ОУ приводит главу третью («Государства, общества и крах социализма») из книги британского писателя-анархиста Колина Варда (1924–2010) «Анархизм. Очень краткое введение».
Существует подчеркиваемое анархистами жизненно важное различие между обществом и государством. Пусть даже многие политические мыслители им пренебрегали, оно было очевидно Томасу Пейну не меньше, чем ученому XX века, скажем, такому как Исайя Берлин или Дж.Д.Г. Коул. Тем не менее развал советской империи заставил политологов заново открыть гражданское общество.
Философ Мартин Бубер был другом и душеприказчиком немецкого анархиста Густава Ландауэра, замечание которого относительно природы государства как формы человеческого поведения уже обсуждалось нами. Будучи профессором социологии, Бубер провел строгое разделение двух полярных принципов человеческого поведения: политического и социального. Характеристики политического принципа он усматривает в силе, власти, иерархии, господстве, в то время как действие социального принципа видится ему во всех спонтанных связях, складывающихся вокруг общей потребности или общего интереса. Встает задача выявления причины постоянного преобладания политического принципа. Бубер предлагает следующее объяснение:
«То обстоятельство, что каждый человек чувствует угрозу со стороны других, предоставляет государству определенную объединяющую власть. Это зависит от инстинкта самосохранения самого общества. Скрытый внешний кризис дает ему возможность охватить внутренний кризис... Все формы правления имеют что-то общее: каждая владеет большей мощью, чем ей необходимо при данных условиях; фактически это превышение полномочий, заключающихся в наведении порядка, в действительности является тем, что мы понимаем под политической властью. Мера этого превышения… точно представляет собой разницу между администрацией и правительством».
Бубер описывает это превышение, которое, по его словам, не может быть точно измерено, как «политическую избыточность» и отмечает:
«Его обоснование выводится из внешней и внутренней нестабильности, из скрытого состояния кризисов между нациями и внутри них. Политический принцип всегда сильнее по отношению к социальному, чем это необходимо при данных условиях. Результатом является непрерывное сокращение социальной спонтанности».
Спонтанность в обществе высоко ценится анархистами, но не как пункт программы демонтажа британского послевоенного «социального государства» или рекламной кампании благотворности частной инициативы. Про анархистов часто говорят, что их неприязнь к государству исторически устарела с той поры, как главной функцией современного государства стало обеспечение социального благополучия. Они парируют, что социальное благоденствие в Англии наступило не благодаря действиям правительства, принятию после войны законодательства о страховании или учреждению в 1948 году Национальной службы здравоохранения. Оно выросло из обширной сети обществ и организаций взаимопомощи, рожденных в XIX веке инициативой рабочего класса.
Отцом-основателем Национальной службы здравоохранения был тогдашний член парламента от города Тредегар в Южном Уэльсе Анейрин Беван, министр здравоохранения в лейбористском правительстве. В его избирательном округе существовало Медицинское общество Тредегара, основанное в 1840 году и просуществовавшее до 1995 года. Оно предоставляло медицинскую помощь местным наемным рабочим, главным образом шахтерам и сталелитейщикам, но также (не в пример Национальной службе здравоохранения после 1948 года) заботилось о нуждах иждивенцев, детей, стариков, безработных, проживающих в районе, существуя на «многолетние добровольные взносы по три старых пенни с фунта зарплаты шахтеров или сталеваров... Из них оплачивались пять докторов, зубной врач, ортопед и физиотерапевт, чтобы заботиться о здоровье примерно 25 000 человек».
Вышедший на пенсию шахтер рассказал Питеру Хеннесси о том, что, когда Беван создал Национальную службу здравоохранения, они сначала «решили, что он хочет превратить всю страну в один большой Тредегар». На практике эта система здравоохранения с самого момента своего учреждения пребывала в непрерывном процессе реорганизации, но так и не снизошла до внедрения местного или федералистского опыта оказания медицинской помощи. И вот какая еще мысль приходит в голову после знакомства со случаем Тредегара: когда каждый труженик в городе делал добровольное отчисление на охрану здоровья всех местных жителей, расходы даже высококвалифицированных промышленных рабочих и отдаленно не напоминали обязательств по подоходному налогу. Но с тех пор как во время Второй мировой войны установилась полная занятость и была введена система автоматического вычитания подоходного налога, правительственная казна снимает сливки с тех денег, которыми некогда подпитывались местные инициативы. Если бы тредегарский пример местного налогового самообложения стал образцом для всей системы здравоохранения, эта повседневная неизменная потребность не оказалась бы заложницей финансовой политики центрального правительства.
