Усложнение идеи развития

Дело в том, что когда мы говорим «устойчивое развитие» по-русски, во-первых, мы понимаем, что это нечто, касающееся экономики, ее развития — в первую очередь это обязательно экономическая тема; во-вторых, когда мы говорим об устойчивости, то первым синонимом здесь является наше любимое слово «стабильность». То есть «устойчивое развитие» на массовом обыденном уровне может быть ошибочно понято как «устойчивый экономический рост». Устойчивый, без потрясений, стабильный экономический рост, удвоение ВВП.

Как все помнят, та великая эпоха, в которой мы живем, началась с обещания удвоения ВВП. А в действительности же понятие sustainable development означает немного другое. И как его перевести по-русски — большой вопрос, который, может быть, стоило бы обсудить. Само это понятие начинает формироваться примерно с семидесятых годов прошлого века. Сначала это проявляется в докладах Римского клуба и некоторых других структур, затем нельзя не вспомнить доклад Комиссии по окружающей среде ООН в конце восьмидесятых годов ХХ века и соответствующую резолюцию — в частности, Гру Харлем Брунтдланн, норвежский политик, которая возглавляла эту комиссию в тот момент и которая важна для нас как человек, связанный с введением понятия устойчивого развития в международный политический, подчеркиваю, а не экономический дискурс.

О чем же это? Человечество никогда не жило так хорошо, как в 1960-е, 1970-е годы. Особенно если говорить о развитом мире — о Западной Европе, о Соединенных Штатах Америки. Да, многие развивающиеся страны живут, конечно, на порядок лучше, чем в предшествующие эпохи. И критерии здесь совершенно очевидны: продолжительность жизни, качество медицинских услуг, равенство доступа к образованию, к материальным благам и так далее. Если мы посмотрим на любой европейский город, то увидим, что значительная часть жилых зданий там построена в послевоенный период, в пятидесятые, шестидесятые, семидесятые годы. Это касается не только Восточной Европы, но и Западной Европы и так далее. Появляется массовое потребление. Появляются такие стандарты потребления, которых никогда не было в мировой истории: водопровод в каждом доме, некоторые стандарты, связанные с питанием. Голод оказывается побежден в значительной части мира.

Все было очень хорошо, все замечательно. Но возникает неизбежный вопрос: а удастся ли сохранить этот уровень жизни в будущем, коль скоро те природные ресурсы, за счет которых это благосостояние обеспечено, неизбежно исчерпываются, и совершенно непонятно, чем их можно заменить? Это первая часть проблемы.

Другая не менее важная часть связана с тем, что в мире сохраняется еще масса мест крайней бедности. Голод побежден в части развивающихся стран, а в части — нет. Смертность продолжает сохраняться. Главное здесь — неравенство между странами по уровню благосостояния, по доступу к ресурсам. И этот дисбаланс увеличивается. Он не только не сокращается, он увеличивается, что на следующем этапе грозит привести к самым неприятным вещам.

И вот начинает формироваться такой подход, при котором возникает вопрос: как нам быть, как нам развиваться, чтобы, с одной стороны, не отказаться от развития, а с другой стороны, развиваться так, чтобы не израсходовать ресурсы, которые принадлежат не только нам с вами, но и будущим поколениям. Это первое. Второе — мы должны развиваться таким образом, чтобы лидеры не мешали развиваться слабым. Чтобы слабые и отстающие развивались еще быстрее и догоняли лидеров, потому что в наших интересах, в интересах лидеров, в интересах наиболее богатых и развитых, чтобы происходило международное выравнивание, потому что иначе мы будем все время в напряжении ожидать удара со стороны тех, кто недоволен своим уровнем развития.

Но вот собственно декларация устойчивого развития 1987 года, о которой я говорил; дальше в Рио-де-Жанейро — это 1992 год. Здесь возникает некая триада — экономическая, социальная и экологическая. Экономический рост не должен разрушать экологическую среду, в которой существует человек и существует планета Земля, и должен способствовать социальному развитию, социальной гармонизации.

И вот еще один важный момент, пожалуй, самый важный здесь: все эти проблемы касаются не отдельных производств и даже не отдельных стран — они касаются всех. Экологическая среда не имеет национальных границ. Если какой-то промышленный комбинат на севере России делает выбросы в атмосферу — это отражается на всем регионе Ледовитого океана, это отражается на соседней Канаде за тысячи километров и так далее.

