Наше время — не просто период проведения стандартных экономических реформ, детально изученный по опыту стран Европы, Латинской Америки, Азии. Наша ситуация определяется особо особенными особенностями. Это завершающиеся в России революции — социальная и политическая — и сопутствующий им переворот.

Социальная революция означает ликвидацию большей, подавляющей части социальных барьеров и, соответственно, жесткого социального деления на слои, классы и группировки.

Политическая революция означает ликвидацию и крах государства как социального института в этой стране. Это важно понять — здесь отличие от ситуации в странах Восточной Европы и так называемого СНГ.

Там имеет место только переворот — крах режима, крах элиты. На фоне этого краха происходит постепенная — и очень быстрая — материализация нового государственного режима, вдвойне крепкого своей реставрационной идеологией. Имеет место борьба партий и группировок, но только внутри этого нового режима; сам же режим эффективен, последователен и консолидирован. В результате правительства имеют относительно легкую возможность идти по пути традиционных, уже навязших в зубах реформ.

У нас же — страна осталась и изменилась, а государство сморщивается и исчезает. Все попытки идейной, не говоря уже об организационной, реставрации дооктябрьской России, неизбежно вынужденные объявлять большевистскую эпоху периодом чуждой оккупации и враждебного господства,— все эти попытки остались интеллигентскими потугами.

Крах же собственно политического режима, переворот — то есть то общее, что роднит Россию с бывшими ее сателлитами, — у нас настолько глубок и всеобъемлющ, что требует гораздо более длительного периода для осуществления и еще не вполне закончен. Существующий ныне режим в лучшем случае может быть признан разлагающимся остатком режима старого…

В результате — три стратегических вывода для правительства.

Первый вывод

Социальная революция произвела редкое даже для двадцатого века выравнивание общества. Психологические пределы социальной мобильности исключительно высоки — не случайно предыдущий режим изобретал столько барьеров на путях этой мобильности.

Такое состояние общества более всего благоприятствует атмосфере равноправной сделки, партнерства, торга — и не способствует взаимодействию статусов, закрепленных арбитрально, внешне по отношению к их носителям, государственно. Этот вывод заставляет нас относиться с априорным доверием к любому способу разрешения проблем на путях рыночных отношений.

Такое состояние общества не дает временным частным коалициям оформиться в виде жестких дисциплинированных корпораций. Локальные конфликты быстро размываются и не доходят до институционализации.

Можно смело посоветовать правительству все учреждения, именующие себя партиями, профсоюзами, объединениями предпринимателей, фермеров, потребителей и т.д. считать для себя заранее политически ничтожными и несуществующими. Если и необходима какая-то реакция правительства на телодвижения этих учреждений, то она не должна выходить за пределы политического театра безо всяких серьезных последствий.

Второй вывод

Политический переворот и крах режима приводят к ликвидации и аннулированию подавляющей части государственных обязательств независимо от их формы и происхождения. Слабостью всех предыдущих режимов в их попытках реформирования была страсть к преемственности. Мы должны от нее категорически отказаться.

Ее от нас никто и не ожидает.

Предыдущая и еще не вполне разрушенная экономическая система вся зиждилась на постоянно обновляемом вертикальном потоке гарантий и обязательств. Они существовали в явной форме списков, очередей, временных, пожизненных и наследуемых льгот и привилегий, в форме писаных и неписаных социальных гарантий, в форме ожидаемой санкции на совершение горизонтальных сделок — и в форме обязательной ответной лояльности.

Сегодня еще можно встретить остаточное следование этим обязательствам — потому что опирается оно на быстро изживаемую и размываемую традицию.

Можно смело и решительно отказываться от всех этих обязательств, не задумываясь над формой их компенсации или, храни Господь, их выполнения. Надо помнить, что любая попытка взять на себя новые обязательства хотя бы в форме компенсации гарантий старых и неисполненных обречена на провал и этим немедленным провалом вызовет резкое и справедливое возмущение.

