Калининградцы давно свыклись с мыслью о том, что Кенигсбергский замок снесен. От некогда доминантного сооружения сегодня остались лишь руины, соседствующие с недостроенным Домом Советов и периодически затапливаемые водой. Однако в советской истории Калининграда были не только желающие снести замок — находились и те, кто пытался защитить его от разрушения. «Новый Калининград» рассказывает историю появления решения о сносе Королевского замка и противодействия ему областной интеллигенции полвека назад.

В октябре 1993 года на московском кладбище при крематории хоронили прах бывшего члена Центрального комитета КПСС. На гражданскую панихиду собрались несколько десятков работников ЦК и один калининградец. Умершим был человек, дольше всех правивший Калининградской областью, — первый секретарь калининградского обкома КПСС в 1961–1984 годах Николай Коновалов, а единственным калининградцем на похоронах — его бывший помощник Николай Иванов.

За почти четверть века, которые Коновалов провел в главном кабинете здания на Дмитрия Донского, 1, в области произошло множество важных событий, но в историю Калининграда он вошел в первую очередь как человек, полвека назад вопреки мнению многих горожан взорвавший уцелевшие части Королевского замка.

Вытравить дух пруссачества

Позиция советской власти по отношению к архитектурному наследию Кенигсберга была однозначной. Через два года после официального образования области управление по делам архитектуры при Совете министров РСФСР использовало такие формулировки: «Нужно преодолеть и вытравить мрачный воинственный дух прусской архитектуры с ее чрезмерными тяжелыми формами подслеповатых стен, громоздких островерхих крыш. Вместо него должна прийти легкая жизнерадостность форм, приветливость облика». В газетах тех лет немецкие здания называли «уродливой упрощенной готикой», которые спасало, по мнению советских авторов, только большое количество зелени в летнее время.

Ближе к концу 1940-х областные власти начали задумываться над тем, как восстанавливать разрушенный войной центр города. От немецких архитектурных решений отказались. «Это не копия известных кварталов Кенигсберга. Здесь все будет по-новому, по-нашему. Совершенно отброшен немецкий стандарт, наводящий на русского человека уныние. Каждый дом, каждая улица не будут походить на другие, но все вместе они составят единый грандиозный архитектурный ансамбль», — говорилось в статье «Калининградской правды», опубликованной в 1948 году.

Конфликт подходов между строительством нового и восстановлением старого города иногда обнаруживал себя в ходе официальных мероприятий. На заседании областного совета депутатов председатель горисполкома Калининграда (по сути, мэр) Виктор Денисов прочитал в докладе: «…Мы восстанавливаем город Калининград…» Властный первый секретарь обкома Коновалов перебил градоначальника: «Мы строим новый город». Денисов продолжил читать доклад и в какой-то момент вновь прочел: «…Мы восстанавливаем…» Коновалов опять резко перебил Денисова и громко, с нажимом проговорил: «Мы строим новый, советский город!» В зале возникла идеальная тишина.

«Коновалов предпочитал и сам думать, и другим внушать, что история форпоста СССР на западе начинается с советских времен. Другого мнения не терпел», — писала в своем очерке о калининградских первых секретарях обкома в 1998 году автор «Калининградской правды» Светлана Сухова.

Однако однозначно утверждать, что немецкая архитектура вызывала ярко выраженное отторжение непосредственно у жителей области тех лет, нельзя. Гнетущее ощущение у первых переселенцев в Калининградскую область возникало скорее из-за послевоенной разрухи, а не из-за немецких зданий. Но советские идеологические работники умело манипулировали усталостью горожан от бесконечных развалин, объясняя через нее неприятие всего немецкого.

Каким было преобладающее общественное мнение в первые десятилетия после войны по поводу немецкой архитектуры, понять довольно сложно — социологических опросов тогда не проводилось. Поэтому власти брали инициативу на себя: Королевский замок начали уничтожать практически сразу. Здание значительно пострадало во время войны, но основной ущерб ему нанесли уже в гражданское время. Военные загнали на территорию замка спецтехнику и начали разбивать стены. Рядом стояла дробильная установка, которая перерабатывала замковый кирпич в щебенку.

В 1940-х — начале 1950-х под охрану были взяты всего два памятника — могила Канта и памятник Шиллеру. Об охране зданий речи не шло. Первое решение облисполкома по учету и сохранению памятников архитектуры датировано 1956 годом, а областное отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры создадут только через 20 лет после войны, в 1965 году. К тому моменту под условную защиту общества попадут 12 зданий. При этом общество не будет наделено правами применять какие-либо санкции к тем, кто попытается разрушать памятники. Его прерогативой будет развешивание информационных табличек.

