В 2014 году Дэниел Трейсман в сотрудничестве со своим постоянным соавтором, профессором Гарвардского университета Андреем Шлейфером написали для журнала Foreign Affairs статью “Normal Countries”, приуроченную к 25-летию крушения коммунистических режимов в Восточной Европе и в СССР. Название отсылало к нашумевшей статье тех же авторов, напечатанной десятилетием ранее и посвященной постсоветской эволюции России. Русский вариант текста был опубликован в переводе Николая Эппле в газете «Ведомости» 20 и 25 ноября 2014 года. Во фрагменте, приводимом ОУ, речь идет об особенностях развития постсоциалистических стран исходя из стартовых условий и степени радикальности экономических реформ в них.
Зайцы и черепахи
В последние 25 лет постсоциалистические государства серьезно трансформировали свою экономику и политическое устройство. В среднем они прошли огромный путь и стали похожи на другие страны с аналогичным уровнем доходов. Подушевые доходы в этих странах росли. Однако средние показатели скрывают довольно значительный разброс. Освободившись от необходимости следовать модели, навязанной Москвой, постсоциалистические страны стали резко отличаться друг от друга во множестве отношений.
Почему одни из них развивались лучше других? Почему сегодняшняя Польша — демократическая страна с либеральной рыночной экономикой, доход которой с 1990 года вырос более чем вдвое, а Туркмения — полутоталитарное нефтяное государство, экономика которого не реформирована? Одно из объяснений состоит в том, что развитие было заторможено чересчур радикальными реформами. Многие считают, что страны, которые берутся за реформы не торопясь и методично, достигают лучших результатов. Как писал в 2002 году экономист Джозеф Стиглиц, «градуалистская политика в краткосрочной перспективе ведет к менее болезненным шокам и большей социальной и политической стабильности, а в долгосрочной — к более стремительному росту: в соревновании черепахи и зайца первая снова побеждает».
Факты говорят о противоположном. Используя оценки Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР), мы разделили постсоциалистические страны на три группы. Страны, которые за первые три года переходного периода улучшили оценку своей реформированности по шкале ЕБРР более чем на 40 процентных пунктов (например, с 10 до 14 по 100-балльной шкале), мы назвали «радикальными реформаторами». Вторая группа — страны, показатель которых вырос на 25–40 процентных пунктов («градуалисты»). Третья группа — те, у которых рост показателей был еще ниже. К «радикалам» по этому критерию были отнесены девять стран: Чехия, Эстония, Венгрия, Киргизия, Латвия, Литва, Польша, Россия и Словакия.
Почему сегодняшняя Польша — демократическая страна с либеральной рыночной экономикой, доход которой с 1990 года вырос более чем вдвое, а Туркмения — полутоталитарное нефтяное государство, экономика которого не реформирована?
Оказалось, что на самом деле болезненность рыночных реформ была наименьшей у группы радикальных реформаторов. Да, в первые годы подушевой ВВП в этих странах действительно падал быстрее, чем у «градуалистов». Но уже через три года «радикалы» быстро вырываются вперед, сильно перегоняя остальных. Между тем третья группа стран, наименее реформированных, все эти годы плетется в хвосте. «Градуалисты» в конечном счете наверстывают упущенное, но после долгого и болезненного отставания от «радикалов». Уровень потребления домохозяйств у «градуалистов» тоже восстанавливался медленнее, чем в странах, которые решительно перевели экономику на рыночные рельсы. У последних быстрее стабилизировалась инфляция. Наименее реформированные страны (вроде Армении и Македонии) сильнее пострадали от безработицы.
Нет никаких оснований считать, что постепенность в проведении реформ уменьшает их болезненность. Все данные говорят о противоположном. Именно зайцы, а не черепахи победили в гонке, причем с заметным отрывом. Если бы в течение 21 года средняя страна-«градуалист» развивалась с той же скоростью, что и средний «радикальный реформатор», ее дополнительный ВВП за этот период был бы 140 % (в постоянных ценах) от уровня ВВП 1990 года.
Изначально многие надеялись, что все постсоциалистические страны быстро станут похожими на страны Запада. В действительности они стали похожими на своих соседей — на ближайшие к их границам страны, не имевшие социалистического опыта. Для одних это означало шаг вперед, для других — назад. Балтийские страны стали более похожими на Финляндию, кавказские — на Турцию и Иран, центральноазиатские — на Иран и Афганистан. Центральная Европа сближалась с Германией и Австрией, но тянулась и к восточным соседям. Конечно, есть исключения — Белоруссия намного авторитарнее своих ближайших соседей с запада. Но в большинстве случаев, избавившись от давления Москвы, бывшие союзники бросились в противоположном направлении, стремясь слиться со своим естественным окружением. Чем богаче, демократичнее и экономически свободнее были соседи постсоциалистической страны по ту сторону «железного занавеса» в 1990 году, тем богаче, демократичнее и либеральнее становится данная страна в процессе переходного периода.
Эта закономерность касается и более детальных показателей, например доли учащихся в колледжах, потребления алкоголя и даже ожидаемой продолжительности жизни. Иногда соседи оказывают на развитие постсоциалистических стран непосредственное влияние. Так было, когда боевики-исламисты из Афганистана нападали на Таджикистан или когда немецкие компании создавали фабрики в Чехии. Нередко сближение траекторий развития этих стран отражает глубинные культурные характеристики, не знающие государственных границ. По всей вероятности, и в следующие 25 лет траектории развития этих стран по-прежнему будут находиться под влиянием двух сил — динамики глобальной экономической модернизации и географически близких стран.
Фотография на обложке: Будапешт, 1956 / AP / Eastnews