Двор Пролетарки — тверские трущобы, коммунальный ад и находка для киношников. Фабричный городок был построен в конце XIX — начале XX века при ткацко-прядильном предприятии: здесь было всё для комфортной жизни рабочих. Спустя век от дела фабрикантов Морозовых остались руины и разруха. На месте промышленных корпусов теперь магазины, а жилые казармы превратились в притоны, в которые заходить страшно. Сегодня тех, кто помнит тот изначальный Морозовский городок, осталось немного, и мало кто знает, каким величественным он был 100 лет назад. ТИА рассказывает историю Двора Пролетарки по воспоминаниям очевидцев и архивным документам.

Фабрика в середине XIX века в Твери появилась неслучайно. Сельское хозяйство большого дохода крестьянам не приносило, так как земля в губернии была бедная. А железная дорога, которая проходила через Тверь, забирала деньги у тех, кто пытался заработать извозом. Но с другой стороны, именно по железной дороге в город приезжали крестьяне из окрестностей, которые готовы были работать на производстве. Так в городе стали появляться фабрики.

«В 1856 году московские купцы Шибаев, Митюшин, Брызгалин, Залогин и Каулин основали „Товарищество Тверской мануфактуры бумажных изделий“, — рассказывает краевед Константин Литвицкий. — Вскоре паи Каулина, Шибаева и Залогина купил Савва Морозов. С тех пор началась история Морозовских казарм и Двора Пролетарки».

Савва Морозов начал свой путь к богатству с нуля. Потомственный крестьянин, он рано начал работать и зарабатывать, а повзрослев, занялся шелкоткачеством, да так успешно, что со временем выкупил себя у помещика Рюмина за баснословные 17 тысяч рублей. О том, как Морозов заработал свой первый капитал, рассказывают в своей книге «Тверь и тверитяне» Б. А. Ершов и В. Б. Финкельштейн (Тверь: Студия-С, 2005).

«Семейные предания гласят, что Савва пешком ходил в Москву со своим товаром: рано утром уходил и к вечеру был в столице. Продавал товар в домах богатых людей, зарабатывая, кроме денег, еще и хорошую деловую репутацию отличным качеством своей материи, прочность окраски которой обеспечивала в его частном предприятии жена Ульяна.

Но Савва не стал бы знаменитым Саввой Васильевичем, если бы наживал деньги только одним честным трудом. Он брал у местных кустарей готовую ткань, продавал ее по их поручению, а денежки задерживал, пуская их в оборот. Раздавал работу на дом, недоплачивая за труд. Платил за обнищавших крестьян денежный оброк, обязывая их отрабатывать себе долг на грабительских условиях. Ходили слухи — и, верно, не без основания, — что Савва тайно сбывал фальшивые ассигнации.

<…>

В 1837 году он строит кирпичное здание Никольской суконно-прядильной и ткацкой фабрики на берегу Клязьмы, а в 1840 году ставит в ней паровой двигатель — одним из первых в Российской империи».

Выкупив себя, а потом и товарищество, Морозов взял в аренду землю на правом берегу Тьмаки и в 1858 году начал строить прядильно-ткацкий корпус — главную фабрику будущего рабочего городка (сегодня в этом здании ТЦ «Морозовский»). В 1859-м вышла первая партия товара.

Конечно, за один год удалось возвести не все здание, до современных размеров оно выросло постепенно. Если стоять лицом к фабрике, то можно увидеть, что левая сторона фасада сложена из красного кирпича — это самая старая часть здания. Все остальное многократно перестраивалось. Южная стена, к примеру, выстроена из силикатного кирпича и выкрашена в красный.

Савва Васильевич со своими сыновьями арендовали не только землю под фабрикой, но и несколько крупных участков рядом, на которых развернули масштабное строительство городка (в 1884 году вся арендованная земля была выкуплена). В 1862 году фабрикант умер, его дело продолжили внуки Абрам и Давид.

Абрам Морозов управлял делами деда недолго: тяжелое душевное заболевание сделало купца недееспособным. В 1882 году, после смерти Абрама Абрамовича, дело возглавила его жена Варвара Алексеевна, фактически руководившая предприятием еще с 1877 года. В 1892-м дело принял ее сын Иван.

В августе 1918 года Тверская мануфактура была национализирована и спустя четыре года переименована в Большую Пролетарскую Тверскую мануфактуру, сокращенно Пролетарка. В 1942 году фабрику преобразовали в Калининский хлопчатобумажный комбинат. После войны во Дворе Пролетарки появилось множество самостоятельных предприятий: механический завод, витаминная и шелкоткацкая фабрики, камвольный комбинат. В девяностые производство начало разваливаться, а в 2004 году Тверскую мануфактуру ликвидировали.

За 60 лет Морозовы построили огромный рабочий городок. Помимо производственных зданий и жилых казарм, здесь было все для комфортной жизни людей: баня, народный театр, конный двор, школа, детский сад (тогда он назывался детским приютом), роддом (родильный приют), дом престарелых (богадельня), больница, пожарное депо, пекарня и магазины.

После прядильно-ткацкого корпуса в городке появилась ситцевая фабрика, от которой сегодня осталось немногое — из корпуса электростанции мануфактуры выросла современная ТЭЦ-1. Параллельно шло активное строительство жилья для служащих и рабочих.