Битва за замок

После смерти Иосифа Сталина работы по разбору замка прекратились, но московские проектировщики продолжали работать. Первый проект генерального плана города, разработанный московским «Гипрогором», предполагал снос Королевского замка и строительство в этом месте Дворца Советов. Тогдашний главный архитектор Калининграда Дмитрий Навалихин заявлял, что новое здание должно иметь высоту 150 метров (50 стандартных этажей) от уровня реки Преголи, но потом согласился остановиться на 50–70 метрах.

Московский архитектор Наумов, разрабатывавший первый городской генплан, на совещании в Калининграде в 1964 году заявил: «Мы считаем, что сохранившиеся развалины замка необходимо снести, так сказать, вытащить корешки и вставить новую челюсть». Его мнение спровоцировало бурную дискуссию: представители калининградской культурной общественности настаивали на исторической экспертизе «корешков» перед их уничтожением. В результате было решено рекомендовать властям обратиться в Минкульт РСФСР с просьбой о проведении экспертизы исторической ценности развалин замка.

Заключение эксперта Минкульта показало, что уцелевшие части замка имеют «значительную историко-архитектурную ценность» и их нужно консервировать и восстанавливать. Однако менее чем через год с момента выхода заключения горисполком издал циркуляр о сносе замка. Союз архитекторов СССР направил телеграмму главе области Коновалову, где говорилось, что в год учреждения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры власти запустили процесс сноса важного исторического здания вопреки мнению экспертов. В заключении телеграммы звучал призыв остановить разрушение замка.

Осенью 1965 года архитекторы организовали смотр проектов застройки центра Калининграда. 6 из 7 проектов (за исключением предложения московского «Гипрогора») предполагали консервацию, а затем восстановление Королевского замка. Несмотря на значительный перевес мнений архитекторов, власти отказались поддерживать резолюцию о сохранении замка. Зампредседателя облисполкома Хорьков настаивал на том, чтобы Королевский замок был полностью разрушен, — по мнению партработника, остатки строения не представляли исторической ценности, и поэтому «нет основания вкладывать средства в восстановление руин замка, уродующих город». Один из ленинградских архитекторов тогда сказал: «Позволю заметить местным руководителям, что мировая история началась несколько раньше, чем они получили свои портфели».

Главный архитектор города Владимир Ходаковский отчаянно пытался прорваться на прием к «хозяину» области Николаю Коновалову, но тот его так и не принял. Встретились они на одном из финальных совещаний по судьбе Королевского замка. «Я буду отстаивать этот замок до последнего вздоха!» — сказал во время совещания Ходаковский, по воспоминаниям его дочери. Коновалов ему якобы ответил: «Считайте, что вы последний раз вздохнули в должности главного архитектора».

Ходаковский был уволен с негласным распоряжением никуда его на работу не брать. Впрочем, гражданская власть на военных не распространялась, и Ходаковскому удалось найти работу в Военморпроекте.

Первый медиаудар

Долгое время сражения за Королевский замок носили непубличный, аппаратный характер. Архитекторы трезво понимали, что одними письмами в Минкульт первого секретаря обкома Коновалова не одолеть, и решили предать ситуацию огласке. В 1965 году главный архитектор «Калининградгражданпроекта» Лев Соскин позвонил 26-летнему заведущему отделом молодежной газеты «Калининградский комсомолец» Борису Нисневичу и предложил прогуляться «на свежем воздухе» недалеко от института. При встрече Соскин передал Нисневичу копию переписки Союза архитекторов с Москвой и областными властями, а также решение о сносе замка. Последний понимал, что он едва ли сможет опубликовать статью на эту тему в своей газете — главным редактором был молодой партийный карьерист, не готовый выступать против «линии партии» за сохранение замка. Кроме того, статья в региональной прессе не могла повлиять на позицию первого секретаря обкома.

Вернувшись в редакцию, Нисневич обсудил ситуацию с коллегами, и те напомнили ему о знакомом публицисте Науме Маре. Он мог организовать публикацию в федеральной «Литературной газете». Получив от Мара подтверждение, Нисневич сел за статью. В своем тексте журналист писал, что в замке останавливалось первое русское посольство Василия III, в нем бывал Петр Первый, там же русскому главнокомандующему вручали ключи от городских ворот во время Семилетней войны. Была и пара социалистических «козырей»: например, в замке судили социал-демократов, которые помогали русским коммунистам доставлять в страну газету «Искра», книги Маркса, Энгельса и Ленина. Теперь же, спустя пять лет после противостояния калининградской общественности сносу памятника архитектуры, областные власти намерены его взорвать, писал Нисневич.

