Загадка Запада

До 1500 года, то есть пятьсот лет назад, все страны были примерно на одном уровне развития. Были, конечно, расхождения. Скажем, есть такая загадка Нидэма. Нидэм сформулировал ее таким образом: Китай во времена Танской династии (VI–IX век нашей эры) был богаче на 20–30 процентов по подушевому доходу — то, что сейчас называется ВВП на душу населения. По этому показателю он был богаче, чем вся Европа, потому что Европа в это время переживала мрачное Средневековье, а Китай переживал как раз расцвет. Но вот с 1500 года Запад вырывается вперед таким образом, что в 1900 году соотношение ВВП на душу населения Запада и всего остального мира оказывается 6 к 1, то есть Запад становится в шесть раз богаче.

Загадок много, но в истории долгосрочного экономического роста главные — две загадки. Первая загадка: почему Запад разбогател? Что случилось на Западе, что он вырвался вперед и 500 лет удерживал лидерство? И вторая загадка: почему остальные страны не смогли догнать Запад?

По вопросу, почему Запад разбогател, есть две школы. Одна школа западная, другая ориенталистская, их так условно называют. Западная школа включает в себя разные теории. Она говорит, что на Западе где-то в XVI веке и дальше, после XVI века или примерно до XVI века, появилось что-то, что в остальном мире отсутствовало. Марксистская теория — это одна из таких школ, она говорит, что появилось на Западе — например, буржуазные отношения, свободные города, отмена крепостничества. После феодализма появился капитализм, и это дало толчок развитию производительных сил. Другая теория, скажем, Макса Вебера — появилась протестантская религия и протестантские страны. Потому что протестантская религия — она, во-первых, провозглашает пользу систематического труда на благо себя, своей семьи и общества. То есть, скажем так, вместо того чтобы молиться, надо хорошо работать. Во-вторых, сбережения. Это некоторые постулаты протестантизма, которые имеют непосредственное отношение к экономическому поведению. И говорят, что это дало толчок быстрому развитию Запада. Еще приводят другие причины: свободные университеты, например. Действительно, на Западе появились первые свободные университеты, свободный обмен идеями.

Другие теории — ориенталистские, и у этих теорий, конечно, есть идеологический оттенок. Оттенок такой, что западники говорят: мол, на Западе появилось что-то, что позволило нам быстро экономически развиваться. Это было не случайность, они говорят, что мы стали развиваться быстрее других. А ориенталистская теория говорит, что это случайность. Но эта ориенталистская теория — скажем, есть такие классики экономической истории, как Кеннет Померанц. Он говорит, что Китай развивался не хуже Европы до XVIII века, что Китай надо сравнивать со всей Европой, что южные провинции Китая были богатыми, как, скажем, северо-западная Европа, а северные провинции Китая были победнее, но их можно сравнить с южной Европой, которая тоже тогда была беднее. По технологии Китай не уступал тогда, до XVIII века, Европе, а также по накоплению крупных состояний, которые стали потом основами крупных корпораций, по развитию банковской системы. По многим параметрам он не уступал. И почему же тогда Запад вырвался вперед? Может быть, стечение обстоятельств? Стечение обстоятельств, которое довольно случайное. Говорится, например, о том, что в Китае не было месторождений руды и угля рядом друг с другом, а в Англии они были. Или говорится, что Китай запретил строительство больших кораблей после того, как великий китайский путешественник Чжэн Хэ, на семьдесят лет раньше Колумба, примерно в 1430 году, со своими кораблями и флотилией проплыл вокруг всего Индостана, вокруг Африканского рога и даже до Мадагаскара и Маврикия, несколько экспедиций совершил, в Индонезию плавал. И доклад его был таков (это было во время Минской династии, в 1430 году): ничего там интересного нет, за границей, что там живут варвары и империи нет смысла тратить деньги на строительство больших кораблей. И Китай самоизолировался до тех пор, пока, так скажем, Запад снова его не открыл.

Количество и качество капитала

Есть еще и такие теории, которые в эти две школы не вписываются, и я придерживаюсь одной из них. Что преподают, прежде всего экономисты, когда преподают на первых курсах экономического факультета теорию экономического роста? Так называемую модель Солоу. Модель Солоу — это 1950-е годы, конец 1950-х годов XX века. То есть она была изобретена немногим больше полувека назад. В принципе, модель говорит, что ВВП на душу населения растет от двух причин. Первая — это количество капитала на одного работающего, которое по-русски называется «капиталовооруженность». Эта капиталовооруженность — отношение капитал/труд: чем больше у вас инструментов, начиная с молотка и кончая электронно-вычислительными машинами, компьютерами, тем вы производительнее. И вторая причина — это качество этого капитала, технический прогресс. Страны по производительности труда и по ВВП на душу населения растут по двум причинам: во-первых, потому что объем капитала, который применяет каждый работающий, постоянно увеличивается. Во-вторых, потому что капитал становится более технически прогрессивным. Вот технический прогресс почти никто не может объяснить. В модели Солоу это остаток, так называемый экзогенный технический прогресс, экзогенная модель, и как именно она реализуется — непонятно.

