Ельцин. Свобода. Стальная дверь

День рождения Бориса Ельцина 1 февраля 1988 года в службе «Факт» — предшественнике издательского дома «Коммерсантъ» — был днем, когда нам устанавливали стальную сейфовую дверь стоимостью в 1000 (одну тысячу) рублей. Безумная цена! То было одно из первых кооперативных изделий в Москве. В моду входили только что отставленный Ельцин, гласность и кооперативы.

Рынок стальных дверей, целиком захваченный кооператорами, как раз тогда переживал бум. Сам Фонд Сороса (он теперь именуется институтом «Открытое общество») начал деятельность в СССР с того, что всем членам правления — «прорабам перестройки» — врезал бронебойные, будто из бункера рейхсканцелярии, врата; такие же Сорос даровал и иным драгоценным для русской культуры лицам (свидетельство директора Фонда Сергея Чернышова).

С чего бы это? Что угадывал москвич времен горбачевской идиллии в словах рекламки: «Дверь нашей конструкции выдерживает не менее 30 минут нахождения в пламени ацетиленовой горелки, а также очередь в упор из автоматического оружия»? Незримый ацетиленовый страх вышагивал впереди перестройки, как Христос из «Двенадцати»; свобода от страха была ее манией или, если угодно, Психеей. И все это — в самом полицейски безопасном городе СССР, где никто на улицах пока не стрелял и в арсенале милиции еще не появилось ни расчехленных автоматов, ни метровых кусачек, перекусывающих рельс.

Готовясь к демократическим реформам, Москва одевалась в листовую сталь и как следует запиралась. В том же феврале 1988-го грянул погром в Сумгаите.

Чутье советского человека сразу приметило важную деталь и распространило ее по системе тайных слуховых окон СССР: в Сумгаите фанерные двери проламывали, хозяев вытаскивали на улицу и убивали.

Полы разгромленных армянских жилищ были усеяны перестроечными «Огоньками» с популярным романом Рыбакова «Дети Арбата»: их тогда выписывали все. Вспоминается, как будущую демократию заново обучали лгать: обороняя тезис «Наш человек добр — портит его государство», погром вопреки фактам объяснили директивой ЦК КПСС. Но армянину, которого толпа соседей выковыривала из его квартиры, уже никакой Коротич ничего не мог доказать — он видел перед собой пасть зверя. Зверем был сосед, переставший бояться государства. Власть уходила, настало понимание важности крепкой двери.

Готовясь к демократическим реформам, Москва одевалась в листовую сталь и как следует запиралась. В том же феврале 1988-го грянул погром в Сумгаите.

Сумгаит сильно разогрел спрос. В службе «Факт» мы готовили уставы дверных кооперативов десятками. По Москве вдруг было установлено двести тысяч стальных дверей! За дверьми кипела свобода, которую тогда принято было называть «демократией»: свобода смотреть телевизор и выглядывать наружу в глазок. Как хочешь, так и живи, трогать не стану — с этими словами государство ушло, навсегда ограничив демократию пультом ТВ.

Надо понять: почему жизнь без диктата оказалась для нас приемлема только в форме жизни без государства? Ответ на вопрос означал бы разъяснение загадки ельцинского десятилетия. Заодно мы поймем тайную связь Горбачев–Ельцин.

Смерть добрейшего Ленгинаса Белапетрявичуса — тогда отвечавшего в аппарате правительства за кооперативы — мешает уточнить хорошо мне памятные его слова конца 1987 года: да делайте что угодно — милиции и ОБХСС Рыжков запретил вас проверять! Разве это не то же, что «берите столько суверенитета, сколько сможете»? Возьми себе столько государства, сколько унесешь на себе, решил наш Али-Баба Ельцин. И сам поступил так же.

Почему мы не доверили себя никому из более рациональных и практичных политиков? Что виной — наша безответственность? Заведомое нежелание опять оказаться в чьей бы то ни было регулярной власти? Или в «деловых людях» и «хороших практиках» чувствовалось что-то опасное, чего мы боялись еще больше? Так или иначе выбор сделали: поставив себе дверь из двух листов стали толщиной в полсантиметра каждый, граждане СССР сочли государство излишним.

Команда Горбачева начала разбирать систему управления страхом. Чуть позже Ельцин объявит ее навсегда отмененной. На разного рода кляузы и «сигналы» он отмахивался: люди столького натерпелись — пусть отдохнут от властей! Побазарят, поворуют. И что же? История перестала существовать. Человеку сказали: иди и живи без твоего врага государства — человек укрылся за дверью, в меру сил и умения осуществляя оттуда набеги на себе подобных. Не стало внешнего мира, силы тяжести, реальность заканчивалась в поле экрана и дверного глазка.

Так человек из Свердловска, никогда не читавший ни Герберта Маркузе, ни иных критиков репрессивности, провел глобальный опыт по отмене «необходимых условий, институтов и правил игры». Синдром свободы за дверью обернулся систематической обоюдной агрессией. Вновь повторился вечный шок русских революций — свобода дала России не меньше оборотней, чем террор, и соотечественники представились друг другу зверьем. Морлоки охотятся на обобранных элоев перед жалкими их телевизорами, из которых элои тщетно ждут справедливости — то есть немыслимых кар.

Россия сама себе — целое экспериментальное человечество. Правда, данные наших экспериментов чаще анализируют другие, а мы только переглядываемся: кто виноват? Вот и Ельцин под Рождество, уходя, испросил у людей прощения — за что же? За нашу человеческую природу? Один раз в истории стаду следовало дать побыть без пастуха. Россия сделала еще один шаг к пониманию всей проблематичности демократии.

Фотография на обложке: Коммерсантъ