Между современной остановкой «Пролетарка» на проспекте Калинина, по правую руку, если ехать из центра, и берегом Волги в конце XIX века развернулось масштабное строительство. Сам проспект в то время тоже выглядел совсем иначе: участок дороги от Головинского вала до современного перекрестка с бульваром Ногина носил имя Птюшкино Болото. За остановкой по левую руку от центра можно увидеть поворот к дому №164. Там находились Краснослободские ворота, ведущие в окруженный забором городок. Но они не были основным путем на территорию фабричного поселка: парадным въездом служили Рождественские ворота, которые находились на правом берегу Тьмаки, в створе дороги по современной улице Большевиков, через реку от ТЦ «Рубин».

Дом №164 по двору Пролетарки построили как дом для служащих. Когда-то он был окружен множеством таких же деревянных жилых домов. Примерно в том месте, где сейчас находится остановка, стояла богадельня. В начале XX века деревянные дома пошли под снос, на их месте выросли четырехэтажные кирпичные здания. Почти все, что не успели снести, сгорело во время войны.

В 1920-х годах в бывшей богадельне расположилась фабричная охрана, в 1930-х — отделение милиции. Во время войны здание было разрушено, милиция переехала в двухэтажный корпус по адресу Двор Пролетарки, 124 (в начале XX века — дом 129). На плане 1909 года этот дом тоже был обозначен как дом для служащих. В 1930-е годы его первый этаж оставался жилым, а на втором этаже размещался детский сад. Милиция занимала этот дом до 2007 года, потом правоохранительные органы переехали на улицу Спартака, а во Дворе Пролетарки оставался только паспортный стол, но в 2010-м съехал и он. После этого здание начало рушиться и теперь представляет собой руины.

Рядом с руинами дома № 124 стоит необычное полуразваленное одноэтажное строение. От передней его части осталась только стена. Сохранившаяся постройка была бы отличным местом для съемок фильма ужасов. Открываешь старую дверь, и прямо на тебя смотрит черный подвал. Разруха, горы мусора. На одной двери висит символический замочек: видимо, местные жители присмотрели постройку для хранения хлама. В начале XX века это действительно был сарай, где хранились в первую очередь дрова: во всех зданиях Двора Пролетарки было печное отопление. В рабочем городке в те времена во всем был порядок: каждая постройка имела свой номер, даже у этого сарая был адрес — Тверская мануфактура, 44. После войны в маленькой клетушке между сараями жили люди, в избирательных списках эта постройка проходила как дом по адресу: Двор Пролетарки, 5/44.

Слева от бывшего здания милиции стоят два новых красных оштукатуренных дома. Их возвели уже в 1995 году. Архитекторы постарались сохранить общий стиль Пролетарки, но все же дома значительно отличаются от «морозовских» построек. Кстати, на их месте некогда тоже стояли двухэтажные дома служащих, в которых при советской власти размещались детский сад и ясли. В девяностые эти дома пустовали, их снесли и построили новые.

На месте механического завода (Двор Пролетарки, 1), выстроенного уже после войны, некогда стоял завод Тверской мануфактуры — специальное юридическое лицо под него выделили при советской власти. В конце XIX века на месте современного ТЦ «Рубин» была возведена новая ткацкая фабрика, в прежнем здании осталось только прядильное производство. Недалеко от новой ткацкой фабрики с конца XIX до середины XX века находилось пожарное депо, от которого сегодня ничего не осталось.

Во Дворе Пролетарки было три моста через Тьмаку — деревянных, с полукруглыми фермами. Все они просуществовали до 1941 года, когда их взорвали немецкие войска. В 1942 году мосты восстановили из прежнего материала — дерева, но уже без полукруглых ферм. Основной мост между проспектом Калинина и Морозовским городком в 1963 году стал железобетонным. В 2015 году его капитально отремонтировали и заменили перила.

После войны на территории Тверской мануфактуры, которая теперь носила название Калининского хлопчатобумажного комбината, появились самостоятельные предприятия, такие как шелкоткацкая и витаминная фабрики. Шелкоткацкая фабрика стояла рядом с современным механическим заводом. Здание снесли в 2016 году, оставив на его месте пустырь.

Сквер напротив прядильного корпуса обозначен на плане 1881 года, но, возможно, появился даже раньше. Конечно, выглядел он тогда совсем иначе: тополя, которые сегодня растут здесь, посадили уже в советские годы. В этом сквере сохранился постамент с надписью «В. И. Ленин. 1870−1924 гг.». Бронзовый памятник по проекту скульптора Георгия Алексеева на нем установили в 1925 году, это был один из первых в стране памятников вождю. В 2004 году вандалы отпилили поднятую руку Ленина и сдали ее в металлолом, затем статую стащили целиком. Осталось только основание.

Через сквер от прядильного корпуса сегодня находится спорткомплекс «Пролетарка». Это здание было построено в 1898–1900 годах, во времена Морозовых в нем располагался народный театр. Фабриканты заботились не только о быте рабочих, но и об их досуге: в первую очередь чтобы отвлечь народ от пьянства. Театральное искусство было тогда очень популярным. Во время революции 1905 года в театре проходили заседания Тверского совета рабочих депутатов и стачечного комитета — рабочие принимали в революции активное участие.

