Когда у экономистов спрашивают о том, какие реформы нужны России для экономического роста, обычно отвечают: «Институциональные». Это не случайно. Такой же ответ дают и для других стран. В целом в экономической науке нет консенсуса, являются ли институты единственным или даже самым главным объяснением процветания. Но с тем, что институты в развитии играют ключевую роль, никто не спорит.

Что такое институты?

На вопрос «Что же такое институты?» ответить гораздо труднее. Институты — это одновременно и очень конкретное и прагматичное понятие, и теоретическая конструкция. Говоря просто, институты — это правила игры. Более конкретно можно сказать, что политические институты — это правила игры в политических процессах. Это известные всем правила обретения и смены власти, системы сдержек и противовесов игроков, защита прав большинства и меньшинств. Экономические институты — это в первую очередь защита прав собственности, обеспечение исполнения договоров, защита конкуренции. К институтам относится и независимая и эффективная судебная система, и система правоприменения.

Что изучает институциональная экономика?

Историю современной институциональной экономики обычно отсчитывают от работ американского экономиста Дугласа Норта. Он, как и другие нобелевские лауреаты — исследователи институтов — Коуз, Уильямсон, Остром, — стоял у истоков созданной 20 лет назад ассоциации «Международное общество — Новая институциональная экономика». Сейчас оно переименовано в Society for Institutional and Organizational Economics, президентом которого я был недавно избран. Наша ассоциация на самом деле пытается объединить исследователей самых разных дисциплин.

Институциональные экономисты понимают, что источники происхождения институтов, механизмы, по которым институты влияют на экономику, связаны не только с экономическими процессами, но и с политическими, социальными, культурными особенностями различных обществ.

Основные работы Норта, Уильямсона и Остром относятся к 1960-м, 1970-м, 1980-м годам, а работы Коуза начались даже в 1930-х. Но всплеск мирового интереса к институциональной экономике произошел именно в 1990-х. В первую очередь это было вызвано событиями в России и других переходных экономиках. Стало понятно: одни и те же реформы приводят к совершенно разным результатам в зависимости от правил игры в экономике — в том числе и от неформальных, предопределенных культурными и социальными обстоятельствами в данном обществе. Второй фактор развития институциональной экономики в последние два десятка лет — появление большого массива данных о качестве институтов, как современных, так и исторических.

Сегодня институциональная наука — это объяснение того, каким образом в экономике связаны такие, казалось бы, разные вещи, как судебная система, национальная культура, финансовый рынок и политическое устройство. Многочисленные работы в этой области подтвердили: институты как минимум имеют значение для темпов экономического роста. Если вы хотите экономического развития, вам необходимы защита прав собственности, открытая политическая система и сильная судебная власть.

Если в политической системе нет сдержек и противовесов, то властям трудно гарантировать инвесторам, что их собственность не будет экспроприирована. В этой ситуации стимулы к инвестициям, естественно, гораздо ниже – с очевидными отрицательными последствиями для экономического роста. Безусловно, из этого правила есть исключения. Но, во-первых, их очень мало. Во-вторых, это те страны, где, пусть и в недемократической системе, но все же удается построить сдержки и противовесы, меритократию и регулярную ротацию элит.

Как экономика страны зависит от ее прошлого?

Институциональная экономика выяснила также, что на развитие институтов влияет и прошлое страны. Стэнли Энгерман и Кеннет Соколофф, изучавшие неравенство в странах Латинской Америки, в 2002 году продемонстрировали, что его уровень зависит не от религии большинства населения и не от богатства страны в прошлом.

В гораздо большей степени он зависит от колониального наследия, от структуры общества и отношения к неравенству. Совсем недавно в аналогичной работе Авнер Грейф и его соавторы исследовали развитие карибских экономик в XIX веке и количественно доказали правоту Энгермана и Соколоффа. Оказалось, что те карибские колонии, которые специализировались на экспорте тростникового сахара, после падения цен на сахар в XIX веке повели себя совершенно по-разному. Те, которые получали основные доходы от сахара, продолжили экспортировать сахар по новым ценам, остались рентными экономиками с институтами, сосредоточенными на эксплуатации бедных, и не смогли догнать развитые страны. С другой стороны, те экономики, которые переключились с производства тростникового сахара на другие отрасли сельского хозяйства, стали более развитыми и менее эксплуатативными экономиками.

Влиянию колониального наследия была посвящена и классическая работа Дарона Аджемоглу, Саймона Джонсона и Джеймса Робинсона, которые исследовали зависимость колониальных институтов от стимулов колониальных держав развивать те или иные страны. Оказалось, что в том климате, где колонисты не могли выживать из-за болезней или климата, колониальные державы не строили долгосрочные институты, похожие на те, что были в самих метрополиях. С другой стороны, в тех странах, например в Соединенных Штатах, Австралии или Новой Зеландии, куда переезжали люди из метрополий, институты были построены по лекалам, принятым в самих колониальных державах. Они до сих пор работают на экономический рост и развитие. Именно в этих колониях удалось построить развитое общество. Именно эти колонии и стали развитыми странами.