Если сегодня существуют нищета и бедность в Азии, это не может не интересовать и не касаться богатой Европы. Если сегодня или завтра военные конфликты происходят на какой-то территории, это точно так же касается всего остального мира.

Шаткая устойчивость

И вот здесь возникает самое слабое место в концепции устойчивого развития. Все, что предлагается в рамках этой концепции, предлагается на интернациональном уровне: Римский клуб, Организация Объединенных Наций, декларация в Рио-де-Жанейро, стамбульская декларация. Последняя декларация, кстати, «Цели устойчивого развития. Повестка 2015–2035» принята в 2015 году. В ней достаточно жестко обозначено 17 целей и 169 задач, и в ней директивно написано: принята в ООН, следовательно, она декларативно подписана всеми странами мира.

Естественно, сама эта декларация и цели построены и апеллируют к Всемирной декларации прав человека, а также ко всем предшествующим документам, принятым в ООН. Есть одна проблема: исполнение этих целей возложено на правительства и парламенты стран, ее подписавших. И далее возникает вопрос: вот, скажем, Дональд Трамп готов эту декларацию исполнять? Вряд ли, учитывая, что он выходит из Киотского протокола. Да, кстати, среди этих целей, естественно, борьба с глобальным потеплением, климатическими изменениями и так далее. Нет, Дональд Трамп говорит: «Подождите, я должен думать прежде всего об Америке, нам навязывают какие-то идеологические схемы, а мне надо, чтобы народ Америки процветал. Те чуваки, которые будут жить через сто лет, будут голосовать за кого-то другого, за меня сегодня будут голосовать те ребята со Среднего Запада, которые хотят работать, которые хотят, чтобы их уровень жизни рос дальше. Им совершенно все равно, какой экологический след они оставляют».

Я очень хорошо помню, как в мои студенческие годы некоторые профессора-почвенники, патриотически настроенные, пугали страшной участью, которую готовило России мировое закулисье в лице Римского клуба, решившего ограничить — надо же представить! — рост России, ее населения, экономики и так далее. Национальное государство которое остается основным актором на международной арене, как некая общность людей, объединенных группизмом и эгоизмом, всегда будет с подозрением относиться к тому, что ему предлагают извне кто бы то ни был. С какой целью? С какой целью вы нам предлагаете думать об ограничении нашего роста и об ответственности перед будущими поколениями или перед беднейшими странами? Мы хотим расти. Мы хотим удваивать, утраивать наш ВВП, потому что мы плевать хотели на ваши международные основания. У нас есть главное — национальные интересы, которым мы должны служить, а все, что вы предлагаете, это либо «бла-бла-бла» наивных идеалистов, либо еще хуже — заговор против нашей страны, желание ее ослабить в интересах какой-нибудь опасной интернациональной элиты, которая хочет прийти к власти по всему миру.

Я хочу вам сказать, что последний доклад Римского клуба, подготовленный в 2017 году, называется очень характерно. Он называется “Come on!”. “Come on” с восклицательным знаком. Ну вот представьте, вы в 2017 году на фоне всего того, что происходит сейчас в мире (я не буду перечислять, но, по-моему, это очевидно, достаточно просто открыть ленту новостей), начинаете говорить об устойчивом развитии. Кстати говоря, в этой книге говорится о том, что сторонники идеи устойчивого развития действительно столкнулись с кризисом самих философских оснований своей концепции. Потому что мы живем в момент очередной реакции, очередного реванша жесткого реализма по всему миру. И любые попытки наднациональной кооперации, либеральной по своей сути, конечно, либо звучат как слова в пустоте, либо встречают еще и агрессивную реакцию.

Кстати, к вопросу о международных организациях — конечно, за реализацию устойчивого развития отвечает, например, Всемирный банк. Я приведу вам классический пример, очень близкий и понятный всем, кто имеет отношение к российскому образованию. Всемирный банк поддерживает различные проекты в мире во исполнение тех 17-ти целей, о которых я говорил, в том числе, например, в плане развития общедоступного и качественного образования. Всемирный банк, следовательно, поддерживает реформу образования, например, в России. Но мы же с вами знаем, как на это реагируют доморощенные деятели, в том числе среди руководителей в сфере образования: «Это же Всемирный банк! Они хотят уничтожить наше российское, исконное, настоящее, идущее к традиционным ценностям и духовным скрепам образование. Вот в чем их коварный замысел. И все это прикрывается разговорами о повышении эффективности».