В 1930-х годах народный театр стал называться Большим пролетарским театром, а после войны, после объединения с клубом «Текстильщик», — домом культуры «Пролетарка». В 1975 году ДК «Пролетарка» переехал в новое здание на проспекте Калинина, где находится и сейчас, а в старом поселился спорткомплекс. На перестройку народного театра потребовалось четыре года. Комплекс открыл двери для посетителей в 1979 году, позднее к нему пристроили бассейн.

Если встать спиной к ТЦ «Морозовский» и лицом к народному театру, то по левую руку, с восточной стороны главной улицы, окажется заброшенная витаминная фабрика. Ее корпуса относятся ко второй половине 1880-х — первой половине 1890-х годов. Угловой корпус стал уже третьим по счету зданием конторы. Его построили на месте деревянного дома 1859 года, в котором находились контора, продовольственный склад и квартира приказчика. В корпусе южнее (сейчас он вплотную прижался к угловому, хотя раньше между ними были ворота) размещалась «харчевая лавка» — продовольственный магазин.

За поворотом справа от здания конторы в XIX веке мы бы увидели главные ворота Морозовского городка — Рождественские. Рождественскими горками назвалась дорога, ведущая к ним от Христорождественского монастыря. Сегодня этот участок — часть улицы Большевиков.

Между конторскими зданиями и воротами располагался своего рода хлебозавод: в XIX и начале XX века здесь стояли мельница, лабаз, просорушка (предприятие по шелушению зерна) и пекарня. Впоследствии все эти здания были переданы витаминной фабрике.

Идем дальше вглубь рабочего городка до современной коррекционной школы (Двор Пролетарки, 20). На этом месте находилась школа для детей и неграмотных взрослых. Часть здания Морозовы построили еще в 1877 году: первый этаж был кирпичным, второй — деревянным. В 1892 году появилась пристройка, но даже увеличенного здания не хватало, чтобы принять всех желающих получить начальное образование. В начале XX века здание вновь расширили, а затем для взрослых была построена отдельная школа.

На углу главной улицы и дороги к коррекционной школе стояла двухэтажная деревянная больница. Ее построили в 1870-х, она пережила войну и претерпела множество перестроек, но в 1985 году была снесена. Сегодня на этом месте пустырь.

За этим пустырем видны три здания — дома 98, 99 и 100, которые сейчас занимают трансформаторная будка, жилой дом и бар. В XIX веке в доме 100 находилась больничная прачечная, рядом — больничная кухня, в доме 98 — часовня.

В фабричном городке работала баня, вернее, за всю историю мануфактуры их там было даже несколько. Первая деревянная баня существовала на берегу Тьмаки у конторы еще в 1859 году, новое здание впоследствии построили немного выше по течению. А на рубеже веков появилась новая, кирпичная баня, которую и сейчас помнят многие горожане. Она находилась на месте электроподстанции недалеко от остановки «Пролетарка».

Если служащие фабрики жили в отдельных квартирах, то для рабочих купцы Морозовы строили казармы. На месте большинства ныне существующих казарм первоначально стояли деревянные здания, которые затем сменили кирпичные постройки. Самая первая деревянная казарма №6 (позднее — №86) была построена еще в 1859 году. Она простояла больше века: только в 1960-х ее снесли, теперь на ее месте — спортивная площадка.

До наших дней не сохранилось ни одной деревянной казармы. Кирпичные же сегодня имеют номера 14, 15, 17, 47, 48, 70, 118, 119, 122, 156.

Казарму №15 возвели в первой половине 1880-х, а в начале 2000-х расселили. Сейчас в ней располагается Епархиальная православная средняя школа имени Святого Тихона Задонского. Корпуса №47 и 48 предназначались для рабочих с семьями, и комнаты в них были просторнее. Эти казармы расселяют: 48-ю уже расселили, в 47-й еще остаются жильцы.

Над крышей казармы №48 возвышается астрономическая башня, которую построили в начале XX века. В ней стояли телескопы, и в них через специальные окна на крыше можно было наблюдать за звездами. Правда, работала эта небольшая обсерватория недолго, всего около двух лет. Сейчас кровля башни всплошную обита листами жести.

Казарму №14 расселили еще в 1960-х. Сегодня это производственное здание. В 17-й и 119-й казармах по-прежнему живут люди. Рядом с ними — двухэтажное здание без крыши — бывшие погреба фабричного городка. В советские годы в них поселились различные предприятия, в том числе НПО «Центрпрограммсистем».

Продолжаем двигаться мимо казарм в сторону родильного дома №2. По левую руку мы видим зеленое деревянное здание начала прошлого века. Столетие назад в нем находилась амбулатория — больничная поликлиника городка. После Великой Отечественной войны в доме разместился туберкулезный санаторий, потом — неврологическое отделение городской больницы №4

Ну а сам родильный приют впервые был отмечен на плане города в 1881 году: тогда это было деревянное здание недалеко от железной дороги. Точной даты основания приюта в документах нет, но известно, что случилось это между 1859 и 1881 годами. В середине 1890-х годов в городке появился полноценный кирпичный роддом. Это строение сохранилось и по сей день в виде пристройки к основному зданию роддома №2, которое возвели в 1981 году.

