Колонизация морская и сухопутная

Колонизация всегда связана с попыткой освоить чужое. Это чувство невозможности стать своим среди чужих сопровождало неудачи внешней колонизации, ощущение себя чужим среди своих оказывалось постоянной формой внутренней колонизации. Часто меня спрашивают о том, чем ситуация внутренней колонизации, характерная, как я полагаю, для имперской истории России, отличается от ситуации других империй. Колонизация всегда связана с путешествиями в далекие края, с географическими открытиями, со встречей с неизвестными племенами, расами, языками, с духом приключений, с экономической эксплуатацией этих других людей, с пониманием их культурной особости и политическим доминированием на этих новых землях. И обычно в классических империях так и было, начиная с греков и римлян, с античной истории и, конечно, кончая великими империями XIX века: британской, французской. Колонизация была связана с морскими путешествиями, с пересечением огромных пространств голубой воды.

Но никак не стоит забывать, тем более говоря о России, Европе и Америке, что колонизация бывала и совсем иной, а именно сухопутной. Это такая медленная экспансия империи, ползучая, почти незаметная, которая могла продолжаться десятилетиями, веками, когда границы империй перемещались, но толком никто и не знал, где находятся эти границы, кроме тех солдат, или путешественников, или казаков, людей на земле, которые сами постепенно перевозили свои кибитки или котомки с одного места на другое. Так расширялось далеко не только российское государство, но, например, Оттоманская империя или Австрийская, позднее Австро-Венгерская империя и, конечно, великие империи Востока — Китай, Индия. Для очень многих большая часть имперской истории мира — это история сухопутной колонизации.

Для морской колонизации нужны были корабли, паруса, такелаж, все то прекрасное, что мы связываем с идеями морских путешествий и далеких колоний. Когда все налаживалось, то и торговля этими экзотическими колониальными товарами: чай, специи, жемчуга, бриллианты — все это в конце концов оказывалось очень выгодным. Для сухопутной колонизации, конечно, все происходило иначе. Представьте, дорог не было, значит, перед вами либо болото, либо пустыня, но чаще всего лес, в российском случае — тайга. Огромные леса, никто не знает, где они кончаются, как через них идти, куда. Всегда есть местные проводники, с которыми надо как-то устанавливать отношения, без них никуда.

Сухопутная колонизация происходила из поколения в поколение. Люди селились, как-то им надо было кормиться, они вырубали лес, они сеяли, они пахали поле, они начинали заниматься промыслами, или, наоборот, им не везло, начиналась эпидемия, они гибли в этом болоте. Но тем, кому везло, удавалось найти что-то, что оправдывало их поиск. На первых путях российской имперской экспансии такими открытиями обычно были меха — северное золото.

В погоне за мехом

В XVIII–XIX веке было такое понятие — колониальный товар, колониальная торговля. Это должен был быть такой товар, который можно было перевезти очень далеко и он сохранял свои качества. То есть это должно было быть что-то очень легкое, не гниющее, сухое, привозимое и дорогое, если удавалось это доставить в Европу, на европейские рынки. Меха соответствовали этим качествам после выделки: они были очень легкими, если их правильно перевозили, паковали и так дальше, они не гнили, и они ценились на вес золота, но для этого, конечно, их надо было доставить в Европу. Для этого нужны были пути сообщения, эти пути сообщения тоже развивались поколениями. По зимним дорогам доставляли меха, а по дорогам этим строились склады, которые надо было защищать от воров, скорее всего, от местного населения, которое всегда представляло собой, с одной стороны, угрозу, а с другой стороны, было единственным союзником в борьбе с природой и той же добычей меха. Строились остроги, то есть укрепленные городки, главным назначением которых было служить складами этого колониального товара на его пути на Запад. Аналогичная история колонизации ради пушнины, ради того же самого товара, создала Канаду.

У каждого природного ресурса тоже есть свои природные качества, которые определяют политические или социальные особенности тех колониальных институтов или имперских институтов, которые направлены на добычу и эксплуатацию этих ресурсов. Мех — это такой ресурс. Этого соболя, например, надо было знать, где ловить, надо было знать, как его ловить, надо было обладать очень глубоким и специальным знанием местной природы, которым, конечно, колонизаторы ни в Канаде, ни в Сибири обладать не могли, такое знание появляется только с поколениями жизни на этом месте. В обоих случаях граница имперской экспансии медленно, поколениями продвигалась в одном случае на запад, в другом случае на восток. И в отличие от такого популярного в американской истории понятия, как фронтир, в этом случае фронтира не было. То есть это была огромная полоса неопределенности, сами расстояния были гигантскими, и вот эта полоса, серая зона, где что-то происходило, где селились какие-то белые люди, которые как-то сотрудничали с местным населением. Это местное население то охотно вступало в эти отношения обмена, потому что этим людям были нужны металлы, был нужен спирт. Когда казаки, или, точнее, их жены и дочери стали сеять хлеб и обрабатывать его, то появилась новая возможность меновой торговли.

