В каком состоянии Словакия начала экономический транзит?

Словацкая Республика исторически была менее развита, чем чешская часть Чехословакии не только с точки зрения экономического развития, но и с точки зрения формирования элит, которые были готовы к переменам.

Словакии очень повезло, что она была частью Чехословакии в начале переходного процесса в 1992 году, потому что в то время Словакия была частью страны, которая провела действительно хорошие и радикальные реформы — реформы, подобные тем, которые были начаты за год до этого, в январе 1990 года, в Польше.

Потом у нас был очень плохой период правительства [Владимира] Мечьяра. В период с 1992 по 1998 год Словакия была изолирована не только политически, но и исключена из процесса интеграции в НАТО, ОЭСР, в Европейский союз.

Словакия была в то время аграрной страной — это означало, что большая часть словацкой экономики была построена во времена коммунизма. Это означало также плохую структуру экономики, которая в основном основана на тяжелой промышленности, производстве военной техники, которую никто не покупал. Экономика была связана с бывшим Советским Союзом и социалистическими странами, странами СЭВ.

И после краха этого рынка словацкая экономика оказалась в более глубокой рецессии по сравнению с чешской. Словакия была в очень сложной ситуации во время правительства Мечьяра. В первое время перехода не было структурной перестройки, была просто макростабилизация, либерализация и все подобные вопросы, начиная с приватизации.

Во время правительства Мечьяра не было никакой реструктуризации, не было прямых иностранных инвестиций, и экономическая политика была очень неправильной. Можно сказать, что экономическая политика была аналогична той, что была в Украине до Евромайдана, и все это делало экономику коррумпированной и неэффективной. Приватизация была проведена частично, и по большей части для «своих», когда компании практически бесплатно раздавались политическим союзникам.

Как вам удалось начать реформы?

[Микулаш] Дзуринда пришел к власти в конце 1998 года. Когда мы начинали, это было очень-очень трудно, трудно по множеству причин. Первая — наследие, которое нам досталось. Еще одна трудность была в том, что у нас была очень широкая коалиция, в ней было девять политических партий.

Чтобы исключить Мечьяра, который все-таки победил на выборах в 1998 и в 2002 году, всем остальным партиям пришлось объединиться и создать очень широкую коалицию. Самая большая проблема была в том, что бывшие коммунисты, которые тоже были частью этой коалиции, были против необходимых стабилизационных мер, против увеличения некоторых налогов, против снижения некоторых расходов. А у нас был огромный дефицит и нехватка средств.

Тогда было просто невозможно добиться консенсуса. А потом рынки стали все более и более нервными, и в апреле 1999 года произошла резкая и быстрая девальвация национальной валюты. Только потом мы заставили коалицию, и особенно этих бывших коммунистов, начать с политики макростабилизации. Мы сделали это, и потом это принесло очень быстрые результаты.

У первого правительства Дзуринды была проблема: оно было неспособно провести радикальные изменения. Например, мы были с самого начала убеждены, что необходимо упростить налоговую систему и пересмотреть ставки налогов. Мы были убеждены, что это нужно делать для того, чтобы провести другие структурные реформы, — но они боялись этого с политической точки зрения, из-за своего прошлого.

Они были против рынка. Они не чувствовали доверия к рыночной экономике, бизнесу и так далее. Это было очень трудно. Мы сделали все, что можно было сделать в такой широкой коалиции. Но что интересно, несмотря на то, что они боялись проводить реформы, потому что чувствовали какую-то угрозу своей популярности, в итоге именно они оказались партией, которая провалилась на выборах в 2002 году.

Именно поэтому в 2002 году открылось окно возможностей, которое было создано ситуацией, когда четыре правоцентристские партии набрали достаточно для создания более однородного правительства, настроенного на реформы. Это стало главной политической предпосылкой для этих самых успешных реформ второго правительства Дзуринды между 2002 и 2006 годами.

Что именно вам удалось сделать?

Мы восстановили банковский сектор. Мы ввели меры макроэкономической стабильности, что означает, что мы сократили дефицит бюджета, мы сократили дефицит текущего счета. Мы открыли страну для иностранных инвесторов.

Мы провели дерегулирование цен на энергоносители. Украина, кстати, сделала то же самое. До и во время правительства Мечьяра цены были деформированы административно и удерживались гораздо-гораздо ниже рыночного уровня. Мы провели макростабилизационные меры и устранили большие дисбалансы, унаследованные от времени Мечьяра. Затем в период работы второго правительства Дзуринды мы провели действительно глубокие реформы.

Второе правительство приступило к работе в конце 2002 года. Весь 2003 год мы провели в подготовке новых законодательных актов, необходимых для реформ. Новая экономическая система стартовала с 1 января 2004 года, и в то же время, 1 мая 2004 года, Словакия вошла в Европейский союз.

В 2003 году, который был решающим с точки зрения законодательства, правительство внесло в парламент 209 законов. Почти все они были приняты: только один закон из 209 не был поддержан в парламенте. Очень большая разница по сравнению с Украиной в 2015 году, где в парламенте были поддержаны только около 1/3 предложений правительства.