Идем дальше по главной улице. Справа подряд идут казармы №156, 118 и 122. Самую старую из них — 122-ю — построили в начале 1880-х годов. Казарму №156 возвели еще ближе к концу столетия. На рубеже веков между ними «воткнули» 118-ю казарму — это была своего рода уплотнительная застройка того времени.

На месте дома №107, где с 1960-х размещалась пожарная часть, а сегодня находится производственное объединение «Безопасность», на рубеже веков стоял конный двор. Это был целый комплекс зданий, включающий кровельную мастерскую, конюшни, дом смотрителя. Конный двор просуществовал до середины прошлого века — до тех пор, пока гужевой транспорт пользовался спросом.

Главная улица упирается в знаменитую казарму №70, которую в народе называют «Парижем». Построенная в 1910–1913 годах, она стала первым пятиэтажным зданием в Твери. До революции казарму называли Домом имени Варвары Алексеевны Морозовой, после 1917 года к ней пристало современное прозвище. Почему «Париж» стал «Парижем», достоверно неизвестно. Бытует мнение, что имя придумал писатель Борис Полевой, который жил и работал во Дворе Пролетарки. Согласно другой версии, проект этого здания был представлен на выставке в Париже. В 1970-е казарму капитально отремонтировали и перестроили в жилой дом с отдельными квартирами.

С торца «Парижа» находится дом №116 Двора Пролетарки. Его построили в начале XX века в качестве школы для взрослых, в 1930-х в этом здании разместили коррекционную школу, а затем — корпус текстильного техникума (ныне — Тверской промышленно-экономический колледж). В 2011 году колледж переехал, здание опустело и стало рушиться.

За этим домом находится участок индивидуальной застройки, который некогда назывался Ново-Морозовской слободой. Частные дома здесь начали строить еще при Морозовых. Служащим и рабочим, жившим в городке, предлагали улучшить жилищные условия. Население могло взять ссуду на строительство дома в Красной слободе (район между проспектом Калинина и берегом Волги, где сейчас пролегают одноименные улицы) либо получить готовый дом в Ново-Морозовской слободе в счет будущей зарплаты.

В канун революции за железной дорогой был построен дом для служащих (№177). Этот дом в 1990-х некоторое время стоял пустым и заброшенным, затем его отремонтировали и вновь заселили.

От предприятий Морозовых сегодня осталось немного. Главными достопримечательностями Двора Пролетарки остаются десять казарм, главная из которых — «Париж».

Зоя Петровна Шаврова родилась в 1939 году в роддоме №2, все детство и юность прожила в казарме №47. Здесь она вышла замуж, родила дочь. О жизни в рабочем городке вспоминает с тоской: теперь так люди не живут, да и людей уже таких нет.

«Моя бабушка по отцу жила в 119-й казарме, бабушка по маме — в 47-й. Отец работал на старопрядильной фабрике, проверял чесальные машины, мать — на ситцевой. Когда родители поженились, им дали комнату в 47-й казарме, на четвертом этаже. Отцу уже после войны предлагали отдельную квартиру на проспекте Ленина, но он отказался. В квартирах тогда было холодно, а в казарме всегда тепло. Да и с голоду тут точно не умрешь: всегда соседи поделятся — кто-нибудь да накормит. Жили очень дружно. К тому же школа, работа, детский сад — всё рядом».

Военные годы собеседница ТИА почти не помнит — маленькая была. Но, как рассказывали ей местные бабки, и до, и после войны казарма жила так же, как и в дореволюционные годы, А в 47-й люди жили так же, как и во всем рабочем городке — дома выстроены одинаково.

«Далее по коридору располагался умывальник. Здесь стояла такая длинная жестяная раковина. Сначала были краны, как в дачных умывальниках, потом сделали настоящий водопровод. Здесь не только умывались, но и в раковинах белье полоскали. Также рядом с умывальниками была площадка, где мужики собирались, чтобы водочки выпить да в домино поиграть».

Полоскали белье в раковине, а стирали в туалете — он был дальше по коридору. Ставили табуретки, на них — корыто и стиральную доску. Канализационная труба проходила через туалеты на всех этажах, весь слив шел в общую выгребную яму.

Дальше была огромная кухня на весь этаж, где царствовала русская печка. С тех пор ни одной печки не осталось, все разрушили, а ведь какая это была печка! Она была таких размеров, что всем хозяйкам хватало места.

«Была у нас такая Маруська — заводная девчонка, у нее четверо ребятишек было. Так вот, она выйдет в коридор и всех позовет: „Айда варить шишки для поднятия шишки!“ Все хохочем и идем на кухню».

В печи еда готовилась в два яруса: на нижнем — первое и второе, на верхнем пироги пекли. Слева от печи сушили белье. На кухне было всегда очень тепло, поэтому за печкой, вспоминает Зоя Петровна, «старые бабки мылись, мамки своих малышей купали».

На кухне стояли огромные бочки, куда все хозяйки выбрасывали очистки, пищевые отходы. Эти помои покупали горожане, которые жили в частных домах и держали скотину. Вырученные деньги складывались в общий котел, а в конце года их тратили на новогодние сладости для детворы.

