В Перми есть Боги, и если вы оказались здесь проездом на несколько часов, то вам, возможно, больше ничего и не нужно знать об этом городе. А вот Богов сходите посмотреть — это уникальное собрание храмовой скульптуры XVII–XIX веков. Оно размещается под куполом кафедрального собора, в котором сегодня расположена местная художественная галерея. На самом деле это никому не нравится, потому что собор давно передан церкви, художественной коллекции там тесно, а разговоры о необходимости переезда ведутся уже много десятилетий. Со временем галерея все же переедет в более подходящее здание, и это совершенно точно будет к лучшему. Но где бы ни расположились боги после этого, они уже не будут сидеть под церковным куполом — в чем, согласитесь, есть некий дополнительный колорит.

Может быть, вам было бы интересно услышать и о других вещах, которые традиционно ассоциируются с Пермью, но это, простите, не от меня. Кажется, только деревянных Богов невозможно опошлить, они выше любой региональной идентичности — в отличие, например, от мема про «соленые уши», в честь которого у нас в центре города стоит довольно стремный памятник, «звериного стиля», изображения которого безудержно тиражируют к месту и не к месту, и уж тем более навязших в зубах регионализмов типа «шанег» и «вехотки». Поэтому давайте поговорим о другом.

Ландшафт как ресурс

Например, стоит рассказать о реках, потому что Пермь — это, конечно, реки. Во-первых, Кама. Кама великолепна. А во-вторых, все остальные реки. Точнее, речки. Их на территории Перми несколько десятков. И самые заметные из них — Мулянка, Егошиха, Данилиха, Мотовилиха — совершенно бесцеремонно разрезают город на огромные куски. То есть вы даже далеко от центра города можете не уезжать — просто ехать из одного квартала в другой, взглянуть за окно — а там вместо города лог, какие-то абсолютно дикие заросли, буйство природы. Это вы проезжаете пермскую малую реку. Отнеситесь к ней со всем возможным почтением и уважением, она и без того многого натерпелась. Говорят, еще век назад в городских речках можно было ловить хариуса, а теперь там можно ловить только нехорошие заболевания. Пермяки своих речек никогда особо не ценили, несмотря на то что большинство планов развития города, начиная годов с тридцатых, предполагало превращение прибрежных территорий в цветущие сады. Но планы развития города пермяки тоже особо не ценили никогда, поэтому речки зарастали, превращались в маргинальные и криминальные зоны, в свалки автомобильных шин, строительного мусора и бытовых отходов. К счастью, за последние пять лет местные экоактивисты все-таки сдвинули ситуацию с мертвой точки, отучили горожан называть реки «говнянками» (теперь еще осталось отучить говорить «овраги» вместо «долины малых рек»), проложили вдоль их берегов экологические тропы и сегодня шаг за шагом создают на месте бывших свалок комфортную городскую среду. И вообще раскачали эту тему настолько, что ею буквально заразились практически все пермские общественники, а город мало-помалу научился гордиться своими реками, как они того и заслуживают.

Помимо речных долин, есть в Перми и еще одна особенность, связанная с ландшафтом. Это эспланада. Кажется, ни один город России не может похвастаться таким огромным, ровным, абсолютно пустым пространством в самом центре. Когда-то на месте эспланады стояли одноэтажные частные домики, потом их все снесли, по одну сторону пустоши построили драмтеатр с фонтаном, по другую — законодательное собрание, по центру воткнули титанический памятник героям фронта и тыла. Но более заполненной эспланада от этого не стала, она просто навалилась на памятник всем своим объемом пустоты и как будто растворила его. Поэтому на эспланаду махнули рукой и оставили в покое. Ну и не так уж плохо вышло — пермяки протоптали на жухлом газоне тропинки, в стороне от которых кто-нибудь постоянно играл в футбол и фризби, тренировал собак или просто загорал. Выглядела эта огромная плешь, конечно, очень провинциально, но зато сама по себе действительно стала городской изюминкой. Ну кто еще в России смог возвести пустоту в ранг достопримечательности? То-то же.

Правда, недавно всему этому пришел конец: через четыре года Перми стукнет триста лет, а, как однажды верно заметил краевед Павел Гнилорыбов, нет для российского города большей катастрофы, чем юбилей. Пермь стали понемногу приводить в порядок, за эспланаду тоже взялись — сначала построили на ней еще один фонтан, потом превратили оставшуюся территорию в милое, но типичное общественное пространство, которое осталось пустым и голым разве что в смысловом отношении.