Что мы сделали потом? Мы провели последний этап дерегулирования цен. Мы изменили государственные финансы путем установления жестких бюджетных ограничений и строгих правил выработки бюджета и ограничения экстенсивных расходов.

Потом была налоговая реформа. Мы провели фискальную децентрализацию. Потом — реформа социальной системы, пенсионная реформа, реформа рынка труда и реформа здравоохранения. Эти семь смелых реформ были подготовлены и начаты с начала 2004 года.

Даже для нас, тех, кто готовил эти реформы, результаты были лучше, чем мы ожидали. Тогда были действительно очень высокие темпы экономического роста. Например, в 2000 году наш рост составил 1,4 процента, что аналогично ситуации в Украине сегодня. В 2004 году, в первый год по-настоящему крупных реформ, рост был 5%, а в 2007 году он составил более 10%, 10,5%.

Было много прямых иностранных инвестиций, которые пришли в Словакию. Это, наверное, самое большое достижение. В то же время мы уменьшили государственный аппарат, и у нас появилось больше денег на государственную службу и не только.

Мы реформировали функционирование государственных служб; это означало, что у нас оказалось больше денег для улучшения функционирования системы здравоохранения, социальной системы, образования, пенсионной системы. Это стало возможно благодаря тому, что мы сократили размер госаппарата и снизили налоговое бремя пропорционально к ВВП.

Возможно, лучшая иллюстрация того, что смелые и сложные реформы могут принести, — это то, насколько быстро улучшился рейтинг Словакии. В 2000 году инвестиционный рейтинг Словакии согласно Standard&Poor’s был на четыре пункта хуже рейтинга Чехии и Венгрии и на три пункта ниже рейтинга Польши. В 2005 году, после проведения реформ, рейтинг Словакии стал лучшим среди этих стран «Вышеградской четверки»: на один пункт выше Чехии и Венгрии и на два выше Польши.

Это был скачок не только в смысле экономического роста, в смысле приближения к западноевропейским странам по уровню ВВП на душу населения. Это был действительно скачок. Это не теоретическое, а реальное эмпирическое доказательство того, что, если реформы проводятся достаточно глубоко, комплексно и достаточно радикально, они принесут очень быстрый результат.

Почему у Словакии получилось добиться такого результата?

Но, конечно, реформы — это политическая проблема в гораздо большей степени, чем техническая. Технически мы знаем, что делать. Теперь у нас много опыта. С более чем 25-летним опытом многих стран. Но самое важное — это ответить на вопрос: почему некоторые страны оказываются гораздо успешнее, чем другие?

Когда речь идет о более успешных странах, мы не должны говорить только об экономическом росте. Это не конечная цель. Конечная цель — улучшить условия жизни, качество жизни, уровень жизни людей. Но вы можете улучшить это, только если у вас растущая и функционирующая экономика, конечно.

Лучшим показателем для меня является экономический рост или прогресс конвергенции, что означает, насколько быстро мы приближаемся к экономическому уровню наиболее развитых стран. И в этом отношении я думаю, ясно, что есть 5–6 самых успешных стран. Есть три страны Балтии, Польша, есть Грузия, есть Словакия.

Что является общим для этих стран? Эти страны провели больше радикальных реформ, сложных реформ. Но для этого политически надо, конечно, иметь власть, во-первых, тогда у вас есть ви́дение, воля и мужество, чтобы сделать это, иметь лидеров, которые будут делать реформы, несмотря на политический ущерб и политические риски, связанные с этим.

Вы должны быть убеждены, что вы проводите эти реформы не потому, что Евросоюз или финансовые рынки подталкивают вас сделать это, а потому, что вы убеждены, что это важно. Если вы не убеждены в этом, тогда вы не сможете убедить избирателей, людей, что это важно, что это необходимо.

В Словакии это, конечно, тоже было сложно. Мы провели опросы общественного мнения в 2003–2004 годах, когда мы считались самой реформируемой страной в мире. По опросам общественного мнения словацкого народа, недоверие к власти было исторически самым большим, уровень их опасений за будущее был высоким. Конечно, еще и потому, что оппозиция, социалистическая оппозиция и популисты, и профсоюзы создали и даже усиливали эти опасения.

В это время, в апреле 2004 года, мы провели референдум об отставке правительства, о сокращении срока работы избранного правительства. Несмотря на то, что большинство людей не доверяли правительству, чувствовали страх за будущее (по опросам общественного мнения — около 70–75% людей), только 32% людей пришли на этот референдум. В Словакии 50-процентный порог признания референдума действительным, что означало, что референдум был недействительным, и мы продолжили. Потому что в конечном счете реформы — это о доверии, об уверенности, о политике. И это очень интересно, потому что, с одной стороны, люди боялись, и это нормально, и это то, что очень важно для реформ.

Вот почему трудно делать реформы — потому что в человеческой природе есть неприятие риска. Это нормальное свойство или характеристика человека.

Но в то же время люди не так глупы, чтобы отвергать любые реформы. Почему люди в Словакии не пришли на этот референдум?

