<…>

Сам феномен городской бедности и представления о нем находятся сейчас в России еще в стадии становления. Бедность в сегодняшней России — уже не та бедность, которая была характерна для советского этапа ее истории, но еще и не бедность в той ее форме, которая существует в государствах с многовековой историей рыночной экономики. Российские бедные заметно отличаются и от бедных советской эпохи, и от бедных в западноевропейских странах непропорционально большой долей их в социальной структуре общества, неоднородностью их состава, доходящей за счет наличия «старых» и «новых» бедных до сосуществования в этой среде различных субкультур с разной степенью интегрированности в общество, особенностями восприятия собственной бедности и ее причин, реальными причинами бедности, спецификой возглавляющих бедные домохозяйства глав семей и многими другими особенностями, о которых рассказано в книге.

В то же время общий вектор развития феномена городской бедности не вызывает сомнений — Россия движется, и очень быстро, в сторону «классического» типа бедности. Буквально на глазах за несколько лет в бедных семьях опережающими темпами ухудшилась их жилищная обеспеченность, состояние здоровья их членов, изменились социально-демографические типы семей (шла самогенерация неполных семей, семей инвалидов и т. п.), выросла доля экономически неактивных членов и т. д. Те же специфические особенности российской бедности, которые, несомненно, еще присутствуют сегодня, являются не столько следствием социокультурной специфики России, сколько результатом накопленного еще в советское время и пока не до конца утраченного российскими бедными капитала, включая и капитал социальных сетей.

Однако капитал этот постепенно «сходит на нет», и, судя по нашим лонгитюдным исследованиям, в течение ближайших пяти лет городские бедные в России окончательно оформятся как достаточно закрытая группа, для которой будут характерны все «классические» особенности городской бедности, многократно описанные западными социологами, включая особенности самоидентификации, психологии и моделей поведения. Особую трагичность этому процессу придает то, что взрывообразное в историческом масштабе образование этой качественно новой массовой группы завершается настолько быстро, что исключает возможность эффективно адаптироваться к этой непривычной реальности для самих бедных, для общества в целом и даже для государственной социальной политики, которая до сих пор не вполне адекватно понимает, кому именно из бедных, зачем и как она помогает. Да и сами бедные практически никак не ощущают помощи со стороны государства, и уж в любом случае она даже отдаленно по масштабам и значимости не сопоставима с тем объемом трансфертов, которые они получают по линии системы коллективной взаимопомощи домохозяйств.

На смену пониманию бедности как простой нехватки денег постепенно приходит понимание бедности как качественно особого образа жизни.

Как я постаралась показать в книге, именно за счет активного функционирования этой системы в ближайшие годы бесполезно будет рассматривать наличие большого объема домашнего имущества как свидетельство принадлежности домохозяйства к благополучным слоям населения, хотя отсутствие определенных видов имущества будет стопроцентно свидетельствовать о бедности семьи. Пока же сохранившееся «со старых времен» имущество и социальные связи с соответствующими возможностями получения помощи выполняют роль своего рода амортизаторов при скольжении вниз по наклонной плоскости всеуглубляющейся бедности. И хотя их роль постепенно падает за счет сужения социальных контактов и постепенного износа имущества бедных домохозяйств, пока еще их влияние продолжает ощущаться достаточно отчетливо. В итоге не только малообеспеченные или бедные, но даже многие нищие семьи обладают, на первый взгляд, теми имущественными ресурсами, включая земельные участки, автомобили и компьютеры, которых, казалось бы, у них никак не может быть. Однако если домохозяйство не деградировало, прежде всего из-за пьянства его взрослых членов, то оно старается сохранить эти ресурсы как базы получения средств для существования семьи (самообеспечение продуктами питания, частный извоз, различные виды приработков с использованием компьютера), а не решить свои проблемы за счет продажи этого имущества. В итоге распродажа имущества характеризует не столько самые бедные, сколько деградирующие домохозяйства.

Если же говорить об отражении процесса формирования группы представителей застойной бедности в сознании самих бедных и общества в целом, то можно зафиксировать идущий также достаточно быстро, хотя и отстающий от реального формирования этой группы процесс становления новых представлений о сущности бедности и ее критериях. Так, например, в сознании населения в целом и бедных в частности представления о «прожиточном минимуме» и «черте бедности» расходятся все дальше друг от друга за счет снижения порога, ниже которого семьи могут считаться бедными. Таким образом, бедность все больше отрывается от минимально нормального стандарта жизни. В результате развития этого процесса принадлежать к числу бедных для россиян скоро будет так же стыдно, как и для западноевропейцев, хотя пока еще значительная часть населения воспринимает бедность скорее как несчастье, причиной которого является неправильная политика государства и семейные трагедии и которому следует сочувствовать, чем как следствие определенных личностных особенностей самих бедных.

Кроме того, на смену пониманию бедности как простой нехватки денег постепенно приходит понимание бедности как качественно особого образа жизни. Да, и в обществе в целом, и у самих бедных пока еще присутствует и понимание бедности через призму абсолютного подхода (как недостаточного количества денег), и через призму категориального подхода (как неизбежности бедности в случае принадлежности к определенным социальным группам), и через призму субъективного подхода (как ощущения себя бедным за счет невозможности реализации тех потребностей, которые сам человек считает «нормальными», обязательными к удовлетворению). И, в принципе, если бы любой из этих подходов доминировал в обществе, разработать адекватную ему социальную политику не составило бы особого труда: пособия по малообеспеченности для первого, целевые трансферты беженцам, многодетным, инвалидам и т. д. для второго, формирование в общественном сознании мерами идеологической политики определенного стандарта жизни на уровне бедности, чтобы нельзя было необоснованно относить себя к этой категории для третьего — все это технически несложные и сравнительно с нынешними расходами на социальную сферу недорогие меры.

Принципиальная сложность ситуации борьбы с бедностью заключается, однако, в другом. В современной России господствующим в общественном сознании населения в отношении бедности является относительный подход. Задача же обеспечить бедным тот образ жизни, который ведет остальное общество, более чем сложна. И дело не только в том, что она предполагает гораздо большие затраты, чем адресная социальная помощь бедным, выделенным в рамках абсолютного или категориального подхода, но и в том, что для этого должен быть достигнут общественный консенсус по вопросу о том, какой стандарт жизни считать нормой, а какой — отклонением от нее, требующим вмешательства государства на уровне федеральных, региональных или местных органов власти.

<…>

Источник: Наталья Тихонова. Феномен городской бедности в современной России. М.: Летний сад, 2003