<…>

На наш взгляд, в эволюции отношения к религии в постсоветской России мы можем вычленить влияние трех очень разных процессов, которые происходят в современном российском обществе.

Во-первых, российское общество включено в общемировой процесс развития. Этот процесс, естественно, имеет и свой религиозный аспект. Авторы убеждены, что религия имманентна человеку и человеческому обществу, которое так же невозможно без религии, как оно невозможно без морали, или искусства, или экономики. Поэтому религиозным аспектом современного развития не может быть секуляризация, если понимать под этим термином отступление и исчезновение религии. Им может быть лишь принятие религией каких-то новых форм.

Основная тенденция современного религиозного развития, соответствующая другим тенденциям развития современного мира (глобализации, демократизации, дедогматизации сознания), — это то, что условно называется «приватизацией» религии. Ослабляется роль религии как внешней по отношению к индивиду силы, которая может заставить человека верить в определенные догматы и совершать определенные действия, контролируя его сознание и поведение или через государство, или через общину. В современном демократическом и мобильном обществе такой внешний контроль все менее возможен. Во что верить, как решать встающие перед ним мировоззренческие и моральные проблемы, все более становится личным, частным делом человека.

Отсюда — неизбежное усиление плюрализма в религиозной сфере, индивидуализация религиозных представлений, их все большая лабильность и их «эклектизация», соединение в одном сознании элементов разных религиозных систем. Если никто не может в современном мире запретить, например, христианину читать «Бхагавад-Гиту» или сутры, никто не может и помешать элементам чужих для христианства религиозных идей проникать в сознание людей и вступать в сложные отношения с усвоенными ими традиционными для их культуры представлениями. Это можно назвать энтропией, и в этом процессе, несомненно, есть и свои болезненные стороны. Но это и обогащение религиозного сознания и религиозного опыта. Одним из внешних выражений и аспектов этого процесса является некоторое ослабление в развитых европейских странах институциональной религиозности и, в частности, уменьшение регулярного посещения церквей, которое теряет свой принудительный, формально обязательный характер.

Личная, индивидуальная религиозность в России очень слаба, люди мало ходят в церковь, очень редко молятся, почти никто не обращается к священникам с какими-то личными вопросами.

Включена ли Россия в этот процесс, идет ли он в современной России? Безусловно, идет. В свое время падение царизма и господства официальной церкви было вызвано действием этого процесса модернизации, хотя это и была модернизация в очень своеобразной и «уродливой» форме установления тоталитарной системы, основанной на квазинаучной и квазирелигиозной идеологии. Эта система сдерживала развитие, но остановить его она не могла, модернизация шла и внутри советского общества. Падение коммунистической системы также было частью этого процесса, ибо освобождение от тотального господства марксизма-ленинизма — часть общего процесса освобождения от внешних, принудительных форм идейного (религиозного) контроля, который идет в современном мире. В некотором роде в 1991 году произошло отделение от российского государства «марксистско-ленинской церкви». И при всех своих авторитарных тенденциях современное российское общество на порядок свободнее, чем советское или царское, и весь приведенный нами материал говорит, на наш взгляд, об очень ограниченных возможностях нового установления идеологического единообразия и контроля в российском обществе.

Этот процесс идет, несомненно, и в узкорелигиозной сфере, сфере отношения к историческим формам религии, в России — к православию, хотя проследить его крайне сложно. На наш взгляд, в той эклектичности современного российского сознания, о которой мы уже говорили, есть и аспект, связанный со специфически российскими факторами — распадом тоталитарной системы и возникающим в результате него идейным хаосом, — и другой аспект, связанный уже с общемировыми тенденциями к индивидуализации религиозных представлений.

Во-вторых, в России наряду с общемировыми тенденциями действуют и специфически посткоммунистические процессы и тенденции.

Во всех посткоммунистических странах в той или иной мере идет рост традиционной и институциональной религиозности, вызванной особым фактором — освобождением от коммунистической атеистической идеологии. Разжимается сжатая пружина. К церкви устремляются, потому что исчез принудительный атеизм, потому что открылись новые возможности для действия религиозных организаций, потому что религия была естественной формой идеологического протеста и нонконформизма в коммунистическое время, потому что все посткоммунистические общества в той или иной мере испытывают духовный вакуум и особенно остро нуждаются в символе «вечных ценностей». Если в не прошедших через коммунизм странах Европы роста институциональной религиозности нет, скорее, идет ее постепенное падение, то во всех посткоммунистических странах он происходит. Рост институциональной религиозности в России связан прежде всего с этим общим посткоммунистическим фактором и является частью этого общего посткоммунистического процесса.