Анархисты указывают на этот маленький локальный пример альтернативного подхода к делу медицинской помощи, чтобы обратить внимание на то, что социальная организация могла бы развиваться в другом направлении. В английском опыте есть и другой вариант, опробованный в 1930–1950-х годах в Южном Лондоне и получивший известность как «Пекхэмский эксперимент»: семейный оздоровительный клуб для занятий плаванием и спортом, оказывавший также медицинскую помощь. Эти и гораздо менее давние попытки изменить взаимоотношения на стыке универсальных общественных потребностей показывают острую необходимость поиска альтернатив двум крайностям: государственной бюрократии с одной стороны и индивидуальному корыстолюбию — с другой.
Анархисты верят, что после неизбежного разочарования будет вновь открыта альтернативная концепция социализма, и доказывают, что отождествление общественного благополучия с бюрократическим менеджеризмом на полвека задержало разработку других подходов.
Век назад Кропоткин отметил бесконечное многообразие «обществ взаимопомощи, тайных братств, деревенских и городских клубов, организованных для оплаты счетов докторов», созданное самопомощью рабочего класса. Во «Взаимной помощи как факторе эволюции» и в более поздней книге «Современная наука и анархизм» он провозглашает, что «экономическое и политическое освобождение человека должно будет создать новые формы их выражения в жизни взамен учрежденных государством». Кропоткин считал само собой разумеющимся, что «эта новая форма должна будет стать более народной, децентрализованной и близкой к племенному самоуправлению, чем того когда-либо сможет достигнуть представительное правительство». Он повторял, что мы будем вынуждены найти новые формы организации социальных функций, которые государство выполняет с помощью бюрократии, и что «пока это не сделано, ничего не будет сделано».
Часто высказывается мнение, что в результате современной личностной мобильности и мгновенной коммуникации мы все живем в нескольких глобальных деревнях; следовательно, концепция местного управления местными же услугами устарела. Но здесь следует избегать путаницы между общностью соседства и общностью интересов. Мы можем разделять взгляды людей на противоположной стороне Земли и при этом не знать, как зовут соседей. Но картина меняется на тех этапах нашей личной или семейной истории, когда мы разделяем интересы «пользователей» начальной школы, медицинского центра, местного магазина или почты. Тогда возникает, как подтвердит любой родитель, глубокий интерес к сугубо местным вопросам.
Альтернативные модели общественного контроля над местной системой услуг могли возникнуть вследствие народного разочарования в бюрократическом государственном патронировании. Анархисты верят, что после неизбежного разочарования будет вновь открыта альтернативная концепция социализма, и доказывают, что отождествление общественного благополучия с бюрократическим менеджеризмом на полвека задержало разработку других подходов. Так называемый частный сектор рад взять на себя заботу о здоровье тех граждан, которые могут оплатить его счета. Остальным гражданам придется довольствоваться минимальным набором услуг или заново создавать институты, уже прошедшие испытания в XIX веке. Нынешние анархисты считают свои методы более насущными, чем когда-либо, ожидая нового к ним обращения уже в силу того, что современное общество осознало ограниченность как социалистической, так и капиталистической альтернатив.
В некогда прогремевшей книге «Управленческая революция» Джеймс Вернем проследил переход контроля над крупными компаниями от собственников-акционеров к управляющим. Но другое, менее давнее изменение в принципах управления общественными службами любого рода ощущается, например, в системе образования. Это начало господства профессиональных управленцев, новых неоспоримых специалистов по учреждениям любого вида. Специалисты среднего класса, нашедшие свое призвание, скажем, в общественном здравоохранении, системе охраны окружающей среды, школах, университетах и предприятиях коммунальных услуг, попали в зависимость от того рода управленческого новояза, который использовался для произвола по отношению к рабочим профсоюзам. Владение этим гротескным жаргоном стало необходимым условием для назначения и продвижения на рынке труда, за исключением беднейших организаций с тяжелой монотонной работой, для которых старые претензии по поводу отсутствия стандартов, длительности рабочего дня, низкой заработной платы остаются справедливыми.