Никаких душевых и ванн, конечно же, не было, да они и не нужны были. О бане для рабочих Зоя Петровна вспоминает с восхищением: «Это была шикарная баня, таких сейчас нет. А какая там была парная! Ничего не осталось!»

Каждый этаж казармы представлял собой широкий коридор, который завершался огромным панорамным французским окном. На батарее под окном обычно сидела детвора. По обе стороны от коридора расходились комнаты. В казарме №47 было по 46 жилых комнат площадью 24 кв. м на этаж и две комнаты, которые называли «темненькими».

«В этих темненьких, бывало, каких-то мужиков селили, потом они уезжали. А еще в одной из темненьких комнат был красный уголок. На новый год здесь для местной детворы наряжали елку», — вспоминает Зоя Петровна.

«До войны в каждой семье был мужик, а вернулось с фронта только четверо с нашего этажа. Женщины, конечно, плакать — плакали, но были очень боевые, работали за двоих, все умели. Я помню этих жен мастеровых, которые ходили в длинных юбках и кофтах с рюшами, с пышными рукавами с резинками у запястья. Эти женщины учили нас рукоделию: шить, вышивать, крючком вязать. Благодаря им все девчонки были мастерицами».

Зоя Петровна вспоминает, как в 1953 году все рабочие собрались у радиоточки, чтобы послушать новость о похоронах Сталина и проститься с вождем.

«У нашей казармы стояло такое невысокое здание с куполообразной крышей (возможно, речь идет о бывшей часовне Двора Пролетарки, сейчас это трансформаторная будка. — ТИА). На крыше был установлен рупор, и вся детвора забралась на эту крышу. Сколько же там было проводов — жесть на крыше аж вся вибрировала! Мы сидели у рупора, чтобы лучше слышать, как хоронят Сталина. Взрослые стояли внизу. Ах, как потом на меня отец ругался, что я по крышам лазаю!»

В 47-й казарме и «Париже» в коридорах устраивали танцы, на которые собиралась молодежь со всего рабочего городка. Девушки надевали капроновые чулки, которые тогда были очень модными, и искали себе женихов.

«На танцах я познакомилась со своим мужем, мы сыграли свадьбу в казарме в 1961 году. Раньше какие были свадьбы: винегрет на стол — вот тебе и свадьба. Всю жизнь живем с мужем душа в душу».

Знакомились парни и девушки и в местном клубе (здании Народного театра): здесь тоже проводили танцы и размещался кинотеатр.

После войны в магазинах было пусто. Жители городка стояли в очередях за хлебом. Нередко выручала железная дорога, вдоль которой вытянулся Двор Пролетарки: жители деревень везли молоко и яйца — продукты покупали прямо с поезда.

В 1956 году Зоя Шаврова окончила школу, и отец устроил ее работать на старую прядильную фабрику (тот самый корпус, в котором теперь ТЦ «Морозовский»). После семи лет работы она перешла на камвольный комбинат, где следила за работой прядильно-крутильного цеха. В 1966 году Зоя Петровна с мужем получили отдельную квартиру на проспекте 50 лет Октября. На этом связь с Двором Пролетарки оборвалась.

«Париж» — самое величественное и красивое здание городка и единственная капитально отремонтированная казарма. Тех, кто помнит старый «Париж», когда он был еще казармой, а не многоквартирным домом, осталось немного. Сегодня самая старая жительница дома №70 — 82-летняя Лидия Васильевна Пучкова. Остальное население «Парижа» — наследники, которым квартиры достались от бабушек и дедушек, работавших на морозовских фабриках.

Комнату в казарме №70 Лидия Васильевна получила, когда работала на прядильно-ткацкой фабрике имени А. П. Вагжанова. Двоих маленьких детей женщина растила одна, без мужа. Ей выделили одну из 80 комнат на втором этаже.

«На каждом этаже были две русские печки, в которых мы готовили, туалет и умывальник, мыться мы ходили в баню. Печи топила истопница — это была ее работа, а мы просто приносили свои чугунки с похлебками и ставили в готовую печку. Правда, частенько ленились готовить, а когда просто не успевали. Да и зачем, ведь в подвале казармы была столовая, где за копейки можно было купить готовые суп и второе. Приду, бывало, с котелком, скажу: плесни мне щец».

Лидия Васильевна вспоминает огромные сквозные коридоры «Парижа»: в казарму можно было зайти с одной стороны здания, а выйти с другой, через весь этаж гоняли на велосипедах дети. Также в казарме была своя библиотека, ее называли «спальней».

«Хорошо тогда жили, дружно, не то что сейчас, — с грустью вспоминает Лидия Васильевна. — Да и условия жизни были хорошие, как в Париже, потому, видимо, казарму так и назвали».

В казарме №48 родился известный шансонье Михаил Круг (Воробьев), ставший, можно сказать, тверским брендом. Круг пел о Твери, немало его песен посвящено Двору Пролетарки. О жизни в Морозовском городке рассказывают сестра Круга Ольга Медведева и мать шансонье Зоя Петровна Воробьева.