А другая модель — модель эндогенного технического прогресса, где технический прогресс объясняется в рамках, внутри самой модели. То есть он тоже зависит от капиталовложений. И если мы больше вкладываем в науку и больше вкладываем в материализацию, в достижения науки в производстве, то тогда технический прогресс идет быстрее. Вот по этим двум причинам Европа — сначала Англия, Голландия, а потом и вся Европа, — Австралия, Новая Зеландия, США стали расти. Это видно по статистике. Раньше доля инвестиций ВВП, до 1500 года, была всего лишь 5% ; 95% съедали. И потом начинается рост инвестиций. Артур Льюис, один из первых экономистов, который получил Нобелевскую премию — причем он был черным, он был с Ямайки и работал в США, но он был, по-моему, черным и единственным, наверное, экономистом, который получил Нобелевскую премию. Он говорил, что главная проблема экономического развития состоит в том, как поднять норму накопления, то есть сбережений и инвестиций, добровольным образом, без принуждения, до высоких значений, которые позволяют начать развитие, вырваться из ловушки бедности. Чтобы из нее выскочить, нужно поднять норму накопления. Поднять норму накопления можно такими способами, как мы поднимали, — коллективизация и сосредоточение всего прибавочного продукта. То есть крестьянам ничего не оставляли, фактически весь продукт из сельского хозяйства забирали, и все это шло принудительно на строительство, закупку машин и оборудования за рубежом, через вывоз хлеба, и строительство новых городов и промышленности. В таких странах, как Япония, Тайвань, Корея, Сингапур, Гонконг, произошло повышение нормы накопления без принуждения.

У кого получилось

Вы спросите любого человека на улице, почему при Дэн Сяопине Китай стал расти быстрее, чем при Мао Цзэдуне. Как же: ввели экономические стимулы, дали крестьянам свободу торговать на открытом рынке, продавать свою продукцию на открытом рынке, перешли к рыночным отношениям. Тогда люди стали получать что-то за свой труд, и таким образом свершилось экономическое чудо.

Возражение против этого состоит вот в чем: либерализация эта была ведь много раз, проводилась в Африке, например, в восьмидесятые, в Латинской Америке в восьмидесятые годы. Они строили заводы и делали упор на импортозамещение, чтобы заместить продукцию, которую ввозили из-за рубежа. А потом оказалось, что этих заводов построили столько, что продукция их неконкурентоспособная, а денег на них пошло столько, что отдать эти деньги невозможно. И был тогда долговой кризис восьмидесятых годов. Тогда сказали, что государство очень сильно вмешивалось в экономическое развитие, надо все либерализовать. Либерализовали, и было потерянное десятилетие в Латинской Америке, и быстрее расти они не стали. Сначала они вообще не росли, в восьмидесятые годы, а потом стали расти более медленными темпами, чем в шестидесятые-семидесятые годы. Было это и Африке — либерализация.

Либерализация, в конце концов, и у нас была, в Восточной Европе и в бывшем Советском Союзе, и как-то экономического чуда не произошло. Почему-то одна либерализация ведет к экономическому чуду, а другая не ведет. У нас было падение производства. После либерализации в 1989 году, если говорить о России, то в России производство с 1980 года, если было 100%, оно сократилось до 55% в 1998 году. Почти 10 лет происходило падение производства, потом стало восстанавливаться. К 2007 году почти восстановилось до уровня 100%. То есть сначала было падение с 1989 по 1998 год, потом восстановление до того же уровня, в 2007 году. В 2008–2009 году снова было падение производства, на процентов десять. 8% было в 2009 году и 2% в 2008 году. И после этого снова производство восстанавливалось в 2011, 2012, 2013 году. Но в 2014 году — не по причине крымского кризиса, а по причине падения цен на нефть — у нас снова стало падать производство. И оно падало в 2014, 2015, 2016 году, и только в 2017, в этом году, мы зарегистрировали там какой-то рост — 1,8, около 2%.

Таким образом, мы сейчас на том же уровне, на котором были в 1989 году. Фактически потребление выросло, инвестиции упали, но всего ВВП на душу населения, который включает в себя и потребление, и инвестиции, примерно на том же уровне. То есть 30 потерянных лет, 30 лет потеряно развития. А вроде либерализация тоже была как в Китае, но результаты совсем не китайские.