Зато и не следует ожидать ответной лояльности. Если ранее льготы и привилегии играли стабилизирующую и дисциплинирующую роль, то сегодня их единственным результатом осталось моральное и организационное разложение, чему судьба нынешних Советов и правительств — нагляднейший пример.

Единственными обязательствами правительства могут (но не обязательно должны) стать обязательства объективные — не государственные, не идеологические — по отношению к объективно неполноценным членам общества. Такие обязательства безусловны и не требуют ответной лояльности бенефицианта.

Обязательства, о которых говорится здесь, суть права́, вытекающие из закрепленного государством статуса. От них отличаются права собственности, которые, поскольку уже существуют, размыванию не подвергаются, а наоборот, укрепляются. В качестве примера можно указать на ситуацию с разного рода очередями, ликвидация которых не вызовет возмущения — в сравнении с задержками выплат наличности со вкладов в сберкассах, представляющими посягательство на собственность и поэтому недопустимых.

Третий вывод

Крах государства как института приводит к ликвидации последовательной иерархической системы агентов правительства. Исчезает специфическая государственная этика, определяющая соотносительное поведение чиновника и гражданина.

По меткому замечанию В. Найшуля, в этой стране сегодня нет незыблемых государственных норм и правил; вертикальный бюрократический торг из неизбежного сопутствующего зла превращается в единственную форму деятельности государственных людей. Если, как мы показали выше, никто не желает идти на длительное сотрудничество с правительством в обмен на взятые им на себя обязательства, то и претензии правительства на институционализированное выражение общенациональной воли не встречают сочувствия даже в среде его чиновников среднего звена, не говоря уже о рядовых гражданах.

Правительство может с определенным основанием уподобить себя голове — но рассчитывать на адекватное управление руками и ногами у него нет никаких оснований.

Следовательно, любые попытки социально-экономической инженерии даже с самыми благими целями будут иметь два результата: нулевой с точки зрения носителей оных благих намерений — никто не будет реализовывать их конструктивные начинания — и отрицательный с точки зрения общественной эффективности — будет открываться новая возможность коррупции.

* * *

В итоге — некоторые принципы деятельности правительства.

Отказ от конструирования

Прекращение создания новых учреждений, агентств и ведомств центрального аппарата, наделенных административными правами. Изучение недавних актов о создании подобных институтов однозначно говорит об их в лучшем случае бесполезности.

Прекращение правительственного учреждения и правительственной регистрации любых самоуправляемых, коммерческих, добровольных институтов и учреждений.

Единственными обязательствами правительства могут (но не обязательно должны) стать обязательства объективные — не государственные, не идеологические — по отношению к объективно неполноценным членам общества. Такие обязательства безусловны и не требуют ответной лояльности бенефицианта.

Это должно относиться и к так называемым концернам и ассоциациям, заменившим министерства. Вряд ли имеет смысл разворачивать борьбу с ними — сам факт их возникновения и неоднократного возрождения должен бы свидетельствовать о том, что они вовсе не являются произвольными наростами на теле предприятий. Но многие из них созданы при участии правительства, которое утверждало их уставы и издавало специальные акты об их учреждении. Объявить эти акты и эти утверждения недействительными, предоставить судьбу концернов на усмотрение самих предприятий-учредителей — самое разумное решение для тех, кто видит в этих концернах не могучего врага, а учреждение, необходимое вчера, мятущееся сегодня и излишнее, неэффективное завтра.

В определенном смысле конструированием можно считать и сам «назначенный», объявленный правительством ценовой шок. Сама привязка его к круглой дате, традиционная для солидных государственных акций, говорит об искусственности и придуманности такой меры. Можно представить себе освобождение цен мягкое — не в плане масштабов изменения, а в плане самой процедуры. Именно освобождать цены по мере практической дискредитации системы их регулирования — то есть по мере исчезновения их из свободной продажи.

