Что заложило основу экономического роста 2000-х годов?

На самом деле политика начала 2000-х вызревала в 1990-х. Основная ее идея была достаточно простая, и она, в общем-то, сработала. Идея была следующей: для того чтобы экономика успешно развивалась, нужно, чтобы были более или менее понятные и распределенные права собственности. К началу 2000-х это так и произошло. Второе: должна быть простая и ясная налоговая система, желательно не слишком тяжелая для бизнеса. Это тоже было сделано в начале 2000-х. Третье: макроэкономическая стабильность, то есть сбалансированный бюджет; чтобы дефицит не был достаточно большим, иначе появляются опасения дестабилизации.

Когда будет продекларирована защита прав собственности государством и его судебной системой, то в российскую экономику начнется приток инвестиций. Причем приток инвестиций от разных источников: как от российских юридических лиц, которые сберегали деньги в офшорах, так и от иностранных инвесторов. Но прежде всего будут прямые иностранные инвестиции. И, собственно, это в начале 2000-х сработало.

Ну и через несколько лет начала еще помогать растущая цена на нефть. Бюджет был профицитный, Россия выплатила долги МВФ и некоторым другим кредиторам, начался рост корпоративного долга вместо государственного. Государственный упал до очень низких уровней, а корпоративный долг стал расти. Но корпоративный долг — это, по сути, инвестиции в развитие. Эта модель работала вплоть до кризиса 2008 года. Хотя от нее потом стали кусочки откусываться некоторыми решениями, но, в принципе, модель работала.

Можно ли сказать, что весь рост был связан с подорожавшей нефтью?

Ну, очевидно, что не только с нефтью, и не весь рост. За эти годы был сформирован Резервный фонд. И, в общем, по объемам он был достаточно большой. То есть по сути, если грубо говорить, как минимум половина всех дополнительных доходов от нефти была аккумулирована в Резервном фонде.

Просто есть большая разница, как использовать средства, которые попадают в бюджет. Бюджет в основном аккумулировал все средства от высокой цены на нефть. Как их можно было использовать? Для наращивания потребления или для государственных инвестиций. Но прямые частные инвестиции тогда обильно шли непосредственно на развитие бизнеса и производства. И там эффективность каждого рубля была многократно выше, чем эффективность рубля, прошедшего через бюджет.

Это и сыграло позитивную роль: использовались не нефтяные доходы, а именно приток инвестиций. Но нефтяные доходы создавали позитивное настроение у инвесторов, они считали, что, раз страна богатеет, значит, можно инвестировать и производство будет не зря, рынок растет. Но я бы не списывал все только на это, я бы, так скажем, поделил 50/50 как минимум.

Кто проводил реформы начала 2000-х?

На самом деле ключевые фигуры, которые могли влиять на принятие решений, — можно их даже перечислить по фамилиям — все придерживались модели развития, которая была основана на макроэкономической стабильности, притоке инвестиций, предсказуемой политике и защите прав собственности. Эта концепция наиболее ярко была сформулирована в программе Грефа.

Все основные люди, которые были на ключевых постах, этой модели придерживались. И надо сказать, что Гайдар сыграл очень большую роль в эти годы, хоть он и не был на государственных должностях, он просто руководил НИИ, но он был советником, которого слушали и правительство, и президент. И в голове у Гайдара была примерно такая же модель: стабильность прав собственности, макроэкономическая стабильность и идея притока инвестиций. Потому что российская экономика, которая должна была серьезно обновиться, нуждалась в необычно большом притоке инвестиций, чтобы нагнать и наверстать упущенное.

Почему силовые органы так усилились в середине 2000-х?

Общая точка зрения в то время: государственные институты ослаблены. Но в каком смысле ослаблены? Не в том смысле, что они не умеют или не могут применять насилие, которое является исключительной прерогативой государства, а в том смысле, что они просто не исполняют свои функции, как те должны исполняться. В результате, скажем, в регионах принимались законы, которые противоречили и российской Конституции, и федеральному законодательству.

Считалось, что в результате этого слабо защищаются права собственности и в судебной системе большая коррупция. Высказывалась идея, что должно произойти усиление государственных институтов и влияние на жизнь государства. Первые решения нового президента Путина сразу же начали приводить к усилению государственного аппарата. Не чиновников в министерствах, а силового аппарата. Статус ФСБ был существенно повышен. Очень низкие заработные платы, которые там были, потихонечку повышались. Подобные процессы проходили в МВД, но не так быстро. Судьи получили больше свободы. Подразумевалось, что это чтобы противодействовать коррупции. Но создавался механизм, который поставил под контроль судов высокой юрисдикции низовые звенья судебной системы.

Вроде бы это все шло в правильном направлении. Именно поэтому, когда, скажем, было дело ЮКОСа, то, вообще говоря, в целом все это поддерживали вначале. То есть говорили: «Ну да, создали чуть ли не фракцию в Госдуме, которая лоббирует частные интересы, а не государственные, пытается влиять на решения правительства. Это надо пресечь, это хороший урок». Но что при этом просмотрели? Просмотрели такую простую вещь: хорошо, мы отказываемся от того, чтобы государственная власть находилась под влиянием крупных олигархических структур. Но кто тогда влияет на эту власть? Она же не висит в воздухе, она все равно выражает чьи-то интересы. И не было ответа на вопрос, чьи.