Архитектура разобщенности

Взялись в рамках подготовки к юбилею и за другие городские достопримечательности. Например, зачем-то стали вырубать липовую аллею на главном городском проспекте, а еще пообещали снести чуть ли не единственный дом, возведенный в соответствии с планировочным проектом одного из директоров Баухауса — Ханнеса Мейера. Этот культовый немецкий архитектор в тридцатые годы разработал специальный проект для Мотовилихи — потом почти всех причастных, конечно, расстреляли, проект заменили другим (тоже так никогда и не реализованным), а дом, который успели построить, так и стоит теперь наискосок относительно всех остальных улиц, потихоньку разваливаясь.

Впрочем, во всем остальном Мотовилихе, скорее, стоит позавидовать. В этом рабочем районе, в котором ковалась пермская история революции 1905 года, который всегда был на шаг впереди всей остальной Перми, и сегодня сосредоточено множество исторических памятников, а главное — объектов конструктивизма, которого в городе, в принципе, немного. Больше того, тут есть едва ли не единственный в России конструктивистский жилой комплекс (Рабочий поселок), отреставрированный силами жителей и властей (которых жители, объединившиеся в самоуправление, активно пинают, не давая расслабиться).

Мотовилиха, кстати, отличный пример того, насколько Пермь разобщена. В этом еще одна ее важная особенность. Современный город растянулся вдоль Камы на десятки километров, да еще и на протяжении всей своей истории «прицеплял» к себе районы и населенные пункты. Так случилось с Мотовилихой, которая до середины прошлого века была независимой и самостоятельной. Так случилось и с Закамском — районом на правом берегу Камы, который изначально проектировался как город-спутник. Вы и сейчас с трудом встретите закамчанина, который по доброй воле называл бы себя не закамчанином, а пермяком. Хотя надо отдать должное: власти за последние десятилетия сделали очень много для того, чтоб сплотить город. Например, пустили по ветру всю районную инфраструктуру, сосредоточив в центре города все, что можно. Ни в Мотовилихе, ни в Закамске, ни на Гайве сегодня нет своего кинотеатра, в районных ДК в лучшем случае работает кружок хорового пения, а вся остальная культурная жизнь стянута к центру. Но почему-то город от этого более «собранным» не стал — он по-прежнему разобщен, и как раз это одна из самых интересных его особенностей в чисто социологическом плане, но не будем слишком уж углубляться.

Мифы и фантомы

Несколько лет назад я и сам предпринял попытку собрать город из кусков — стал еженедельно публиковать городские экскурсии по отдаленным микрорайонам и кварталам, многие из которых по-прежнему имеют дурную славу, чтобы заново открывать их для горожан. Сегодня таких экскурсий набралось больше полутора сотен, и я рад, что в процессе этой работы городские пространства обретают новое лицо и иногда даже новую мифологию. Потому что в целом мифологическое поле в Перми довольно скудное. Например, во «ВКонтакте» мне периодически высылают приглашения на экскурсии под названием «Пермь мистическая». Эти экскурсии практически всегда одинаковые, в них четыре-пять пунктов. В свое время они мне так опостылели, что даже пришлось изобрести свой альтернативный список. Но это специфические проблемы местного жителя, а вот иногородним канонический список вполне может быть интересен. В нем, например, значится «могила проклятой дочери» на историческом Егошихинском кладбище. Про нее есть легенда: вроде как один высокопоставленный местный полицейский в юности переспал с собственной матерью, та без его ведома родила девочку, он ее потом случайно встретил, влюбился и женился на ней, не зная, что это его собственная сестра и дочь. А сестра и дочь родила ему дочь и внучку — тоже в одном лице. Потом полицейскому об этом кто-то рассказал, он выгнал несчастного ребенка на мороз и на верную смерть, завещав поставить на ее могиле надгробие странного вида, а потом сошел с ума и застрелился. Круто, хоть экранизируй! Надгробие, окаймленное Уроборосом и представляющее собой минималистичное, как смайлик, изображение лица, отлично сохранилось до наших дней и выглядит и правда пугающе.