Лучшим способом поведения правительства, сознательно отказавшегося от инициативной социальной инженерии, был бы режим «вопрос–ответ». Идеология, стремления и цели правительства проявлялись бы не в его начинаниях, а в его реакциях на инициативу иных, отнюдь не правительственных субъектов. Программа такого правительства содержала бы не перечисление того, что и как оно собирается предпринять, а скорее объяснение принципов, в соответствии с которыми оно будет реагировать на запросы извне.

Отказ от лицензирования

Должна быть отброшена иллюзия того, что государственные эксперты в какой бы то ни было области хозяйственной деятельности способны проводить объективную оценку и сортировку с учетом общественных интересов. Стопроцентно будут коррумпированы — во-первых, выдача лицензий, во-вторых, контроль и пресечение нелицензированных предпринимателей.

Это касается любой области деятельности — обращения ценных бумаг, санитарного контроля в общественном питании, торговли лекарственными препаратами, составления учебных программ школ и курсов, экспорта и импорта, валютных операций, приватизационных процессов.

Любая аргументация в пользу необходимости лицензирования должна быть парирована предложением коммерциализации. Так, вместо лицензий на торговлю лекарствами соответствующее ведомство может выдавать заинтересованным специализированным торговым предприятиям гарантийные сертификаты, и уже спрос на эти сертификаты подтвердит (или опровергнет), во-первых, реальную необходимость в таком контроле, и во-вторых, солидность самой сертифицирующей конторы.

Отказ от индивидуализма

Предложения об издании нормативных актов, исходящие от конкретных просителей, должны встречать ответное предложение самим разработать более общий акт по данной тематике для целого класса субъектов, однородных просителю и конкурентных ему. Если итоговый проект не встретит возражений у заинтересованных субъектов, препятствий к его утверждению нет.

Отказ от арбитража

Правительство должно всячески избегать вовлечения в качестве третьей стороны в экономические конфликты по поводу условий сделки. Возможность эффективного «честного маклерства» у правительства, как мы видели, ничтожна, любое содержательное решение вызовет недовольство как минимум одной из сторон.

Практически всегда апелляции к правительству как к верховному арбитру, нередко в форме ультиматумов, угроз, забастовок и подобных чаще демонстративных акций, означают, что в данной области либерализация, ликвидация административного контроля еще не завершены. Эффективным ответом на подобные апелляции станет либерализация как бы вынужденная. Можно быть уверенным, что амбиции таких отраслей, как транспорт, энергетика, нефтедобыча, будут сломлены снятием централизованного контроля за условиями их деятельности, в частности за ценами.

Арбитражные апелляции обычно предъявляются от имени заинтересованных профессиональных или отраслевых коалиций. Коммерциализация будет самым прямым путем к размыванию и расслоению этих коалиций, к ослаблению их деформирующей силы.

Повышение прозрачности нормотворчества

Используя терминологию В. Найшуля, можно говорить об объеме административной валюты, находящейся в распоряжении центральных органов. Политическая революция позволяет уменьшить этот объем. Мягким средством для достижения этой цели могло бы служить целенаправленное снятие сознательно культивируемой закрытости, повышающей курс административной валюты.

И имеет смысл ввести правило, согласно которому все, абсолютно все нормативные акты центральных (в самом широком смысле) органов приобретают обязательный характер исключительно после публикации в едином печатном органе.

Можно установить механизм самого нормотворчества, устанавливающий обязательный временной лаг для обсуждения всеми заинтересованными сторонами предлагаемой нормы после ее публикации.

Безусловно, необходимо срочно изменить само понятие, содержание и соблюдение режима секретности. Еще Норберт Винер доказал бессмысленность и убыточность системы государственной секретности: говоря о секрете атомной бомбы, он отметил, что единственную тайну, тайну самой принципиальной возможности ее существования, американцы поспешили сообщить всему миру — остальное было вопросом экономической мощи желающих вступить в ядерный клуб.

В нашем случае это означает многократное, если не полное, сокращение объема государственной секретности — и одновременно резкое укрепление права на частную секретность. Пока все складывается, мягко говоря, не так. Как утверждают эксперты, новые инструкции по режиму секретности отличаются от старых только аббревиатурой государства и ведомства тайной полиции… Зато правительство своим постановлением о сведениях, не могущих являться коммерческой тайной, в любопытствующем усердии включило в этот список даже сведения об участии должностных лиц предприятия в коммерческих учреждениях — то есть то, что вообще не является сведением предприятия!

