Вряд ли кто-то из современников не согласится с утверждением о том, что августовский путч стал переломным моментом в новейшей истории нашей страны. Ведь именно после его провала канул в Лету социалистический строй, стержнем которого была безграничная власть коммунистической партии. А вскоре стало понятно, что без этой «несущей конструкции» практически нет шансов сохранить в том или ином виде и Советский Союз, который стал стремительно распадаться по границам союзных республик и более мелких национально-государственных образований. Но вот по другому вопросу — о том, насколько ожидаем был путч, организованный консервативной партийной номенклатурой в руководстве КПСС летом 1991 года, — едва ли удастся достичь такого же единства взглядов. И это вполне объяснимо.

Переворот не в обычае

С одной стороны, путчисты вроде бы очень расчетливо выбрали момент для своего выступления. На 20 августа намечалось открыть к подписанию новый союзный договор, который положил бы начало превращению СССР в мягкую децентрализованную федерацию. Договор, разработанный по инициативе президента Советского Союза Михаила Горбачева и его команды, намеревались подписать лидеры девяти из пятнадцати союзных республик. Это означало бы неминуемый конец господства союзной номенклатуры и неизбежно повлекло бы за собой тектонические изменения социального строя. В этой ситуации времени на размышления у путчистов практически не оставалось.

Благоприятствовали государственному перевороту и ожидания хаоса, набиравшие силу в общественном мнении, усталость от реформ, позитивные результаты которых, особенно в экономической сфере, не просматривались. Экономика СССР продолжала идти вразнос, в республиках усиливались сепаратистские движения, в Москве же продолжалась вязкая борьба за власть между союзным центром и Верховным советом России. Под влиянием этих факторов в массовом сознании росло смутное желание восстановить «порядок» и возвратиться к «нормальной и предсказуемой» жизни. Конечно, в СССР в целом и во многих союзных республиках существовало сильное демократическое движение, которое усиливало давление на власть КПСС. Организованная демократическими силами демонстрация в Москве 28 марта 1991 года, несмотря на официальный запрет союзных властей и ввод в столицу войск, оказалась одной из самых массовых за весь период перестройки. По данным ее организаторов, она собрала до полумиллиона участников ¹ , в то время как акции, проводившиеся консервативными силами всех направлений, были малочисленными. Но все-таки бóльшая часть населения страны предпочитала по традиции оставаться в стороне и ожидать, как разрешится кризисная ситуация.

С другой стороны, факты реальной политической жизни не давали путчистам серьезных оснований надеяться на успешную смену власти путем государственного переворота. В апреле того же года провалилась попытка мирного переворота, когда консервативные силы в руководстве КПСС на Объединенном пленуме Центрального комитета и Центральной контрольной комиссии попытались сместить Горбачева с поста генерального секретаря. Критика в его адрес была настолько острой, что Горбачев заявил о готовности сложить с себя полномочия генсека. Однако в решающий момент многие потенциальные сторонники консерваторов, их тайные и явные последователи среди участников пленума, испугались возможных последствий и отказались голосовать за отставку. Все это указывало на то, что, несмотря на ненависть консерваторов к Горбачеву и его курсу, они не хотели рисковать, по-видимому, опасаясь, что на крутом повороте истории контроль над ситуацией в стране будет окончательно утрачен. Однако вскоре перед консерваторами замаячили новые шансы. Последний в истории КПСС июльский пленум ЦК 1991 года одобрил проект новой партийной программы, которая означала трансформацию КПСС в партию социал-демократического типа ² . Принятие этой программы на очередном, XXIX съезде неминуемо привело бы к организационному размежеванию реформаторов и «большевиков» на две партии: социал-демократическую и ортодоксально-коммунистическую. Предполагаемое разделение КПСС теоретически уже в скором будущем могло дать консерваторам еще один шанс побороться за власть в рамках существующих правил игры, без тех рисков, которые всегда сопровождают попытки государственных переворотов. Наиболее активные противники реформ и вовсе не хотели дожидаться партийного съезда, а рассчитывали снова попробовать свергнуть Горбачева с поста генсека уже на следующем пленуме ЦК в сентябре ³ .

Создание в июле 1991 года Движения демократических реформ (ДДР), организаторами которого были видные реформаторы в руководстве КПСС — Эдуард Шеварднадзе, Александр Яковлев и Аркадий Вольский, — также подтверждало, что влиятельные политические силы страны в своих планах исходили из того, что преобразование общественного строя в СССР будет носить длительный характер. Соответственно, в течение всего этого периода, как они полагали, предстояла нелегкая борьба с оппонентами из числа ортодоксальных коммунистов.

