Как нам понять забор?

Главный забор России — это, конечно, кремлевская стена, главный забор СССР — Берлинская стена, а самый популярный — бетонный забор ромбиками. Недавно нашли его автора: им оказался архитектор Борис Лахман, под его руководством в 1974 году этот популярный проект создала группа из десяти человек. С 1981 года Лахман живет в США. Проект получил бронзовую медаль на выставке ВДНХ, а Лахман — премию в 50 рублей. Сам архитектор до сих пор не понимает, чем его творение так приглянулось жюри; он предположил, что его забор лучше всего соответствовал эстетике того времени.
Без заборов Россия не была бы Россией. Можно говорить о «принципе заборности» в русской жизни. Прежде всего забор — это средство обеспечения безопасности. Но тут же возникает вопрос: безопасность кого? И от кого? Следует разделить несколько типов безопасности: государства, общества, индивида.

Внешняя безопасность — оборона

Если говорить об исторической структуре российского пространства, то изначально оно было не пространством торговли и рынка, а пространством безопасности. Как в свое время написал на полях в учебнике для кадетов Николай I: «Россия не есть держава торговли, не есть держава земледельческая, промышленная, а есть держава военная, и суть ее — быть грозою всех других стран». В этом смысле для России невероятно важны крепости. Москва — это прежде всего город-крепость. У нас города никогда не росли вокруг торговых площадей. Город растет вокруг детинца, потом появляются посады, следующими — защитные рубежи заборов, потом Белый город, Китай-город, Земляной город. Нынешняя структура Москвы — оборонительная. Вокруг Москвы — кольца обороны. Все российское пространство тоже концентрично, оно распространяется вокруг Москвы и нанизано на эту радиально-кольцевую структуру.

Россия — это оборонительный проект. На протяжении последних 500 лет Россия зажата между постоянно расширяющимся Западом и набегами из степей. Россия была вынуждена создать такую заборно-оборонительную структуру.

Внутренняя безопасность — дисциплина

У забора есть не только оборонительная функция — он также дисциплинирует население. Люди захвачены забором: чтобы въехать и выехать из города, то есть пересечь забор, нужна дорожная бумага. Просто так тебя никто не впустит и не выпустит. Поэтому Россия сформировалась как государство, тотально несвободное для передвижения, где всегда людей старались прикрепить к земле. Тут, конечно, надо вспомнить крепостное право — это понятие фундаментально для понимания того, чем является Россия. В России закрепощены были все: не только крестьяне, но и дворянство.

У нас никогда не было свободной шляхты. Дворянство обязано царю своими титулами, имениями и даже жизнью. Поэтому заборы невероятно важны, чтобы поддерживать сословно-иерархическую структуру общества. И эта структура переходит из века в век. Об этом много и подробно писал Симон Кордонский: заборы делят общество на сословия — служилое, военное, бюджетников, нефтяников и т. д. Заборы обеспечивают иерархию пространства. Конечно, можно вспомнить и о железном занавесе, и о Берлинской стене — наивысшей точке идеи российского забора. Это был последний и главный забор российского пространства, абсолютно сакральный. Это была граница не между социализмом и капитализмом, а экзистенциальная граница между добром и злом.

Россия — это оборонительный проект. На протяжении последних 500 лет Россия зажата между постоянно расширяющимся Западом и набегами из степей. Россия была вынуждена создать такую заборно-оборонительную структуру.

Прекрасный пример властного дисциплинарного забора — забор на Триумфальной площади во время расцвета «Стратегии-31», который огораживал пустоту и заставлял людей быстрее уходить с площадки прочь. Пример еще одного сакрального забора для власти — забор так называемой дачи губернатора Ткачева. За граффити на этом заборе экологи, сделавшие его, получили реальный срок.

Что любопытно, заборы для внутренней безопасности не обеспечивают физической сохранности людей и имущества: русский забор ненадежен. Здесь заборы выполняют только семиотическую и властную функцию. Для понимания этого лучше всего привести примеры из окружающего нас московского пространства. Чтобы попасть в квартиру, человеку сейчас нужно преодолеть чудовищную железную дверь на подъезде, вторую дверь в тамбуре, есть в некоторых домах еще и третьи двери. Все двери бронированные, со специальными замками. Все это не оказывает никакого влияния на уровень физической безопасности. Это вещь психологическая. Сюда же можно добавить решетки на окнах; все это — маркеры безопасности. Нигде в других странах похожей ситуации нет. То же самое в городе: заборчики, ограждающие парковочные места, турникеты, будки проходных, тяжелейшие двери метро. Зачем их делают такими?

Наши города представляют собой невероятно вязкую непроходимую среду, насыщенную заборами. Даже тонировка машин в России, где солнце светит три месяца в году, говорит о непрозрачности, о создании отгороженного пространства. Декорирование окон в России тяжелыми шторами — этого же порядка явление. В других странах мира такого нет. Все это противоречит распространенной мифологии «Россия — открытая душа». При этом те, кто был на Западе, понимают: современный урбанизм работает по принципу прозрачности. В Северной Европе, к примеру, вообще нет занавесок, там стеклянные стены в офисах и других учреждениях. Хотя это возникло, кроме прочего, под влиянием протестантизма. Идешь по улице и видишь жизнь людей в квартирах и на работе, тонировки там вообще нет. Тут мы видим открытое и доверительное отношение с одной стороны и закрытое, опасливое — с другой, с огромными транзакционными издержками на безопасность.