Поскольку этот фактор по сути своей — временный, вызванный им рост, скорее всего, должен достигнуть какого-то определенного для каждой страны уровня и остановиться, когда страна освободится от посткоммунистических синдромов и коммунизм отойдет в далекое прошлое.

В-третьих, это специфически российские формы этого процесса. Они определяются особенностями российской культуры. Для российского общества характерна слабая способность к самоорганизации и самоконтролю через институты гражданского общества и демократии, легкость, с которой свобода переходит в анархию и хаос. Эта слабость способности к самоорганизации и самоконтролю компенсируется стремлением воссоздать внешние формы объединения общества и внешний, государственный контроль над ним. Поэтому как после революции 1917 года, так и после антикоммунистической революции 1991 года России не удалось создать правовое общество, где в рамках конституции может идти соперничество за власть разных политических сил. Фактически с самого момента свержения власти КПСС Россия, в отличие от стран Центральной Европы, встала на путь воссоздания системы, основанной на независимости верховной власти от общества и ее «безальтернативности». И сейчас еще трудно сказать, достигла ли Россия высшей точки в этом движении, в смягченной форме повторяющем развитие после 1917 года.

Общество все более «заявляет» о себе как о религиозном, оно готово к установлению идеологического контроля со стороны церкви. Но при этом людей, которых действительно можно назвать религиозными, в нем крохотное меньшинство.

В религиозной сфере эти же особенности российского общества и его посткоммунистического развития проявляются в тенденции к государственной церкви, к приданию православию характера официальной идеологии и ограничению возможностей деятельности других, прежде всего новых для России религий. Личная, индивидуальная религиозность в России очень слаба, люди мало ходят в церковь, очень редко молятся, почти никто не обращается к священникам с какими-то личными вопросами. Но эта слабость личной религиозности компенсируется очень мощным стремлением установить внешний, государственный и церковный формальный контроль над религиозной сферой. В смягченной форме как бы воссоздается старая царистская формула «православия, самодержавия и народности» и, с другими идеологическими символами, советская формула «морально-политического единства». Этот процесс, естественно, идет вразрез с общемировыми тенденциями, также как в свое время вразрез с общемировыми тенденциями шел процесс установления тоталитарного контроля над обществом марксистско-ленинской идеологии. И именно поэтому он, несомненно, временный.

Можно говорить о все увеличивающемся разрыве между усиливающейся идеологической ролью религии, нетерпимостью к новым религиям и к антирелигиозным идеологиям, с одной стороны, и очень низким уровнем религиозности и усиливающейся независимостью от церкви поведения людей в нерелигиозных сферах — с другой. Общество все более «заявляет» о себе как о религиозном, оно готово к установлению идеологического контроля со стороны церкви. Но при этом людей, которых действительно можно назвать религиозными, в нем крохотное меньшинство, перспективы роста которого очень сомнительны, а моральная эволюция общества идет совершенно независимо от церкви. На наш взгляд, возникает болезненная и чреватая конфликтами ситуация.

Общее развитие самых разных сфер в самых разных странах совершается через серию «маятникообразных», «синусоидальных» движений. В частности, в религиозной сфере европейские страны прошли через множество периодов отхода от исторических форм религии и их «возрождений» и «обновлений». Особенностью России была громадная амплитуда колебаний этого «маятника». От тотального контроля со стороны церкви Россия перешла не к смягчению этого контроля, к обществу с более свободными и разными формами религиозной жизни и религиозной мысли, а к почти полному отказу от исторической религии и к тотальному контролю атеистической квазирелигиозной идеологии марксизма. При втором ударе маятника марксистская идеология распалась с такой же легкостью, как при первом распалась идеология «православия, самодержавия и народности». Колебания маятника ослабевают, но он вновь начинает заходить слишком далеко — к воссозданию идеологического контроля со стороны церкви. Если этот процесс пойдет дальше и разрыв между уже громадной идеологической ролью религии и слабой религиозностью будет еще более усиливаться, на наш взгляд, это сделает неизбежным в дальнейшем какую-то форму антирелигиозной реакции. Если «маятник» зайдет слишком далеко, неизбежно его обратное движение.

Движения «маятника», тем более если амплитуда его колебаний столь велика, — болезненный процесс. Но через эти «синусоидальные» и болезненные для общества движения идет процесс модернизации российского общества, его «подключения» к общемировому развитию. Россия — своеобразная страна, но своеобразие ее развития не означает, что Россия не развивается или что ее развитие обусловлено какими-то принципиально иными законами, чем развитие остального человечества.

Источник: Новые церкви, старые верующие — старые церкви, новые верующие. М.: Летний сад, 2007

Фотография на обложке:
Служба в русской православной церкви, 2013 год / REUTERS