Против идеи путча работало и отсутствие традиции военных переворотов в Российской империи и тем более в Советском Союзе. В дореволюционную, да и в советскую эпоху страна пережила немало дворцовых переворотов. А вот попытки военных путчей в строгом смысле слова случались гораздо реже. Первая из них, вошедшая в историю под названием «восстание декабристов», состоялась 14(26) декабря 1825 года и закончилась неудачей. Можно вспомнить также завершившийся провалом путч генерала Лавра Корнилова против Временного правительства в августе 1917 года. Захват большевиками власти в Петрограде в октябре того же года остается единственной успешной попыткой военного переворота за всю историю России. Но это было скорее исключением из правил: к осени 1917-го Временное правительство настолько ослабло, что стало терять контроль над ситуацией не только в стране, но даже и в столице.

Подобная «диспропорция» между дворцовыми и военными переворотами в российской истории вполне объяснима. Власть в России всегда стремилась поддерживать представления о себе как о сакральной сущности, смысл и внутренние механизмы которой должны оставаться непонятными для обычных смертных. Поэтому все, что происходило внутри властных структур, включая смену монархов (а потом и генсеков) насильственным путем, следовало надежно скрывать от посторонних глаз. «Народ» лишь информировали об итогах уже состоявшихся перемен. В этом смысле формат дворцового переворота, не выходящего за пределы элит, был вполне адекватен традициям российского авторитаризма. Военный переворот — совсем иное явление. Благодаря своим масштабам он приобретает характер публичного политического действия, в котором обществу отводится как минимум роль зрителя. Нередко, не ощущая полной уверенности в своих силах, путчисты вынуждены обращаться к обществу за поддержкой, тем самым превращая его из пассивного наблюдателя в участника происходящих событий. При этом декабристы не захотели или не успели сделать этого, а Корнилов даже не собирался. Смещение же Никитой Хрущевым и его аппаратными союзниками всесильного Лаврентия Берии в июне 1953 года по численности втянутых в те события войск хотя и напоминало военный переворот, в котором ключевую роль сыграл маршал Георгий Жуков, по своему характеру скорее являлось дворцовым переворотом, только более значительным по количеству участников.

Вполне вероятно, что в силу упомянутых обстоятельств у путчистов изначально не было шансов на успех. Эту мысль, в частности, высказывал опытнейший партийный функционер, помощник президента СССР Анатолий Черняев. С его точки зрения, если бы тогда, в августе 1991 года, Горбачев не уехал в отпуск, «не было бы никакого путча» ⁴ . Однако консерваторы в руководстве КПСС и советского государства, заявившие об отстранении от власти президента СССР и провозгласившие создание Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) для временного управления страной, попытались нарушить эту традицию. При этом они решили действовать, несмотря на риски, которые нес с собой путч.

Бунт обреченных

Почему его организаторы потерпели поражение? Ведь у них было неоспоримое военное превосходство, позволявшее бросить против сторонников легитимной власти, собравшихся вокруг здания Верховного совета РСФСР, верные и хорошо подготовленные части, даже несмотря на то, что большинство воинских соединений, введенных в Москву, демонстрировало явное нежелание стрелять в протестующих?

Первая причина, очевидно, состояла в том, что партийные чиновники, возглавившие путч, привыкшие за время своей долгой карьеры говорить от имени народа, не имели ни малейшего представления о том, как политическими методами мобилизовать этот народ в свою поддержку. Сложившаяся при Сталине система власти не требовала от партийных бюрократов умения вести какую-либо политическую работу с массами. Под политической работой традиционно подразумевалось административное принуждение: «разнарядка» и «принудиловка». Чиновники от КПСС не считали «живую работу с массами» чем-то принципиально важным, тем, без чего нельзя обойтись. Они по-прежнему уповали лишь на мощь государственной машины и собственные указания. Но в августе 1991-го, после нескольких лет перестройки, когда многие уже привыкли действовать самостоятельно исходя из собственных убеждений, а сторонники демократических преобразований представляли собой внушительную силу, готовую к открытой борьбе с КПСС, рассчитывать на слепое повиновение общества было явным заблуждением.

Разрушение прежних институтов, последовавшее за крахом августовского путча, и отсутствие устойчивых структур новой государственности обусловили резкий характер перехода к новой общественной системе.

Теоретически ГКЧП мог поднять своих потенциальных сторонников из числа тех, кто устал от реформ и не видел в них иного смысла, кроме разрушения старого порядка, тех, кому в принципе был ближе социалистический строй с его системой хотя и скудных, но все же предсказуемых гарантий. Но путчисты даже не попытались обратиться к этим группам. Действуя в логике партийной системы, они не считали это необходимым. Поэтому, когда на третий день путча инициатива полностью перешла к сторонникам Верховного совета, поддержать путчистов на улицу никто не вышел.