А теперь поставим себя на место президента, который в России по Конституции является очень-очень влиятельным и важным человеком. Ведь он тоже не висит в воздухе. Он тоже на кого-то опирается. Значит, надо найти, на кого опираться. Если не на олигархов и нет демократической системы, значит, опираться надо на бюрократию и в первую очередь на силовые структуры.

Я так его логику понимаю. Никто этого нигде не говорил. Это формировалось само по себе потихонечку в 2004, в 2005 и 2006 годах. Тогда же менялось правительство: Фрадков пришел в качестве премьер-министра как представитель интересов крупной бюрократии и силовых структур, несмотря на его либеральную риторику. Это правительство и начало реформировать повестку: отныне экономические высоты в стране должны занимать госкомпании, поскольку они лучше управляемы. Это не частный предприниматель, который действует по закону и считает, что, если законы соблюдаются, он волен поступать так, как он считает нужным и выгодным для бизнеса. И, собственно говоря, началось формирование критической массы компаний с государственным участием.

Как кризис 2008 года повлиял на власть?

Кризис, особенно осенью 2008-го, выглядел очень страшным. Во-первых, внешний шок — снижение цены на нефть и прекращение притока инвестиций, потому что все развитые экономики зажались. Тут же прекратились все инвестиционные программы, тем более на развивающиеся рынки и на Россию. И, собственно говоря, из-за этого упала цена на нефть.

Второе — это кризис перепроизводства, потому что, как ни удивительно, но вплоть до августа 2008 года большинство российских компаний верили, что и дальше рынки будут расти и что надо срочно делать инвестиции, чтобы захватывать эти рынки. Но страх быстро прошел. Потому что, во-первых, цена на нефть выровнялась. А во-вторых, развитые страны нашли способ борьбы с кризисом. И в 2009 году это уже стало ясно. Российские компании реализовали все свои запасы. Это, правда привело к довольно глубокому падению производства, но тем не менее ситуация достаточно быстро в этом смысле выправилась.

Ну и плюс резервные фонды были в существенной степени потрачены на то, чтобы подпитать потребление. Что изменилось в деятельности бизнеса? Вообще говоря, это был урок, что нужно себя вести осторожно. И это, конечно, сильно снизило позитивные ожидания. После кризиса в России начался отскок: в 2010—2011 годах и вплоть до первой половины 2012 года шел восстановительный рост. И казалось, что Россия возвращается опять на этот тренд достаточно динамичного роста.

Когда стало понятно, что российская экономика испытывает структурные проблемы?

Первые сигналы появились во втором полугодии 2012 года. Точнее, так: эту проблему стали осознавать в течение 2013 года. Я помню, что даже в Администрации президента собирали экспертные группы для того, чтобы просто понять, почему происходит замедление роста, почему он сваливается к одному проценту, что случилось.

Тогда объяснения были такие — в общем-то, наверное, справедливые: что глобальная ситуация поменялась для развивающихся рынков, к которым относится Россия. Уже нет таких тепличных условий, которые были. Поэтому экономика перестала расти высокими темпами. Значит, надо переходить на интенсивные модели роста для бизнеса, для отдельных компаний.

И мы наблюдали, как менялись бизнес-планы компаний от экстенсивного роста к поиску факторов интенсивного роста. То есть, по идее, если бы в стране все было более или менее стабильно, благополучно (я имею в виду 2014—2015 годы, конфликты с Западом, Украину) то, в принципе, страна бы потратила несколько лет на то, чтобы бизнес нашел более эффективные модели и привлек под это капитал. Такие шансы были.

Почему общество не воспользовалось шансом на построение современной экономики?

Мне кажется, что в обществе произошло какое-то изменение. Конечно, во многом повинна и власть, что она не препятствовала, даже, я бы сказал, поощряла эти изменения. Произошел некий возврат к несправедливости прошлого, потому что все-таки Советский Союз был справедлив в том смысле, что все жили примерно одинаково. Может быть, Политбюро жило чуть-чуть получше, но ненамного. И не так много было людей, которые этим пользовались.

А сейчас жизнь как-то стала не очень справедливой, потому что было обещано, что когда будут рыночные отношения, то будет всеобщее процветание и все получат какие-то большие блага. Так вначале и получилось: уровень бедности падал, экономика росла, доходы росли у большинства населения в стране. И вот в 2012 году все это прекратилось. И соответственно, когда как раз был запрос на активное инновационное поведение населения, оказалось, что очень многих это не устраивает.

Вы понимаете, для того чтобы принимать перспективные решения, нужен некий оптимизм в обществе, позитивное ожидание. Как в Силиконовой долине, где принимается много неправильных решений, но у всех позитивные ожидания. Вот этого сегодня в российском обществе почти нет, это есть на уровне отдельных людей очень сильной предпринимательской культуры, которые все равно сейчас делают рискованный бизнес.

Те же бизнесы и собственники, которые появились в конце 1990-х в результате перераспределения и приватизации, застыли в своем развитии. То есть там все хорошо: добывают, производят, так же как это делали 10 лет назад, небольшая прибыль есть, собственники не меняются, менеджмент иногда меняется. Но они застыли в своем развитии. Кто-то должен создавать новые предприятия, их должно быть много, и они должны быть крупные. Этот процесс происходит очень-очень слабо. Мне кажется, это одна из причин того, что в обществе нет серьезных позитивных ожиданий от экономической деятельности.