Сегодня множатся примеры, когда режим секретности виснет на ногах оборонной промышленности, становится прямым виновником обнищания их работников. А когда демагогически рассуждают об угрозе утечки важнецких технологий, то ответ простой — лучший страж перед этой угрозой состоит в обыденной частной коммерческой тайне производителя суперсекретного секрета.

Либерализация внешней торговли

Эта область, наряду с областью кредитной политики, осталась незатронутой в процессе первого этапа реформы просто до неприличия. Зато теперь открывается возможность отведения возмущенных апелляций самых чувствительных для правительства ходоков — промышленных и добывающих центров — предложением им переориентации на единственный реальный для них рынок, рынок внешний. Здесь открываются большие возможности для политического маркетинга и использования криков о бедственном положении отраслей и регионов — против патриотического протекционизма, и без того слабого.

Должно исчезнуть само противоречивое понятие государственного предприятия в этой стране, понятие, невнятно и неформально фокусирующее статусы, права и обязанности трудового коллектива, разных его членов, администрации, органов местной и центральной власти.

Имеются все основания для того, чтобы практически немедленно снять все существующие ограничения на внешние связи, включая либо полную ликвидацию органов таможенного, валютного, пограничного, паспортного контроля, органов контроля режима секретности и каналов связи либо отключение их от реальной жизни с последующим незаметным умиранием, по схеме органов цензуры.

Уже сегодня Россия живет без тарифов на импорт — стоило бы протянуть разработку нового тарифа до бесконечности.

Идея контроля экспорта в виде дифференцированных ставок экспортного налога и лицензированного вывоза должна быть, естественно, отброшена бесповоротно. Также необходимо отбросить особый межеумочный и невразумительный порядок взаимоотношений в рамках так называемого СНГ. «Заграница второго сорта» должна быть выравнена в своем статусе с обычной заграницей, причем выравнивание должно идти по линии наименьшего контроля.

Правительство должно наконец-таки отбросить недавнюю, но уже укоренившуюся традицию клянчить гуманитарные помощи, кредиты и стабилизационные фонды. Следует использовать момент определенной тревоги и симпатии на Западе и добиваться от него снятия ограничений для российского экспорта. Это, возможно, было бы не трудно, если принять во внимание, что российской экспортной экспансии Запад не ожидает и не боится.

Зато в рамках ликвидации старых обязательств прежних режимов вполне возможно добиться списания наших долгов. Похоже, что их сегодня можно аннулировать даже в одностороннем порядке. Еще проще было бы продать за адекватную сумму весь запас ядерных боеголовок… Списание долга лишит аргументов политику валютного контроля и валютного специального обложения.

Ускорение жилищной реформы

Эта реформа должна стать образцом экономической политики правительства и мотором реформ. Дело в том, что здесь практически не требуется конструктивное сочинительство: реформа практически уже осуществлена в живой практике, требуется всего только зафиксировать ее в нормативных документах. Городское население уже сегодня ведет себя по отношению к занимаемой им площади как к своей собственности. Механизм ЖСК с полностью оплаченной стоимостью при минимальных коррекциях его устава практически обеспечивает необходимую степень мобильности. Достаточно просто объявить государственное жилье переведенным в статус кооперативного — и будут решены проблемы торга по поводу оценки жилья, минимального надела и т.д.

Результатом будет ускорение территориальной мобильности, становящейся серьезным фактором структурной перестройки. Возможность капитализации жилья снимет остроту проблем огромного числа пенсионеров и т.д.

Использование существующего запаса норм

На предыдущем примере можно показать, насколько результативнее и эффективнее использование для реформы метода ланцета, а не метода топора. Игра на конкуренции норм, дрейф от старых запретительных норм в сторону старых же разрешающих, тонкая их корректировка должны стать многообещающим средством. Чехарда законов создает у гражданина не чувство свободы, а чувство потерянности и безысходности.