Вторая причина поражения заключалась в том, что по большому счету у них не было никакого стратегического плана действий, отсутствовало представление о том, что делать со страной дальше. Хотя, если судить по обращению к народу, которое успел выпустить ГКЧП, предполагалось осуществить изменения, отдаленно напоминавшие реформы китайского образца. Путчисты выступали за развитие многоукладности в советской экономике и демократических процессов в обществе, обещали поддержку частному предпринимательству, но при этом хотели видеть перемены постепенными и управляемыми ⁵ . Главным, что ГКЧП обещал всем, кто боялся нарастающего хаоса и неопределенности, было восстановление законности и порядка, стабильности государства, без которой никакие реформы, никакое движение вперед невозможны. Проблема состояла в том, что все эти призывы, даже при условии их искренности, не были услышаны обществом, в восприятии которого гэкачеписты оказались упертыми партийными консерваторами, стремившимися исключительно к прежним порядкам. Но проект возвращения в прошлое — даже на фоне тягот реформ, испытываемых всеми в 1991 году, — уже не мог увлечь за собой значительную часть общества.

После провала путча многие наблюдатели обратили внимание на то, что гэкачеписты проявили какую-то странную нерешительность в использовании силы. Хотя некоторые руководители путча, такие как генерал Валентин Варенников (он не входил в ГКЧП, но был одним из наиболее активных заговорщиков), настаивали на немедленном аресте президента РСФСР Бориса Ельцина и других членов правительства России, ликвидации всех очагов сопротивления путчу — ГКЧП не решился на крайние действия. Почему? История последних лет существования Советского Союза научила по-иному относиться к фактам грубого применения силы против уличных демонстраций, митингов, политических забастовок. Такие трагические события, как разгон демонстрации в Тбилиси 9 апреля 1989 года, подавление Народного фронта в Баку в январе 1990-го, захват телецентра в Вильнюсе 13 января 1991-го, сформировали у активной части населения резкое неприятие подобных действий. С этим вынуждены были считаться и многие представители советской элиты. Гэкачеписты знали о том, как общество относится к силовым способам решения политических задач, попыткам подавлять массовые уличные выступления. Но вместе с тем никаких иных аргументов, кроме военной силы, у путчистов, как отмечалось выше, не оказалось. В этом разрыве между имеющимися средствами и готовностью их использовать, возможно, и крылась главная причина их провала.

Конспирация и fake

Легкость, с которой провалился путч, вскоре породила волну слухов и догадок, согласно которым он был ненастоящим. Якобы он стал продуктом внутриэлитного сговора, нацеленного на то, чтобы побыстрее убрать с политической сцены КПСС и социалистический строй с его социальными обязательствами и препятствиями к открытому обогащению. Иными словами, его цель состояла в том, чтобы открыть дорогу капитализму, столь желаемому к тому времени значительной частью партийной номенклатуры. А этому мешали упрямые консерваторы, державшиеся за обветшалые коммунистические догмы и по-прежнему занимавшие сильные позиции в руководстве КПСС и советского государства. «Опереточный» путч, согласно этой логике, помог быстро убрать их с дороги.

Недавно подобные трактовки августовского путча неожиданно снова стали упоминаться в прессе. Это было связано с неудачной попыткой военного переворота в Турции, предпринятой в ночь с 15-го на 16 июля ⁶ . Слишком во многом события той ночи напоминали дни августовского путча в Москве. Турецкие путчисты поспешили заявить о захвате власти в стране, не арестовав и не отстранив от рычагов управления президента и правительства. Многие солдаты и младшие офицеры так и не смогли понять, зачем в поздний час их подняли по тревоге и в полной боевой выкладке вывели из казарм. Напротив, несвергнутая власть в лице президента Реджепа Тайипа Эрдогана, как и команда Ельцина в августе 1991-го, сумела быстро мобилизовать своих сторонников и вывести их на улицы, чтобы противостоять мятежным военным. Пожалуй, главное отличие неудавшегося июльского переворота в Турции от августовского путча в СССР состояло в том, что армия в Турецкой Республике оказалась расколотой на сторонников и противников президента, вступивших в ожесточенные столкновения друг с другом. В августовские дни 1991-го советская армия, в каких-то районах страны рьяно, а в каких-то сугубо формально, начала выполнять приказы ГКЧП. Лишь некоторые части в Москве отказались делать это. До вооруженных столкновений дело не дошло. Складывалось впечатление, что их практически никто и не хотел, даже руководители путча.

