Митинг на Болотной площади 10 декабря обрел популярность спонтанно, что стало неожиданностью как для исследователей, которые не сразу сориентировались в условиях непредвиденных масштабов протестной волны, так и для организаторов, не ожидавших такого общественного энтузиазма, что выразилось в их технической неготовности к трансляции выступлений ораторов. Второй неожиданностью стал приход туда массы представителей социальных групп, для которых подобные виды политической активности были ранее нехарактерны и/или считались маргинальными в силу своей делинквентности, о чем нам неоднократно сообщали в интервью. Неожиданная массовость акции на Болотной площади породила широкий общественный резонанс и огромное количество аналитики различных форматов (от любительской до политологической).

Крупная акция на проспекте Сахарова (не в последнюю очередь благодаря указанному резонансу) была апогеем этой череды митингов. В отличие от митинга на Болотной площади, эта акция получила широкое освещение в различных СМИ. Согласно данным «Левада-центра», из неэлектронных СМИ узнало о митинге на проспекте Сахарова 60% респондентов; и 21% — согласно опросу ВЦИОМ. В целом освещение протестной волны в традиционных СМИ, ориентированных на людей старшего поколения, объясняет увеличение среднего возраста митингующих в акции на проспекте Сахарова. Возможно, такая тенденция сохранилась бы, но при подготовке акций, следующих за Сахарова, также была заранее анонсирована очень холодная погода, что сказалось на составе митинга и на его фактической продолжительности.

После продолжительных новогодних выходных число желающих и реальных участников митингов стало снижаться. Однако данный факт не мешал организаторам митинга использовать цифру зарегистрированных в группе «ВКонтакте» (несмотря на то что многие перестали участвовать в митинговой активности) для заявлений о количестве митинговавших. Понижающий тренд наблюдался уже на шествии 4 февраля, а с изменением формата и времени акций (вместо митинга — «кольца» и марши, а вместо выходных — вечер понедельника (на Пушкинской пощади)) заметно изменился и социальный состав участников. Также была замечена и общая усталость респондентов, которая выразилась в росте количества отказов: все больше людей отказывалось проходить анкетирование.

Такая динамика в целом хорошо согласуется с данными, полученными «Левада-центром» в результате серии опросов общественного мнения по репрезентативной всероссийской выборке в декабре, январе, феврале и марте. Согласно их данным, в период с декабря по март количество людей, определенно поддерживающих проведение уличных акций протеста против нарушений организации и проведения выборов и фальсификации их результатов, сократилось с 12% до 7%, скорее поддерживающих — с 32% до 25%. Таким образом, общий уровень поддержки протестных мероприятий сократился на 12%. При этом количество людей, скорее не поддерживающих и совершенно не поддерживающих протестные акции, выросло с 41% в декабре до 52% в марте. Интересно отметить также, что наиболее радикальные изменения — увеличение на 8% — произошли в группе тех, кто совершенно не поддерживает проведение уличных акций протеста. Стоит также отметить рост тех, кто затрудняется с выбором ответа, характерный практически для всех вопросов. В итоге мы наблюдаем снижение количества тех, кто поддерживает протестные акции, и трансформацию их мнения в неопределенно-нейтральное или даже отрицательное. Параллельно с этим риторика продолжающих участвовать в практике становится все более радикальной и эмоциональной.

<…>

Итак, социальный портрет московских митингующих можно описать следующим образом. В социально-демографическом аспекте они представляют собой экономически активных людей высокого достатка. Их возраст может колебаться от 28 до 39 лет, что означает для них возможное беспокойство относительно карьерных перспектив или за недавно начатую карьеру.

Несмотря на то что уровень декларируемой радикальности настроений митингующих от митинга к митингу оставался стабильно высоким, их уверенность в том, что протестное движение может изменить ситуацию в стране, постепенно снижалась, что коррелирует с общим снижением количества реальных участников митингов и записавшихся в социальных сетях.