Сегодня к Ольге Медведевой со всей России и мира приезжают туристы, желающие своими глазами увидеть город, о котором пел Михаил Круг. Они говорят, что Тверь именно такая, какой они ее представляли, слушая его песни. Любуясь родиной Круга, гости города особенно восхищаются красотой Морозовского городка.

Сегодня в 48-ю казарму не попасть. После расселения здание долго пустовало, его начали обживать бомжи, наркоманы, несколько раз казарма горела. Особенно предприимчивые граждане вынесли и, видимо, сдали в металлолом старинную чугунную лестницу. После всех этих происшествий двери окна первых двух этажей заложили кирпичом, чтобы никто не мог пробраться в казарму.

«Мы жили на первом этаже в комнате №20, — рассказывает Ольга Медведева. — Эту комнату получила моя бабушка по отцу: она работала в казарме истопницей, торфяными блоками топила печку на третьем этаже. В 41-м году ее мужа — моего деда — призвали на фронт, и больше о нем не было вестей. Бабушке не пришла ни похоронка, ни извещение о без вести пропавшем».

В 24-метровой комнате жила бабушка Круга Анна Ильинична Воробьева с сыном Владимиром и дочерью Тамарой. Владимир давно приметил соседку Зою из 156-й казармы. В 1957 году на танцах в клубе Владимир подошел к девушке и позвал ее замуж.

«Не было никаких особенных ухаживаний, просто папа подошел к маме и сказал: „Давай поженимся“. После свадьбы мама переехала в казарму №48. Комнату пополам перегородили шифоньером: в одной половине жила бабушка с дочкой — моей тетей, в другой — новая семья Владимира и Зои Воробьевых. Отец работал инженером в научном институте при вагонзаводе, мать — нормировщицей на хлопчатобумажном комбинате. Здесь, во Дворе Пролетарки, во втором роддоме, родились я и мой брат Михаил. Мише было около года, когда папе от вагонзавода дали двухкомнатную квартиру в доме 52А на Орджоникидзе, — это было в 1963 году. Мы переехали, а в казарме осталась жить наша бабушка, все лето мы с братом пропадали у нее».

Спустя некоторое время обе бабушки получили квартиры — в Южном и на проспекте 50 лет Октября. Они говорили, что их «вывели» из Двора Пролетарки вместе с большинством казарменных старожилов. Казарма, в свою очередь, стала общежитием для переселенцев из стран ближнего зарубежья. По словам Ольги Медведевой, никто от квартир, конечно, не отказывался, но уезжать из казармы людям было тяжко.

«После войны в казармах осталось много вдов, женщины поднимали детей сообща — помогали друг другу. Отдыхали тоже вместе: по вечерам на кухне играли в лото, пели песни. После того как они переехали со Двора Пролетарки, бывшие соседи по комнатам стали собираться на скамеечках у дома, ходили друг к другу в гости».

На кухне у «куба» устраивали посиделки. «Куб — это такой титан, в нем на весь этаж грели воду для чая. У него наверху висел колокольчик: когда куб кипел, колокольчик звонил, приглашая всей на чай. Удивительно, но в кубе женщины умудрялись даже яйца варить. Они брали яйцо и аккуратно в ложечке опускали в этот „чайник“. Я вот думаю, если бы яйцо треснуло, то сразу все остались без чая. Но яйца не лопались, а варились и были очень вкусные — „в мешочек“. Все приходили пить чай со своими конфетницами и обязательно делились конфетами».

Комендант строго следила за порядком в казарме. Звонок в 21:00 означал, что детям пора спать, после него ребятне в коридор выходить было нельзя. По звонку не только ложились, но и вставали. Каждое утро на всю казарму звонил «общественный будильник»: первый звонок будил жильцов, второй сообщал, что пора выходить на работу.

«Я уехала из Морозовского городка в 27 лет, когда мужу дали отдельную квартиру, — рассказывает мать Михаила Круга Зоя Воробьева. — Миша меня не раз спрашивал: „Мам, а ты бы хотела вернуться назад и жить как раньше?“ Очень хотела: таких дружбы, доверия, взаимопомощи, какие были между жителями городка, теперь не встретишь. Мы в казарме жили как одна семья, даже двери никто не запирал».

Зоя Петровна тоже родилась во втором роддоме и жила с семьей в 12-метровой комнате в казарме №156, пока в 21 год не переехала к мужу в 48-ю казарму. Всего у ее родителей было четверо детей.

«Тогда у всех женщин было много детишек, у моей бабушки по маме было восемь детей. Работали все по 12 часов в сутки — такой была смена на морозовских фабриках, — в декрете сидели три месяца, а потом малыша отдавали в ясли».

Двор Пролетарки имел дурную славу. Это был криминальный район, но своих — жителей фабричного городка — местные «разбойники» не трогали, вспоминает Зоя Петровна.

Зоя Воробьева хорошо помнит, как в Калинин пришла война.

«Помню, как горела прядильная фабрика. Мама не пускала, но я все равно побежала посмотреть — огненный столб уходил в небо. Тогда говорили, что наши сами фабрику подожгли. По городку ходили немцы — искали партизан. Немецкие солдаты заходили в каждую комнату, нюхали вещи — не пахнут ли они дымом и порохом. А еще помню, как немецкий солдат нас с другом кашей накормил».