Главная интенция всех этих внутригородских барьеров и заборов — ограничение человеческой мобильности. Отношение власти к пространству такое же, как и у бабушки на проходной — боязнь больших человеческих потоков. Человек должен быть задержан, ограничен и обязан «просачиваться». Для этих же целей существует целая армия частных охранников: около 2 млн выдернутых из производства мужчин, которые ничего, кроме разгадывания кроссвордов, не делают. Отсюда у нас самые большие в мире тиражи сканвордов, кроссвордов. Часто охранника заводят, потому что так принято. Но охранник никого не спасет, воров не остановит и вряд ли бросится под пули. Какую функцию выполняют миллионы будок вахтеров? Непонятно.

Политэкономия забора: отсутствие частной собственности

Вязкая непрозрачная среда города — это отражение непрозрачности институциональной среды. Об этом в своей книге пишет Дуглас Норт: есть порядок открытого доступа и порядок ограниченного доступа. Россия — страна ограниченного доступа, где группа людей захватила ресурсы, ограничила к ним доступ и инвестирует ресурсы, чтобы консервировать сложившийся порядок. Как пишет Фрэнсис Фукуяма, доверие — это главный социальный капитал. В России, как отмечают многие социологи, этот уровень доверия очень низок после развала СССР. В Союзе он был высок: люди могли отпускать детей ездить ночью на метро в одиночку, оставлять их у малознакомых соседей и т. д. Сейчас такого нет. Заборы в России произрастают не от отсутствия безопасности — они произрастают из голов россиян, от базового отсутствия доверия к окружающим.

Забор — это попытка придать форму бескрайним пространствам России, которая предпринимается на протяжении всей истории России.

Несмотря на расхожее утверждение о том, что Россия — капиталистическое государство, у нас большие проблемы с частной собственностью и гарантиями. Карл Маркс еще сто лет назад разделил азиатский и европейский способы производства: в азиатском нет понятия абсолютной частной собственности, там права на собственность зависят от близости к власти и лояльности власти к собственнику. Паранойя собственности в России велика: ее могут всегда отнять. Боязнь есть как у богатых, так и у очень бедных. Яркий пример — огораживание заборами могил на кладбище. Это последняя попытка закрепить за собой хотя бы этот небольшой кусок земли.

Сегодня при возвращении всего советского этот вопрос особенно актуален. В России вся собственность принадлежит государству. Остальные — лишь временно назначенные при распределении ресурсов. Эта идея хорошо расписана в книге Ольги Бессоновой и Симона Кордонского «Ресурсное государство». Туманное право собственности ведет россиян к паранойе забора. Это говорит и об отсутствии в России социального капитала, и об обществе ограниченного доступа, и о кризисе института частной собственности.

Забор как форма

Забор — это попытка придать форму бескрайним пространствам России, которая предпринимается на протяжении всей истории России. Для понимания стоит привести бессмертный сюжет из «Мертвых душ» Гоголя с колесом от брички. Когда два мужика стоят, смотрят на бричку и рассуждают об одном из ее колес. «Доедет оно до Казани?» — спрашивает первый. «До Казани доедет, — говорит второй, — а вот до Москвы нет». Российское пространство атопично, это пространство, где нет дорог, а только одни направления, — такое пространство требует заборов. Здесь уже стоит припомнить парадигмы, которые использовал Владимир Паперный, — «Культура 1» и «Культура 2». Культура непрерывно расширяющегося пространства и людей, которые стараются передвигаться по этому пространству: казаки, первопроходцы, беглые преступники, крестьяне и т. д. А с другой стороны — власть, которая постоянно хочет прикрепить людей к месту с помощью городов, острогов, сословий и черт оседлости. Забор — это ключевая составляющая в «Культуре 2»: поставить заслон любому потоку, растеканию, будь то ресурсы природные или человеческие.

Пространство места и пространство потоков

Пространство не обязательно должно быть физическим — это просто некая социальная конструкция, реальность, которая существует вне материального пространства, как, например, интернет. Как писал Эммануэль Кастельс, сейчас происходит социальная бифуркация, деление на пространство мест и потоков. Мы сидим, работаем, а параллельно меняются курсы валют, новостные потоки идут мимо нас. Последние 30 лет говорят, что наступает детерриториализация, эпоха тотальных сетей и прозрачности, конец географии. Однако есть теоретики, такие как Дэвид Ньюман, которые заверяют: одновременно с детерриториализацией проходит новый этап проведения границ. К примеру, Каталония хочет отделиться, а также Шотландия. Возвращение к пространству мест.

Россия, конечно, относится к территории пространства мест. Сейчас мы наблюдаем, как благодаря путинской политике появляются новые границы — та же крымская история, новая граница с Украиной. На наших глазах возникает новое желание власти — отделиться от Европы. Возможно, мы будем свидетелем возникновения новых грандиозных заборов, о которых писал в своих книгах Владимир Сорокин. И Россия тут не одинока: есть огромный забор-стена между Израилем и Палестиной, США и Мексикой.

Заборы никуда не денутся. Россия навсегда останется на развилке между потоками и строительством заборов.

Фотография на обложке: Carlfbagge / Flickr