Новый менеджеризм имеет настолько непрочные основания и вызывает такое негодование среди людей, гордых своими профессиональными навыками (это верно также в отношении квалифицированных работников, вытесненных глобализацией), что новое поколение защитников демократических прав работников заставило его принять свой вызов. Авторы учебников по менеджменту уже заимствуют язык, если не идеи, анархистов. Для примера укажем на труды под названиями «Управление без менеджмента» или «Действие и существование: анархизм для делового администрирования».
Кажется, анархические теории неизбежно будут обновляться или изобретаться заново в сферах, о которых никогда не задумывались идеологи, пока люди в самых разных областях человеческой деятельности будут искать альтернативы незавершенности и несправедливости капиталистического свободного рынка и бюрократического административного социализма. Можно различить четыре принципа, на которых должна стоять анархистская теория организаций: они должны быть 1) добровольными, 2) функциональными, 3) временными, 4) маленькими.
Добровольными и функциональными они должны быть по самоочевидным причинам. Нет никакого смысла в защите индивидуальной свободы и пробуждении чувства ответственности, если мы продолжаем устраивать организации с обязательным членством и без четкого предназначения. Нужно помнить о тенденции любого учреждения, исчерпавшего свои функции, к продолжению существования. Следует строго соблюдать ограничение по времени существования, потому что постоянство — это один из факторов, вызывающих склероз артерий любой организации и выдвигающий на первый план выживание структуры или отстаивание интересов собственных служащих, а не лучшее исполнение своих явных функций. Наконец, они должны быть маленькими, так как в таких группах нет простора для развития тенденций к бюрократизации и иерархизации, присущих всем организациям.
Двадцатый век испытал разнообразные модели государственного социализма и позволил сделать вывод, что если правители достаточно беспощадны, то они могут выдать за социализм самый причудливый режим. Социализм вульгаризировался, но и анархизм постоянно страдает от широко распространенного представления о нем как о еще одной разновидности милленаризма — веры в конечный пункт истории, который будет достигнут «после революции», в период беспримесного счастья, когда будут решены все проблемы, преграждающие дорогу человечеству. В XIX веке анархистская идеология, как и другие вариации социалистической мысли, зачастую подразумевала что-то подобное, но я мало знаю в XX веке анархистов, которые бы с этим согласились. Как показывает трагедия Советского Союза, обещанный земной рай для будущих поколений оплачивается сегодняшними жертвами, о чем задолго до Октябрьской революции (в 1847 году) предупреждал друг Бакунина народник Александр Герцен:
«Если прогресс — цель, то для кого мы работаем? Кто этот Молох, который, по мере приближения к нему тружеников, вместо награды пятится и, в утешение изнуренным и обреченным на гибель толпам, которые ему кричат: „Осужденные на смерть приветствуют тебя“, только и умеет ответить горькой насмешкой, что после их смерти будет прекрасно на земле. Неужели и вы обрекаете современных людей на жалкую участь кариатид, поддерживающих террасу, на которой когда-нибудь другие будут танцевать… или на то, чтоб быть несчастными работниками, которые по колено в грязи тащат барку с таинственным руном и с смиренной надписью „Прогресс — в будущем“ на флаге? …Цель, бесконечно далекая, — не цель, а, если хотите, уловка; цель должна быть ближе, по крайней мере — заработанная плата или наслаждение в труде. Каждая эпоха, каждое поколение, каждая жизнь имели, имеют свою полноту, по дороге развиваются новые требования, испытания, новые средства…»
Социализм в XX веке регулярно обещал «прекрасное далёко», да только обещания так и оставались неисполненными, и новым поколениям, как настаивал Герцен, придется наметить собственные, более близкие социальные цели, которые, как надеются анархисты, будут структурироваться вокруг типов социальной организации иначе, нежели государственная машинерия.
Но поскольку часто высказывается убеждение, что анархизм не соответствует масштабам современного общества, для любой попытки построения анархистской теории организации становится жизненно важным понятие федерализма.
<…>