Инклюзивные и экстрактивные институты

Аджемоглу и Робинсон позже изложили свои взгляды на институты в книге “Why Nations Fail?ˮ, ставшей одной из важнейших работ в области институциональной экономики. В этой книге они разделяют инклюзивные и экстрактивные институты. Инклюзивные институты — это институты, которые ориентируются на вложения в собственную экономику и органический экономический рост, они распределяют выгоды от этого роста максимально широко, поэтому общество в целом заинтересовано в экономическом росте, поддерживает политику, ориентированную на защиту прав собственности, на конкуренцию, на исполнение договоров между агентами в экономике.

Экстрактивные институты ориентируются на «извлечение» из экономики прибылей для небольшой элиты. В таком обществе гораздо меньше устойчивости, нет общественного консенсуса. Дискуссия об инклюзивных и экстрактивных институтах вовсе не закончена, но эмпирические подтверждения этой теории постоянно появляются. С большой вероятностью импорт не любых институтов будет обеспечивать экономический рост. Если нам хочется жить как в богатой стране, скорее всего, нам нужны институты, которые описываются в этой книге как инклюзивные, те институты, при которых общество в целом заинтересовано в экономическом росте.

Особенно пристально экономисты изучают Восточную Европу, потому что это недавний «исторический эксперимент» в экономике. Именно на восточноевропейском материале показано, что политическая система и экономическое процветание связаны через институты. Демократия при прочих равных действительно ведет к большему богатству – это не политический лозунг, а достоверная закономерность, которая особенно видна в нашем посткоммунистическом регионе. Здесь демократические страны смогли сократить отставание от развитых стран, а недемократические — остались далеко позади. Именно потому, что им не удалось построить институты защиты прав инвесторов.

Случай Китая

Изучение институтов особенно интересно на примере Китая — это как раз одно из тех исключений, когда страна, не имея демократической системы, обеспечивает быстрый экономический рост. Йингйи Чен в работе «Институциональные основы китайской переходной экономики» предлагает новую концепцию «переходных институтов». Его идея состоит в том, что, когда стране предстоит долгий переход от практически аграрной державы без современных институтов к экономике среднего или высокого дохода, в этой стране невозможно с самого начала построить институты, свойственные развитым странам, — нужны переходные институты, которые обеспечивают постепенный и пусть медленный, но без разворотов переход к рынку.

Например, Чен исследует «двухскоростную» либерализацию рынка для китайского сельского хозяйства и промышленных предприятий, когда предприятия, с одной стороны, работают в плановой экономике, но с другой стороны, могут реализовывать сверхплановую продукцию по рыночным ценам на конкурентном рынке. Такая реформа была сначала предпринята в начале 1980-х в китайском сельском хозяйстве с фантастически успешными последствиями для производительности и доходов китайских крестьян, а затем была распространена и на городские промышленные предприятия. Надо сказать, что исследователи Китая также продемонстрировали, насколько важно в отсутствие формальных правил игры безусловное соблюдение «неписаных правил».

В Китае нет демократической конституции. С другой стороны, в Китае соблюдается правило ротации элит: каждые 10 лет новое поколение китайских лидеров неукоснительно приходит к власти, а старые лидеры уходят в отставку. Это правило соблюдается с 1978 года и играет ключевую роль для меритократической системы продвижения китайских политических лидеров. Если лидер в регионе работает хорошо, если его регион развивается быстро, он знает, что у него есть шансы на повышение. При этом вакансии на более высоком уровне действительно регулярно освобождаются в том числе и за счет того, что происходит ротация. Поэтому то, что происходит в Китае сегодня, возбуждает серьезный интерес исследователей как внутри, так и вне Китая.

В 2017 году состоится съезд Китайской компартии, на котором по расписанию должна быть объявлена очередная смена элит. Будут объявлены новые члены Политбюро и новые руководители Китайской республики, которые должны прийти к власти по расписанию в 2022 году. Некоторые исследователи считают, что этого может и не случиться, что Китай на этот раз может пойти по другому пути — и это очень интересный момент для всех исследователей Китая, да и для всех экономистов в мире, просто потому что Китай играет такую огромную роль в мировой экономике. Продолжит ли работать китайская система неписаных сдержек и противовесов, неписаных правил ротации элит и меритократии?

Институты для России

Впрочем, самый интересный для нас вопрос к институционалистам связан с Россией. К счастью или к сожалению, Россия — это страна, в которой проблемы институтов и связанного с ними экономического роста очевидны. Общеизвестен список институтов, с которыми у России есть проблемы. Это банальные вещи: верховенство закона, демократические инклюзивные институты, защита конкуренции. России нужны нормальные основы экономического законодательства, нормальное правоприменение. В политической жизни — прозрачные подотчетные политические структуры, честные выборы, независимый суд, настоящий федерализм. В конце концов, нужно исполнение Конституции России. Здесь нет предмета для спора.

На словах с этим согласны не только оппозиционеры, но и чиновники. Проблема в том, что в последние 10 лет по всем независимым показателям ситуация с политическими и экономическими институтами, мягко говоря, не улучшилась. Любой читатель Аджемоглу и Робинсона знает, что это, к сожалению, не позволяет надеяться на рост инвестиций, производительности и соответственно доходов населения. С другой стороны, нет причин полагать, что в России не начнется экономический рост при наличии реформ политико-правовых институтов.