Законотворчество по принципу «белый лист бумаги» всегда будет попыткой втиснуть реальную и очень слабо изученную практику в умозрительные схемы, часто представляющие компиляции иностранных обрывков. Такое законодательство станет неисчерпаемым источником паразитической «административной валюты». Гораздо лучше не иметь никаких государственных норм, чем иметь искусственные.

Прекращение приватизационной суеты

Приватизация окончательно стала вульгарной интеллектуальной модой, элементом массовой культуры. Разговоры о ней «вверху» диктуются догматическими представлениями, в то время как «внизу» живут текущей рациональностью.

В краткосрочном плане поведение предприятий мало зависит от формы собственности. Определяющими являются внешние финансовые условия их деятельности. Неэффективность государственного предпринимательства проявляется только в безответственном инвестировании, а эта проблема, хотя и является основной причиной нашего кризиса, на сегодняшний день остается на втором плане.

Все схемы приватизации страдают одним общим пороком конструктивизма. Особенно это касается предложенной ныне схемы с детальным лицензирующим бюрократическим аппаратом на местах, с беспочвенными и ненужными идеями пополнения бюджета от приватизационной кампании.

Приватизация будет нужна и неизбежна именно в процессе структурной перестройки. Но этот болезненный процесс будет означать дополнительную ломку стереотипов жизненной карьеры, структуры ожидаемых доходов, профессионального и социального статуса. Приватизация по самым либеральным принципам открытости, равенства всех потенциальных покупателей (в том числе нерезидентов), отказа от преференций так называемым трудовым коллективам — все это будет воспринято как вполне естественный и даже спасительный выход из ситуации банкротства и надвигающегося краха предприятия. Наоборот, закрытие и увольнения как результат приватизации способны дискредитировать саму ее идею.

Отказ от иллюзий государственной собственности

Эти распространенные среди реформаторов иллюзии тесно связаны с упомянутой приватизационной суетой. Отношения между распадающимся государством как институтом и предприятиями почему-то мыслятся как реальные отношения собственника и собственности. Считается, что можно навязать предприятиям любое решение, можно их произвольно ликвидировать, преобразовывать и т.д. Именно отсюда рождается столь характерная для многих демократических реформаторов обида на непослушных директоров и отраслевиков, как, кстати, и на местные администрации. Обида эта поразительно детская — так ребенок обижается на действительность за то, что она не такова, как хочется ему, не такова, какую ему обещала сказка.

Характерно, что в реальной жизни правительственные круги воспринимают директорский корпус государственных предприятий вовсе не как своих наемных управляющих и приказчиков, а как вполне самостоятельных партнеров. Идея «сотрудничества с директорами», привлечения их на свою сторону ясно показывает, что государственные предприятия в своей подавляющей части еще вообще не являются объектом собственности — ни публичной, ни частной. Эксперименты с режимами собственности на госпредприятиях означали всегда в конечном счете одно и то же: активные участники этих экспериментов получали доход за счет того, что на их конце торговых цепочек цены были свободные, а где-то в начале, обычно очень близко, — твердые. Этим путем, может быть, и созданы владельцы состояний, но вовсе не собственники тех объектов, где проводились эксперименты.

Мы считаем, что должно исчезнуть само противоречивое понятие государственного предприятия в этой стране, понятие, невнятно и неформально фокусирующее статусы, права и обязанности трудового коллектива, разных его членов, администрации, органов местной и центральной власти. Но как раз в силу неформальности этого понятия, вовлеченности в сферу его действия большого и неограниченного круга лиц не стоит лезть туда неловкими казенными руками. Не то плохо в советском госпредприятии, что его выдумали большевики (его никто и не выдумывал — и в этой природности и была его сила), а то, что неэффективно оно. Так пусть и продемонстрирует оно это свойство всем своим заинтересованным участникам, продемонстрирует в сугубо равных условиях с прочими действующими на рынке лицам.