Если мы все же разумны…

Несмотря на такое сопротивление испуганного обывателя, которое часто демонстрируют политики достаточно высокого уровня, повторяю — не только в России, — в любом случае крот истории продолжает свое дело. Потому что волей-неволей, но интернационализация того же образования происходит, волей-неволей удается осуществить какие-то общие проекты, и без них уже невозможно существовать. Мы понимаем, что, например, гендерное равенство сегодня внесено в повестку дня самых разных государств, которые можно маркировать совершенно различным образом: как развитые государства первого мира, как среднеразвитые государства, к которым, в частности, относится Россия, государства с доходами выше среднего по новой классификации Всемирного банка, но по факту развивающиеся государства.

Все это дает тем не менее некоторые оптимистические основания, особенно если мы верим в рациональную природу человека и в рациональную природу политики. А я, с вашего позволения, останусь здесь консерватором и буду на это уповать. Такая возможность открыта. Те, кто являются сторонниками концепции устойчивого развития как некой глобальной концепции мирового переустройства на более справедливых и разумных основаниях, сегодня имеют достаточно аргументов, инструментов, а главное — понимания того, что нужно в достижение этого.

Я позволю себе остановиться на национальном уровне, потому что волей-неволей каждое государство должно и неизбежно будет соотносить себя с этими глобальными целями. Очень удобный способ, на мой взгляд, — найти себя на этой карте, вообще понять, где мы, кто мы такие. Мы привыкли смотреть на себя на самом деле как на круглых неудачников — мол, хуже, чем в России, нет нигде. Это такой синдром, связанный с концом Советского Союза, с полным крахом социалистического эксперимента, когда любой человек, выезжающий за границу, говорил: «Ну, они лучше нас живут». Если посмотреть на то, что говорит нам сегодняшняя статистика, — все не так хорошо, конечно, как хотелось бы, но и не так плохо, как можно было бы ожидать. У России очень интересное положение, она, я бы сказал, среди твердых троечников. С точки зрения, например, душевого дохода уровень даже не самый низкий в Европе. В постсоветском пространстве только Эстония и Литва опережают Россию. Латвия с Казахстаном идут впритык — где-то быстрее, по каким-то показателям лучше, по каким-то хуже. Что касается Украины, Грузии и всех остальных, то с огромным отрывом ниже.

Здесь еще один очень интересный урок. Нет уже никакой Европы на этой карте, нет никакого Запада и Востока. Есть те, кто успешно развиваются, есть те, у кого, например, показатель продолжительности жизни превышает 75 и 77 лет, как, например, в данном случае окажется в Европе, в Китае. Россия, к сожалению, по показателям мужской смертности фактически не изменила своего уровня с семидесятых годов.

Меня недавно попросили визуализировать архаизацию России. Вот как выглядит архаизация России, что это такое? Это мужики с топорами, идущие в церковь, или кто — что такое архаизация России? Вот если вы спросите меня: архаизация России — это тотальная потеря политического в постсоветский период. Глубокое, фундаментальное непонимание того, что такое политика и политическое. Прежде всего на уровне полной потери понятий общественного блага, справедливости, равенства как фундаментальных понятий политической теории и политики как таковой.

Понятное дело, они были абсолютно фальсифицированы в советское время; в позднесоветское время превратились просто в карикатуру и посмешище. Но ужас состоит в том, что здесь мы действительно выплеснули вместе с водой ребенка, потому что мы отказались от главного, что является составляющим в политике. И, может быть, те, кто сегодня в России внимательно посмотрят на цели устойчивого развития, принятые ООН в 2015 году, и кто попробует каким-то образом это артикулировать как часть внутрироссийской политической повестки, тот как никто другой будет способствовать возвращению политического в Россию, а, следовательно, и противостоянию той волне архаизации, которая накрывает не только нас, но, увы, и многие другие части мира.