Когда текст был закончен, журналисты поехали собирать подписи под ним к архитекторам и писателям. Под письмом в «Литературную газету» среди прочих стояла подпись участника штурма Кенигсберга. При этом подписывать статью своими именами журналистам в «Литературной газете» не рекомендовали, чтобы не облегчать жизнь обкому. В противном случае его руководители могли заявить, что статья является провокацией журналистов, и проигнорировать ее.

Статья вышла 20 октября 1965, а через пять дней глава области Коновалов вызвал к себе одного из подписантов — главу областного отделения Союза писателей СССР Валентина Ерашова. Коновалов размышлял так: раз среди подписавшихся есть писатель, значит, он и писал текст. Первый секретарь принялся цитировать Ерашову по справкам КГБ радиопередачу зарубежного радио «Свободная Европа»: «Спасибо господину Ерашову за то, что он выступил в защиту национальной святыни германского народа».

После непростой встречи Ерашов рекомендовал Нисневичу никогда не рассказывать о том, кто на самом деле писал текст. Обком же послал в «Литературную газету» жалобу на то, что они «подбрасывают топливо в западногерманскую реваншистскую кухню».

Собрание

Через несколько лет после публикации власти приступили к активным взрывным работам на территории замка. Последним инструментом борьбы с обкомом за судьбу памятника истории калининградская интеллигенция видела открытое письмо в Центральный комитет КПСС. Архитекторы занялись подготовкой заседания клуба творческой интеллигенции: актеров, писателей, журналистов, преподавателей. Они должны были подписаться под письмом. Нисневич снова взялся писать текст обращения, которое заблаговременно направили в редакцию влиятельной федеральной газеты «Известия».

Накануне 12 декабря, когда должно было состояться заседание клуба, архитектор Владимир Осипов снял на кинокамеру, как начинали взрывать замок. Нисневич вспоминает, что это были очень сильные кадры: на переднем плане находился ветеран войны на костылях, а в некотором отдалении за ним содрогалась от взрыва башня Королевского замка. Потом Осипов вернется в свой проектный институт, положит пленку в сейф (у архитектора был единственный ключ), а когда вернется, пленки там уже не будет.

Зал музыкальной школы на Огарева к моменту начала встречи интеллигенции был заполнен. Под обращением в ЦК поставили под сотню подписей. Писатель Сергей Снегов со сцены заявил, что искусство принадлежит не партии, а народу, и не обкому решать судьбу Королевского замка. «Сознательным разрушением памятников культуры в войну занимались только фашисты, да и то — в войну же!» — пересказывает выступление Снегова Нисневич. Эти слова будут стоить Снегову нескольких лет отказов в печати его книг советскими издательствами.

Один из коллег Нисневича по газете «Калининградский комсомолец» решил склонить колеблющихся участников встречи к подписанию письма, сказав, что обращение уже подготовлено к печати в «Известиях». Об этом тут же сообщили Коновалову, и он по партийной линии добился, чтобы гранки набранной статьи рассыпали.

В проработке

Первый секретарь обкома имел огромную власть по сравнению с любым калининградским губернатором в постсоветское время, отмечает член калининградской общественной палаты Соломон Гинзбург, успевший поработать депутатом в советское время. Глава области мог прямо «ставить задачи» силовикам. Кроме того, партия играла ведущую роль в жизни страны, зафиксированную в Конституции. Соответствующий статус имел и ее областной руководитель. Поэтому противостояние с Коноваловым дорого стоило его участникам.

Сразу после собрания интеллигенции власти начали давить на подписантов неопубликованного обращения — требовали отозвать подписи. Давили на больное: актрисам обещали не дать роль, художникам — запретить выставку, остальным — не дать квартиру. Многие ломались. Глава калининградского телевидения заявил, что во время встречи был страшно пьян и не знал, что подписывает. Нисневич вспоминает, что телевизионщик действительно выпил в тот день, но совершенно точно понимал, что делает.

Для журналистов «Калининградского комсомольца» борьба за сохранение замка закончилась разгоном редакции. Формально журналистов обвинили по партийной линии в плохой работе и нездоровой обстановке в коллективе. Наказания избежал только один из сотрудников редакции, участвовавший в прозамковой активности. Как потом выяснилось, он был информатором КГБ, вспоминает Нисневич. Для остальных фактически ввели запрет на работу в областных СМИ. Два автора устроились матросами на баржу в рыбном порту, большинство остальных покинули пределы области.

Нисневичу друзья-рыбаки нашли вакансию инженера по технике безопасности в союзе рыболовецких колхозов, но скоро стало понятно, что обком не даст журналисту получить и эту работу. Друзья Нисневича начали готовить жалобу на злоупотребления обкома в ЦК КПСС (тогда они были более эффективны, чем сейчас письма на имя президента РФ). Но здесь опять свое дело сделали стукачи, и, узнав о подготовке жалобы, секретарь обкома по идеологии позвонил в союз колхозов и настоятельно рекомендовал все-таки взять Нисневича. Изгнание автора писем в защиту замка из региональной журналистики продлилось десять лет.