Еще одна расхожая легенда посвящена Башне смерти. Так в Перми принято называть здание ГУ МВД на Комсомольской площади — это внушительная постройка сталинских времен, действительно увенчанная башенкой. Тот факт, что Башня построена в пятидесятые, не мешает пермякам считать, что в тридцать седьмом году чекисты пытали и расстреливали людей в ее стенах. Хотя более реалистичная версия происхождения этого названия проста до обидного — когда-то поблизости от башни висела афиша одноименного кинофильма.

Кстати, про кинофильмы. С кинематографом в Перми все относительно хорошо. Именно здесь, например, уже много лет проводится «Флаэртиана» — крупный международный фестиваль документального кино, который мы действительно любим и которым гордимся. Кроме того, в Перми снимали «Три с половиной дня из жизни Ивана Семенова», «Географ глобус пропил», но про эти фильмы вы, наверное, и так знаете.

Зато, скорее всего, не знаете о фильме «Взбунтуйте город, граф». О нем с середины девяностых все забыли, а потом достали из небытия. Во-первых, дело в эстетской моде на постперестроечный трэшевый кинематограф. По сюжету фильма таинственный Орден засылает в город Мессию, чтобы проводить здесь эксперименты на стыке оккультизма и социальной инженерии. В частности, специально для фильма в сквере перед оперным театром возвели эшафот и виселицу — кажется, многие пермяки были бы рады видеть ее там на постоянной основе.

А во-вторых, одну из главных ролей в фильме сыграл Игорь Гладнев — довольно посредственный актер, который через двадцать лет станет министром культуры Пермского края и запомнится тем, что уволит Марата Гельмана и зачистит остатки «пермской культурной революции», о которой, конечно, стоит написать отдельно.

Шлейф революции

Культурный проект стал разворачиваться в 2008 году: если совсем коротко, то в Пермь по приглашению губернатора Олега Чиркунова приехал галерист Марат Гельман и создал здесь музей современного искусства ПЕРММ, которому удалось стать единственным государственным музеем такого рода, расположенным за пределами Москвы и Петербурга. Потом была паблик-арт программа, «Красные человечки» Андрея Люблинского, «Пермские ворота» Николая Полисского, дирижер Теодор Курентзис, фестиваль «Белые ночи» и очень много чего еще. Было неоднозначно, классно и весело.

Другое дело, что с задачами, которые ставила перед собой «культурная революция», как-то в итоге не очень задалось, но я (как довольно фанатичный — а значит, не особо объективный — сторонник проекта) считаю, что в этом не стоит винить ее творцов. Все это затевалось, во-первых, для того чтобы из города уезжало меньше активной молодежи — и разумеется, стоило только смениться курсу, как активная молодежь, оторопевшая от этого контраста, повалила отсюда миллионами, заполняя проезжающие мимо (не важно, в сторону Москвы или в сторону Екатеринбурга) железнодорожные вагоны. Страшное было зрелище, многие погибли в давке.

Во-вторых, Гельман и Чиркунов хотели сделать из промышленной Перми город с постиндустриальной экономикой. Но, опять же, времена и тренды поменялись — какая уж тут постиндустриальная экономика, когда в новой реальности более уместно было бы переводить промышленность на военный режим. В результате сегодняшняя Пермь так и осталась «недопостиндустриальным» городом, утратившим былое заводское величие, но не ставшим полноценной точкой культурного притяжения. Хотя мы по инерции все еще продолжаем заполнять искусством заводские цеха, но у нынешних властей это получается, во-первых, хуже, во-вторых, десять лет назад для этого все-таки использовались пустые площади, а не разгонялись действующие предприятия.

Как бы там ни было, от «культурной революции» в городе осталось многое — и речь не столько об арт-объектах и даже не о музее PERMM, сколько о символическом капитале. За годы проекта в городе появилась, например, новая генерация молодых художников, а мировосприятие многих людей и правда существенно изменилось. Впрочем, в городе, пожалуй, никогда и не было проблем с активными и яркими личностями. В сегодняшней Перми, зависшей в лимбе между двумя формациями, ни в одной из которых она по-настоящему не своя, именно городские активисты формируют новую смысловую ось. Забота о малых реках, восстановление конструктивистских кварталов, формирование молодого художественного сообщества, новое краеведение, независимые локальные фестивали и инициативы — это всё они. Во всяком случае, без них портрет современной Перми был бы радикально другим. Если бы вообще был.

Фото: Роман Зиюков/zvzda.ru