Значит, видимо, ответ состоит вот в чем (я часто привожу такое сравнение): экономический рост — это как приготовление кулинарного шедевра. Здесь нужно, чтобы все 23 ингредиента, которые вы используете, были в нужной пропорции. В Китае в 1979 году были 22 условия — все, кроме либерализации. И когда чуть-чуть добавили либерализацию (а это несложно сделать, потому что либерализация — это не создавать, это отменять ограничения), ограничения отменили — все распустилось пышным цветком. А другие условия какие были — то, что в аграрной стране нужно было провести аграрную реформу. Ее провели коммунисты, после того как к власти пришли, и раздали землю крестьянам. Надо было создать высокий уровень человеческого капитала, ликвидировали неграмотность в Китае — спасибо Мао Цзэдуну, неграмотность ликвидировали. Надо было создать инфраструктуру, чтобы начинать экономический рост. Частный капитал инфраструктуру не создает, это государство делает инфраструктуру, дороги надо было построить, связь. Это все сделали, все мосты через Янцзы построили при коммунистах. Надо было создать самое, может быть, главное — работающие институты, государственные институты. Что такое работающий государственный институт? Это когда наверху принимают постановление, что надо налог поднять, например, с 5 до 10%, и вся страна начинает его платить. Это способность государства проводить в жизнь свои законы и предписания. Коммунистическая партия создала такую властную вертикаль в Китае, которая не снилась не то что Путину, а Цинь Шихуанди — первому императору Китая, который прославился тем, что объединил Китай и создал властную вертикаль по всей территории империи. Вот эти сильные институты были созданы.

Один из объективных показателей силы институтов — это уровень преступности и уровень убийств. В Китае уровень убийств был 1 человек на 100 000 населения при Мао Цзэдуне. Потом он возрос до 2, сейчас снова упал до 1. Во время реформ возрос до 2. Но у нас сейчас 10, было 32. В Колумбии — 70, в Европе — 1–2–3. В Соединенных Штатах — 5 человек, до 10 человек доходило, сейчас там 5 человек на 100 000 населения. В странах Латинской Америки — 20–30–40. В Китае — 1. То есть все было на месте, и оставалось добавить только недостающее 23-е условие. Это для красного словца 23-е условие, может, их больше было, может, их меньше.

У кого пока нет

В Советском Союзе была примерно такая же история, как в Китае. Сильные институты, которые были созданы в советский период, мы, к сожалению, все выбросили на помойку, потому что партия — это было государство, а с партией ушло и государство, и у нас уровень убийств поднялся. Он у нас никогда особенно низким не был, у нас было при Горбачеве, в антиалкогольной кампании, где-то 6–7 человек на 100 000 человек населения. Поднялся до 32 в девяностые годы, вот то, что называется беспределом девяностых годов, то, что мы знаем, так сказать, по рассказам и ощущениям, — это все отражается в статистике. И теневая экономика резко выросла. А в Китае — теневая экономика тоже выросла, но никогда больше 20% не была. А у нас в девяностые годы до 50% доходила теневая экономика. Что получается, если обобщить эту историю? Что надо, чтобы все условия для экономического роста присутствовали. Эти условия для экономического роста разнообразные, и это не только либерализация.

У нас постепенно вся инфраструктура приходит в упадок. А поднять эту норму накопления можно было бы, когда, скажем, цены на нефть высокие, и тогда надо, чтобы не просто потребление возрастало. У нас, к сожалению, когда были высокие цены на нефть — 2000–2008 год, — все пошло на личное потребление. Даже не на общественное. Общественное потребление — это здравоохранение, образование, то, что государство финансирует из бюджета. А пошло оно именно на личное потребление. Да, люди стали жить лучше: машины, квартиры. Примерно на 50% у нас выросло личное потребление в сравнении с 1989 годом. Хотя весь доход, и потребление, и накопление, не вырос, потому что накопление остается ниже, инвестиции остаются всего на уровне 50% от 1989 года, а потребление — выше на 50%. Но вот был вариант, чтобы пустить это на накопление, то есть создать задел на будущее, и запустить эту машину экономического роста. Но вот тогда мы не запустили.

Очень важное понятие в экономике — trade-off по-английски. К сожалению, такого емкого понятия в русском языке нет. Вот этот trade-off значит, что у нас темпы экономического роста вырастут, но потребление при этом не будет расти в течение нескольких лет. Но если мы весь прирост национального дохода будем пускать на накопление, то это запустит мотор экономического роста. Что нам важнее? Либо сегодня хорошо пожить, либо создать какой-то задел на будущее, чтобы запустить этот паттерн роста.