Тем не менее, несмотря на то, что столкновения июльской ночи в Анкаре и Стамбуле привели к нескольким сотням убитых среди военных и гражданских, сразу после подавления мятежа многие СМИ заговорили о том, что Эрдоган и его ближайшее окружение знали о готовившемся путче. Согласно этой популярной версии, они специально предоставили путчистам возможность действовать, с тем чтобы затем одним ударом покончить не только с мятежными военными, но и со всей реальной оппозицией президенту. Сторонники такой трактовки в качестве главного аргумента в ее пользу указывали на небывалый размах репрессий после подавления попытки переворота: под арест были отправлены не только военные и полицейские, принимавшие в нем участие, но и судьи, прокуроры, журналисты, а сотни гражданских служащих, профессоров университетов и учителей средних школ лишились работы. И, как предполагалось, сделал все это Эрдоган для того, чтобы покончить с демократическими институтами и установить открытую диктатуру.

Победители августовского путча не репрессировали никого: они лишь арестовали руководителей ГКЧП. Правда, главный институт советского социализма в лице КПСС был ликвидирован, и путь открытого перехода к капитализму оказался расчищенным. И все же сходство между неудачным июльским переворотом в Турции и августовским путчем в бывшем СССР не дает оснований для далеко идущих выводов. Ответ на вопрос о том, в какой мере мятеж турецких военных был спровоцирован президентом Турции, по-видимому, придется давать историкам. И, судя по всему, произойдет это нескоро.

Что же касается событий 19–21 августа, то попытка представить их как «опереточный» путч, задуманный ради удаления с политической сцены коммунистических консерваторов, представляется несостоятельной. Распространение подобных «теорий» обусловлено неукротимой тягой к конспирологии. Внимательное же изучение событий, связанных с августовским путчем, показывает, что сторонники Верховного совета России не сразу сумели перехватить инициативу у ГКЧП; это произошло только после того, как они поняли, что гэкачеписты действуют нерешительно, избегают насилия, не имеют четкой стратегии, боятся мобилизовать даже потенциальных сторонников среди населения. А вскоре после краха путча выяснилось, что и победители совершенно не готовы к новым реалиям, возникшим после провала ГКЧП. Стало понятно, что Ельцин и его ближайшие сторонники были нацелены на длительную борьбу с КПСС. В той же ситуации, когда они неожиданно для себя получили огромную власть, сразу стало ясно, что у них нет ни четкого представления о новых институтах, на которые можно опереться, ни стратегической программы экономических реформ. Страна стояла на пороге катастрофы, поэтому программу пришлось создавать в срочном порядке, не особенно задумываясь над возможными издержками ее реализации.

Разрушение прежних институтов, последовавшее за крахом августовского путча, и отсутствие устойчивых структур новой государственности обусловили резкий характер перехода к новой общественной системе. После того как в январе 1992 года в России начались радикальные рыночные реформы, обострились противоречия между их сторонниками и противниками. Эта ситуация породила волну предположений о том, что в перспективе путчи, подобные августовскому, могут стать распространенным инструментом решения политических конфликтов в стране, которой не удается преодолеть внутреннего раскола. К счастью, этого не произошло. Последующая история России знала только одну попытку силовым путем изменить сложившийся баланс политических сил. Она имела место в октябре 1993 года, когда президент Ельцин вопреки конституционным нормам издал указ о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного совета. Парламентарии не подчинились его решению, а вооруженные сторонники Верховного совета попытались силой свергнуть самого президента. Кровавые столкновения между армейскими подразделениями, сохранившими верность Ельцину, и формированиями Верховного совета, до сих пор кем-то называемые «путчем», а кем-то — попыткой «восстановления конституционного порядка», завершились победой президента. Пророчества о череде путчей и сопутствующей этому «латиноамериканизации» российской политики не сбылись, и это не случайно. После трагических событий октября 1993 года в результате масштабной программы приватизации удалось создать такую систему, при которой бывшие соперники из числа боровшихся за власть верхушечных группировок дружно взялись за «освоение» богатого наследия социалистического прошлого.

В результате российская элита, несмотря на еще долго сохранявшиеся политические и идеологические разногласия, консолидировалась и превратилась в бенефициаров нового общественного строя, заинтересованных в его сохранении и укреплении. Сами же эти разногласия постепенно утратили какой-либо политический характер. Немаловажную роль в столь успешной консолидации сыграло то, что проигравшие в октябре 1993 года группы не были исключены из политической и экономической жизни. Уместно напомнить, что эта традиция была заложена уже после провала августовского путча 1991 года. В новой политической среде возникающие конфликты могли разрешаться без жесткого подавления оппонентов, вполне мирными средствами, в рамках сложившихся институтов и процедур. Что касается массовых слоев населения, то на протяжении 1990-х годов их интерес к политике постепенно и неуклонно угасал. Так что верхушечного консенсуса оказалось вполне достаточно, чтобы исключить путч из арсенала инструментов борьбы за власть и решения политических конфликтов.

Фотография на обложке: Защитники Белого дома, август 1991 / Sovfoto, UIG, Getty Images