Стояла лютая зима. Маленькая Зоя Воробьева и казарменный мальчишка Вовка сидели на деревянных ступеньках аптеки. В животе урчало от голода, есть хотелось так, что не было никаких других мыслей, кроме как о еде. А немцы развернули в городке кухню — кашей пахло на всю округу.

«Мы сидели на ступеньках и нюхали запах каши — нам даже казалось, что запах этот сытный, и от него не так сильно хотелось есть. Вдруг видим: немец нам машет и так подзывает нас, мол, идите сюда. Но сначала мы не поняли, что нас зовут, и на всякий случай отбежали подальше. Но не ушли. Он нам опять: „Эй, эй!“ — и рукой подзывает. Ну, мы и подошли. А он нам показывает, мол, сложите ладошки вместе, и положил нам в такую „мисочку“ из ладошек каши. Мы счастливые с добычей побежали домой. „Мама, мама, смотри, нас немец кашей угостил!“ — кричала я.

Голод тогда был страшный. На другой день мамка дала мне миску и говорит: „Ну, вы сходите с Вовкой, вдруг вас этот немец еще кашей накормит“. Но в тот день у котла с кашей дежурил другой солдат, и он нас прогнал. Мы стали караулить „нашего“ немца и все-таки его нашли. Бог его знает: может, у него самого на родине малые дети остались, вот он нас и пожалел. Только он еще несколько раз нас кашей подкармливал. Потом немцы кухню свернули и ушли из городка; вкус той каши помню по сей день».

Другое лакомство из детства Зои Петровны — дуранда. «Это такие плитки, похожие внешне на шоколад, но сделанные из отходов семечек. Сейчас чем-то похожим скот кормят, но тогда мы ничего вкуснее не пробовали. Я помню, как я папе говорю: „Пап, так сладенького хочется“. А мне отец отвечает: „Зоя, а ты кусочек сахара положи на край хлеба, кушай хлеб, а смотри на сахар и представляй, будто сахар ешь“. Я так и сделала. Он меня спрашивает: „Ну как, сладко?“ А я ему: „Сладко, пап, сладко“. И ведь действительно сладко было, будто не хлеб ешь, а сахар».

Зоя Петровна не может жить без рукоделия: шьет, вяжет, вышивает — научили ее всему мастерицы из казарм. «У нас жила в казарме тетя Паша — ее все звали „Паша жила-была“, — она нам по вечерам сказки рассказывала. Тогда не было такого разнообразия в именах, как сейчас, девочек называли часто Машами, Анями, мальчиков — Ванями. А потому к имени было у многих еще своего рода прозвище. Придем к ней, она спрашивает: „Какую вам сегодня сказку рассказать?“ А мы ей: „Ну как, тетя Паша, сказку «Жила-была»“».

В советское время везде устраивали соревнования, даже на выборах. Во Дворе Пролетарки жители соревновались между собой — какая казарма проголосует первой. В шесть утра гармонист Гоша выходил в коридор и веселой песней зазывал всех на выборы. Все торопились проголосовать и победить в соревнованиях.

«Двор Пролетарки был могучей, кипучей страной, больно смотреть, что с ней сделали теперь. Даже после войны здесь не было такой разрухи, как сейчас».

«Париж» — единственная казарма Двора Пролетарки, где люди живут как люди. Остальные для жизни непригодны. За сто с лишним лет вылизанный фабричный городок превратился в трущобы, в этих домах жить опасно, но здесь по-прежнему остаются люди. Для тех, чей адрес — Двор Пролетарки, казармы давно перестали быть архитектурными шедеврами. Они — их жизненное проклятие.

В этот город в городе регулярно, особенно часто — в период выборов, приезжают власти. Чиновники встречаются с жителями, обсуждают их проблемы, обещают помощь. Правоохранительные органы не раз закрывали здесь наркопритоны, несколько раз асоциальные элементы устраивали в казармах пожары. Журналисты, блогеры и простые туристы регулярно рассказывают о величии и ужасах Морозовского городка.

Воодушевленная рассказами старожилов, съемочная группа ТИА решила запечатлеть старинную печь в доме № 119.

Перешагиваешь порог и будто оказываешься в другом мире. Темная грязная лестница, мрачный коридор, заставленный разным хламом. И вот она — кухня, где действительно сохранилась старинная русская печь. Только готовили в ней последний раз когда-то очень давно. Сейчас вместо кастрюлек и чугунков печка забита всяким мусором. Сама кухня обшарпанная — видимо, не только печь, но и само помещение уже давно не используется по назначению. Стоит специфический запах — смесь грязи, пота, перегара, какой-то кислятины и табака. Самый настоящий клоповник.

А вот и житель казармы Андрюха — так он представился корреспонденту. На русском матерном он рассказал и показал, как ему живется в морозовских хоромах.

«Вот так живем, бичуем потихоньку», — Андрюха заходит в свою холостяцкую комнату, чтобы опрокинуть стаканчик. В комнате из магнитофона про непростую жизнь орет Юрий Шатунов: «Вот и всё…» Андрюха продолжает: «Энергии нет, газ вырубили».

