе, поскольку заставляет представителей и действовать как членов коллегии, и в то же время поддерживать связь с избирателями и обществом в целом. Без этой связи плюрализм внутри законодательного органа будет отражать не более чем личные взгляды депутатов, вне всякой корреляции с позицией гражданского общества — иначе говоря, представители будут представлять самих себя. Собрание, составленное таким образом, будет напоминать институт прямой демократии (когда каждый гражданин представляет только себя самого и собственную точку зрения по вопросам, выносимым на голосование). Однако представительство — это не прямая демократия. Партии и общественные объединения составляют важный, я бы даже сказала, ключевой элемент представительного правления. Подлинно представительное собрание есть не совокупность отдельных делегатов, но коллективный орган представительства. Иными словами, входящие в подобное собрание индивидуумы должны отражать идеологические предпочтения — и противоречия — в обществе. Они представляют не самих себя — или меня как частное лицо, но меня как равноправного члена демоса, или гражданского коллектива. Представительство качественно отличается от частного, или «законного» представительства именно тем, что не предполагает императивного мандата, — иначе говоря, я не могу отказаться от услуг подобного представителя, даже если он говорит и делает то, с чем я лично не согласна. Поэтому благодаря политическим партиям отдельный представитель отражает и позицию граждан, и общественный интерес в целом. Партии отличаются от фракций тем, что, согласно Макиавелли, связывают частные и общественные интересы, тогда как фракции подменяют общественные интересы частными.

Фото: Надя Урбинати, 2015. School of Public Policy at Central European University / YouTube