При этом чувство экономической нестабильности и материальное благосостояние не были для них решающими факторами для участия в протестном движении. По всей видимости, мы можем говорить о том, что митингующих объединяет в первую очередь появившийся интерес к политической жизни и запрос на участие в ней. С развитием протестного движения видно, как этот интерес оформлялся и принимал для некоторых социальных микрогрупп конкретные практические формы, такие, например, как активное участие в президентских выборах в качестве наблюдателей (напомним, что за период с 24 декабря по 5 марта число наблюдателей в выборке выросло более чем в два раза). Новые информационные поводы, связанные с парламентскими и президентскими выборами, вывели на улицу новые группы населения, а расширение горизонтальных связей (рост числа пользователей блогов и микроблогов (Facebook, Twitter), а также интенсификация их использования) в разы ускорилo распространение информации и упростилo коммуникацию среди потенциальных участников митингов. В немалой степени это связано с тем, что участие новых социальных групп как в политизированных формах гражданской активности, так и непосредственно в митингах демаргинализировало митинговую активность как таковую в широких слоях общества и на различных его уровнях. Важно, что информация об этом попала в те сектора интернет-пространства, пользователи которых ранее не интересовались политическим активизмом и считали эту практику от себя далекой, поскольку в их близком окружении не было задействованных в политической активности. Потратить свое свободное время в выходной день на политическую активность стало не просто нормальным, но и весьма популярным и даже в определенном смысле престижным. Свидетельство тому — готовность людей провести несколько воскресных часов на 25-градусном морозе или почти сутки на избирательном участке.

В аспекте включенности митингующих в общественные и политические инициативы и дискурсы можно констатировать, что подобная политическая деятельность является для них новым и уникальным опытом. Также можно однозначно утверждать, что основная масса митингующих не имеет отношения к политическим активистам — на всех митингах больше половины опрошенных не участвовали в политических акциях до парламентских выборов декабря 2011 года. При этом они граждански активны — в среднем больше 40% участвует в общественных и гражданских инициативах. Отметим, что состав митингующих не был стабилен и на каждом митинге было значительное число участников, пришедших впервые.

Самопрезентации участников акций сильно разнятся. Часть митингующих интегрирована в общественно-политические дискурсы в силу того, что сама их производит (журналисты, блогеры, писатели и т.д.). Другие являются потребителями контента, произведенного первыми. Это ключевой момент, который как раз и дает интерференцию представлений о митингующих. Их социально-демографические характеристики зачастую идентичны, а поведение сильно разнится.

В аспекте их отношения к происходящим событиям стоит отметить определенную негативную динамику. Несмотря на то что уровень декларируемой радикальности настроений митингующих от митинга к митингу оставался стабильно высоким, их уверенность в том, что протестное движение может изменить ситуацию в стране, постепенно снижалась, что коррелирует с общим снижением количества реальных участников митингов и записавшихся в социальных сетях.

В оценке проблем современной России респонденты делали акцент на проблемы масштабного, «федерального» характера, которые имеют отношение к высшим эшелонам власти и крупным системам государственного регулирования. При этом подавляющее большинство респондентов главным виновником данных проблем называет лично В.В. Путина и имплицитно предполагает, что его отставка приведет к автоматическому улучшению ситуации. Это может свидетельствовать о формировании негативной идентичности митингующими — в первую очередь теми, кто против В.В. Путина, что подтверждается также сравнительно низким уровнем поддержки респондентами выступающих со сцены (39,8%), а также тем, что для 25,9% респондентов не близко ни одно из политических направлений.

Описанный выше социальный портрет московских митингующих дает общее представление о той части горожан, которая вышла на улицы в декабре 2011 — марте 2012 года. Для того чтобы составить более рельефное представление об участниках митинга, необходимо выделить наиболее массовые социальные группы среди митингующих. Это позволит лучше понять мотивации, идеи, устремления и конкретные ожидания представителей оппозиции, вышедших на московские улицы в конце 2011 года. Дополнительно упомянем, что хронологические рамки применимости обрисованного нами социального портрета ограничены в верхнем своем пределе датой объявления результатов президентских выборов, состоявшихся 4 марта, и двух митингов, последовавших непосредственно за этим. Полученные материалы, помимо прочего, могут стать хорошей базой для выделения и дальнейшего исследования методами качественной социологии социальных групп (в широком смысле слова), принимавших участие в протестной активности в Москве в период, охваченный данной статьей, и в последовавших акциях.

Фотография: Москва, 2012 год / Сергей Карпухин / Reuters