Потому что они боялись, но в то же время считали, что оппоненты не предлагают реальной альтернативы. Они просто критикуют, просто против, но они чувствовали, что бесплатного обеда не бывает, что просто невозможно сделать что-то, что необходимо, без некоторых затрат и усилий.

Какая реформа из тех, что вы провели, была самой главной?

Я считаю, что гораздо важнее, чем отдельные реформы, — их совмещенный эффект. Я не люблю говорить об одной реформе, потому что реформы принесут результат, только если происходит изменение системы, они взаимосвязаны между собой. Например, вы можете провести макростабилизацию, сократить бюджетные расходы одномоментно, но вы не сможете удержать ситуацию без структурных реформ.

У вас не может быть эффективной рыночной экономики без здоровой банковской системы. У вас не может быть функционирующей рыночной экономики без иностранных инвестиций. У вас не может быть иностранных инвестиций без приватизации, если у вас так много государственных компаний, как, например, все еще в Украине — 3500.

Нельзя бороться с коррупцией, если мы не обеспечим дерегулирование, либерализацию и приватизацию, но, конечно, это должна быть очень открытая и прозрачная приватизация. И в этом весь смысл. В экономике все так взаимосвязано. Отвечая на этот вопрос «Что важнее?», на мой взгляд, самое главное — это либерализация, дерегулирование, приватизация и защита права собственности.

Я разделю это все на четыре группы. Первая — все, что связано с макростабилизацией. Вторая — все, что связано с бизнес-средой, включая правовую сферу и защиту прав собственности. Все, что связано с эффективностью государственной службы, эффективностью государственного управления И, наконец, все, что связано с экономикой знаний, то есть образование, наука, исследования, технологии. В этом суть.

Если мы будем делать что-то одно, даже если это будет лучшая реформа в мире, но это будет одна реформа, она не будет работать.

Насколько устойчива система, которую вы создали?

Мы потеряли власть, но не из-за реформ. Партия «Cловацкий демократический и христианский союз», партия Дзуринды и моя партия провели шесть из семи крупнейших реформ.

Наш результат на выборах в 2006 году после восьми лет подряд в правительстве, после выполнения всех этих реформ, был лучшим в истории, даже лучше, чем в 2002 году, но у нас много партий, у нас пропорциональная система, и мы не смогли создать коалицию большинства после 2006 года, потому что один из наших партнеров, христианские демократы, которые были с нами 8 лет, отказались присоединиться к нам и создать коалицию. Это хорошее доказательство того, что, если вы делаете радикальные реформы, это не значит, что это политическое самоубийство.

Второй момент. [Роберт] Фицо, который выиграл выборы и стал премьер-министром, построил свою политическую стратегию на сокрушительной критике всех реформ. Он сказал, что он отменит все реформы, которые мы провели. Но он ничего не сделал после прихода к власти в 2006 году.

В 2006–2010 годах он провел некоторые косметические изменения, чтобы не потерять лицо, но он унаследовал рекордный рост экономики, рекордный рост государственных доходов, он должен был бы быть сумасшедшим, чтобы что-то отменить.

А потом мы меньше чем на два года вернулись к власти, и затем он снова стал премьер-министром в 2012 году. И в этот второй срок он кое-что изменил, он действительно деформировал некоторые реформы.

Но очень важно, что, например, единый налог был отменен. Теперь у нас нет одной и только одной ставки, и тем не менее даже после отмены плоской ставки налога эта налоговая система все еще много лучше, чем до 2004 года, потому что она была очищена от всех исключений, вычетов. Это осталось.

Пенсионная реформа. Мы навязали сильнейший второй столп во всем регионе: 9% заработной платы люди платят за это. Он значительно сократил это. Теперь — всего 5%, что гораздо меньше, чем мы провели, и тем не менее это самый сильный второй столп в регионе, потому что в Венгрии они вообще отменили второй столп, также и в Польше. К сожалению, правительство Фицо разрушает и деформирует некоторые реформы — не все, но некоторые реформы, но все-таки это лучше, чем было раньше.

Что вы сделали неправильно?

Я не сожалею ни об одной реформе. Если я о чем-то и сожалею, это о том, что, возможно, коммуникации не были более эффективными. Мы делали, что могли. Вы знаете, время было ограничено, возможности ограничены. Но, возможно, коммуникаций не хватало. Я имею в виду дать больше сочувствия людям — это было то, что Фицо использовал. Он сказал: вы знаете, реформы жестоки. Это неправда. Можно показать на цифрах, что это не было жестоко. Но в политике гораздо важнее, чем реальность, восприятие реальности людьми, как люди чувствуют, и эти критики и популисты убедили людей, что реформы были жестокими.

В конечном счете люди поняли, что реформы были успешны, и стали гордиться этим. Мы вошли в Еврозону и так далее, так далее, растущая экономика, лидер реформ, «тигр Татр» и так далее. Люди гордились этим, но они думали, что это было слишком радикально, для них это было слишком жестоко. [Нам стоило] показать больше сочувствия, больше понимания опасений людей, того, чего люди боятся.