Мужчина в казарме живет давно, насколько давно — он не помнит. Зато он помнит — и об этом он рассказывает несколько раз, — как варил холодец из котят. Внезапно в нём просыпается сластолюбивый пыл: «Вот ты, такая сладкая, че глаза таращишь? Может, у тебя подруга есть, а то сама понимаешь…» Так же внезапно Андрюха переключается на свою соседку, которая моет в раковине кирзовый сапог, и спешит к ней. Вот она, та самая старинная морозовская раковина, о которой мне рассказали жители городка.

«У тебя есть такая? Да в таком умывальнике царица может мыться!» В коридор на шум выходят другие жители казармы — такие же андрюхи, вечно пьяные и обозленные на весь мир.

От греха подальше мы поспешили уйти.

8 февраля 2017 года администрация Твери опубликовала на своем сайте постановление «Об утверждении краткосрочного плана реализации программы по капитальному ремонту общего имущества в МКД в Твери на 2017−2019 годы».

Согласно этому документу, в 2017 году по программе отремонтируют 87 жилых многоквартирных домов, в которых проживают более 17 тысяч жителей областной столицы. Среди них и знаменитые Морозовские казармы — дома 43, 47, 118 и 164 на территории Двора Пролетарки, построенные в 1907–1917 годах. На счете Фонда капитального ремонта многоквартирных домов и регионального оператора на эти цели накоплено 387 858 044 рублей.

По запросу ТИА в министерстве строительства и ЖКХ Тверской области, которое курирует работу Фонда капитального ремонта, сообщили подробности предстоящих работ.

В казарме №118 (площадь 5263,4 кв. м) будет проведен ремонт крыши, фасада, систем электро- и теплоснабжения, систем холодного и горячего водоснабжения, водоотведения. Работы здесь самые дорогостоящие, на них из Фонда будет потрачено 26 280 874 рублей.

В казарме №164 (площадь 691,3 кв. м) будет проведен ремонт фасада, систем электро-, газо- и теплоснабжения, систем холодного и горячего водоснабжения, водоотведения. Работы обойдутся в 3 712 475 рублей.

В казарме №43 (площадь 2953,4 кв. м) отремонтируют крышу и фасад. Это будет стоить 7 761 808 рублей.

В самой большой казарме №47 (7333,1 кв. м) отремонтируют только фасад и системы газоснабжения за 10 172 902 рублей.

Технический заказчик работ — Фонд капитального ремонта Тверской области. Так как дома, подлежащие ремонту, — памятники градостроительства и архитектуры, Фонд согласует с региональным управлением по государственной охране объектов культурного наследия техническое задание на оценку технического состояния и проектирование капитального ремонта зданий. После согласования Фонд проведет торги, в результате которых будет выбрана организация, которая этим займется. На основании проекта привлеченный подрядчик отремонтирует перечисленные казармы. Работы планируется завершить в 2018 году.

Морозовский городок — это демонстрация Морозовыми своего отношения к жизни и тому, что они делают. Он показывает, насколько фабриканты уважали своих работников, поскольку понимали, что те — такие же люди, как и они сами. Это высокий уровень социальной ответственности, не говоря уже о том, что казармы просто красивы.

Конечно, Двор Пролетарки — это памятник архитектуры и истории, который нельзя разрушать. Во всем мире такого рода объекты сохраняют и восстанавливают. Во многих странах их преобразовывают, изменяют функционал. Да и в России есть примеры: московские «Флакон», «Винзавод», питерский «Скороход» — все это бывшие фабричные комплексы. Но в столицах есть ресурсы, есть собственники, готовые вложить инвестиции.

Чтобы успешно реализовать подобный проект в Твери, нужно понимать, как изменить функционал казарм. Его можно оставить жилым, можно преобразовать в арт-пространство, что сейчас модно. Нужна идея, а ее нет. «Винзавод», Artplay, «Гараж» востребованы в 15-миллионной Москве. Но кому нужно современное искусство в Твери? Марат Гельман уже обжегся на этом. Вкладывать деньги просто потому, что это памятник, без идеи, недостаточно. Таких городков в России множество; это необычный комплекс, но не более того.

Возможно, здания комплекса должны превратиться в торговые помещения, чтобы обрести новую жизнь. Но нужно быть адекватными: реставрация — очень дорогостоящая штука. Казармы строили на века, но не берегли, так что сегодня они приобрели крайне обветшалый вид. Возможно, несколько лет назад, в лучшей экономической обстановке, было бы легче привести их в порядок, но время упущено. Впрочем, это не отменяет того, что нужно садиться и думать, что делать с ними дальше. Я не вижу в ближайшей перспективе ресурсов, которые позволили бы сделать что-то еще.

Такая зона для Твери крайне ценна ввиду того, что у нас не так много памятников. У нас нет кремля. Недавно мы отметили 882 года Твери — но где пощупать эти 882 года? У нас с этим большая проблема, хотя туризм считается одним из приоритетов для экономического развития региона. Поэтому Морозовский городок должен стать памятником, его нужно показывать, водить по нему экскурсии, подключить к этому общественные организации и исторические объединения, вспомнить истории, которые могли бы привлечь внимание.

Гражданское общество может поднять эту тему на щит и собрать движение вокруг проблемы. Если граждане и бизнес узнают об этом, может быть, кто-то откликнется. Но если молчать — не произойдет ничего.