Внутренняя колонизация: от империи к империи

Очень важный урок, который касается специфики сухопутной империи: она полна таких внутренних серых зон или terra incognita — неизвестная земля, непознанное пространство, которое находится не снаружи этой империи — где-то, например, на еще не захваченных, неизученных островах, местах среди моря, — а внутри собственного пространства. Эти внутренние пространства надо было вновь и вновь осваивать, наносить на карту, изучать особенности местного населения, пробивать дороги, создавать какие-то возможности для того, чтобы по дороге туда или через эти пространства люди как-то выживали, кормились, пахали землю.

Эти огромные пространства, которые на самом деле составляли большую часть самой империи, находились внутри нее и являлись пространством внутренней колонизации. Все военные и экономические силы империи были направлены на периферию, они были все размещены на периферии. Все административные расходы шли на западную и восточную, а также южную периферию империи. Внутри образовалось пространство бедности, ненужности и отчаяния.

Конечно, всем интересно, что же произошло в начале XX века, с революцией 1905 года, Первой мировой войной, потом революциями 1917 года. Я как раз полагаю, что особенно революции 1917 года были процессами деколонизации. Это был самый большой процесс, самое большое деколонизирующее событие, это была революция, аналогичная революциям национального освобождения, которые создали постколониальный мир на Востоке, на Западе. На языке наших с вами понятий — совпали движения национальной эмансипации внешних колоний империи с восстанием внутренних колоний. И это был уникальный момент в истории, конечно, — ход войны привел к этому и общее тотальное обнищание. В конечном итоге за революцию отвечает не какой-то абстрактный ход Первой мировой войны, а то правительство и те реальные люди, которые определяли этот ход своими решениями. Но это было великое событие, потому что в нем совпали интересы самых разных сил и это привело к коллапсу прежнего государства, к тяжкому становлению нового государства, к Гражданской войне, к террору и к коллективизации.

Это, мне кажется, довольно понятно, я даже сейчас не буду тратить на это время, доказывая, что коллективизация была колонизацией внутреннего российского, и украинского, и других национальных пространств. Интересно, что главное направление этого внутреннего удара было направлено именно на сельские губернии, аграрные части бывшей Российской империи, которые так и остались бедными, неразвитыми, опустошенными, и это было интересной попыткой их новой колонизации, экономической эксплуатации, политического контроля. Установление этой власти над внутренними аграрными областями основывалось на тех же старых, еще имперских понятиях и институтах, которые хоть и не очень-то сохранились, но силовым путем восстанавливались и переизобретались заново. И главным таким понятием была община — русская крестьянская община, которая была великим мифом о русской истории. И колхоз, коллективное хозяйство, по-новому моделировал или по-новому переизобретал этот старый институт русской крестьянской общины.

Кто писал о колонизации?

Идею колонизации как важного направления в русской истории сформулировали самые важные, самые знаменитые, наверное, в XIX веке русские историки. Первый из тех, кто сформулировал эту позицию, был Сергей Соловьев. Я довольно подробно рассказываю о его идеях в моей книге. Но сейчас я хочу поговорить об идеях другого великого русского историка Василия Ключевского, который прямо так и формулировал, я цитирую, в своем курсе русской истории он говорил: «История России есть история страны, которая колонизуется». И дальше Ключевский говорил о переселениях крестьян из центральной России в Сибирь, и как пример, уже по железным дорогам, в наши дни это движение самоколонизации продолжалось. Но он остановился именно на этом странном глаголе, который он сам, конечно, изобрел — «колонизуется». Потому что при колонизации обычно кто-то кого-то колонизует, есть субъект, есть объект. Например, Англия колонизует Индию — все понятно. А вот здесь не очень понятно: страна, которая колонизуется, то есть это страна, которая колонизует саму себя? Я очень уважаю эту формулу Ключевского, я вижу в ней такой драматический компромисс, то есть не вдаваясь в большие длинные рассуждения, которые могли бы быть, да ему и самому казаться политически сомнительными, он нашел такую очень лаконичную формулу.

В отношении собственно понятия колонизации интересно, что сегодня мы воспринимаем его как однозначно отрицательное. Колонизация — это нечто плохое вообще. То, что случалось в прошлом, во времена колониальных войн, захватов, колониальные товары — все это ущемляло чужие народы, все это было изменено постколониальными революциями, движениями национального освобождения. Это действительно великое движение XIX, XX века, когда сначала освободила себя Америка, потом и Индия, и Африка, и многие другие части света освободились от власти западных государств. Мы привыкли это приветствовать, это и в советские времена так казалось, что колонизация — это плохое дело, поэтому Советский Союз поддерживал все эти движения национального освобождения. Но в XIX веке и до самого Ключевского колонизация не являлась однозначно отрицательным понятием, колонизация была чертой современности, современного мира, цивилизации. Цивилизованные государства — Англия, Франция, которые Ключевский особенно знал и любил, осуществляли эти колониальные захваты. Эти захваты тоже то поднимались, то проваливались, но были частью современного мира, которая не воспринималась однозначно плохо. Поэтому сказать о том, что история России тоже, как и история других империй, — это история страны, которая осуществляет эти колониальные захваты, осуществляет эти колониальные захваты в отношении самой себя, это возможность как бы одновременно поднять Российскую империю до уровня западных империй и выразить ее специфику, и все это в одной лаконичной фразе.