Пропагандист

Николай Коновалов родился в семье крестьянина-бедняка в Вятской губернии. Первой его работой, указанной в биографиях, стала должность «пропагандист уездного комитета». Затем он заведовал пропагандой в райкоме и к 29 годам стал первым секретарем райкома в Удмуртии. В анкете о знании языков Коновалов писал: «Удмуртский — свободно, французский — слабо».

В Калининградскую область Коновалова перевели из аппарата Центрального комитета партии. Здесь он любил ссылаться на свои связи в ЦК и подчеркивал взаимодействие с Центральным комитетом во время совещаний. Ходили слухи, что своим авторитетом в ЦК Коновалов был обязан родственным связям по линии жены.

Соломону Гинзбургу, когда тот трудился в команде первого постсоветского главы региона Юрия Маточкина, работавшие с Коноваловым чиновники рассказывали о его жесткой манере вести дела. «Он людей не унижал, а растаптывал. Людей со слабой психикой такие руководители, как Коновалов, могли довести до суицида. Так что я даже удивляюсь, что хоть кто-то приехал к нему на похороны из Калининграда», — вспоминает Гинзбург. Резкой манеру общения Коновалова называет и последний первый секретарь калининградского обкома Юрий Семенов, тесно сотрудничавший с человеком, дольше всех правившим областью.

Коновалов не сильно любил публичность и большинство решений принимал лично или узким кругом, вспоминает Семенов. Нисневич вспоминает, что помимо идеологической работы Коновалова сильно интересовало разве что сельское хозяйство, которому он уделял колоссальное внимание.

При Коновалове в калининградском обкоме стало значительно больше бумаг и бюрократии. Для бюрократии требовалось много места. Уничтожение уцелевших частей Королевского замка увязывалось обкомом с необходимостью строительства масштабного советского здания и перевода в него обкома во главе с Коноваловым. Первый секретарь обосновал запуск «стройки века» тем, что здание на Дмитрия Донского находится в крайне ветхом и аварийном состоянии. «Ветхое и аварийное» здание в итоге оставалось домом для всех глав области, работавших после Коновалова, а Дом Советов так и не построили.

Сначала стройка шла медленно из-за дефицита конструкций, изготавливаемых по индивидуальному проекту, а потом начались проблемы с финансированием — и высоту здания решили сократить с 28 до 21 этажа. Построить объект в плановые сроки не успевали, а потом, в 1984 году, через 14 лет после начала стройки, 77-летний Коновалов вышел на «почетную пенсию» в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. Во второй половине 1980-х было решено остановить строительство Дома Советов в связи с экономией денег для строительства жилья.

* * *

«Я думаю, мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос. Чем ближе к современности, тем больше они кивали друг на друга», — отвечает Соломон Гинзбург на вопрос о том, чьим было решение о сносе Королевского замка: персонально Коновалова или московского аппарата.

Юрий Семенов убежден, что Коновалов просто выполнял федеральную директиву. Борис Нисневич парирует, что убедительных документальных доказательств участия Москвы в сносе Королевского замка нет. Гинзбург же считает, что взрыв «места силы» трофейного Кенигсберга, вероятно, был совместным решением: «Понятно, что это было варварство, но это было идеологически обоснованное варварство».

О роли Москвы в сносе замка мы знаем только со слов того самого единственного калининградца, приехавшего на похороны Коновалова, — его помощника Николая Иванова. Якобы в рамках визита в Калининградскую область председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин, глядя на Королевский замок, в присутствии Коновалова заметил: «Этот гнилой зуб пора вырвать. А на его месте построить современное здание!»

Это воспоминание было удобным для оправдания действий Коновалова, но не смогло повлиять на их оценку людьми, пришедшими ему на смену. Спустя почти 40 лет после взрыва замка губернатор-«государственник» Георгий Боос назовет «варварским вандализмом» уничтожение уцелевших частей замка. Его последователь Николай Цуканов заложит в бюджете госгарантии для инвестора, который должен был частично восстановить исторический объект. Хороший знакомый Цуканова, архитектор Артур Сарниц предложит взорвать Дом Советов и создаст компанию для восстановления Королевского замка. А потом место Цуканова займет тридцатилетний москвич Алиханов, при котором начнут замазывать слово “Königsberg” на торте калининградской компании во время выставки в Германии, а сам молодой технократ, как и Коновалов за полвека до него, заявит, что Дом Советов больше подходит его правительству, чем немецкое здание на Дмитрия Донского, 1.

Фото: pastvu.com — Развалины Королевского замка. Май 1967 года