<…>

Органы власти и самоуправления, стихийно возникшие после 19 июля 1936 года, почти всюду именовались «комитетами», однако иногда можно встретить и обозначение «совет», особенно у авторов, которые относились к социальной революции критически или отрицательно. Ф. Боркенау осторожно говорит о политических комитетах как об «испанском зародыше системы Советов»; Бруэ характеризует их как «органы власти типа Советов», однако вслед за лидером ПОУМ А. Нином подчеркивает, что они так и не стали «подлинными Советами».

<…>

Испанские комитеты обладали целым рядом элементов прямой демократии типа Советов. Низовые избиратели были организованы на предприятиях, в кварталах и сельских общинах в базисные единицы и посредством всеобщего, равного и открытого голосования выбирали комитет, члены которого были в любой момент ответственны по отношению к тем, кто их избрал, и могли быть ими отозваны в любой момент. Институциональными признаками этой системы были императивный мандат и «право отзыва». Все важные решения комитетов (на местном уровне) были включены в структуру взаимодействия теми, кто их избрал, и принимались только в согласии с коллективом общины.

Разделение между «экономическими» и «политическими» вопросами было ликвидировано, хозяйственные решения признавались объектом политических дискуссий и споров. Социальные различия между избиравшими учитывались (более или менее верно) в комитетах на предприятиях — посредством представительства рабочих, административного персонала и техников; в «чисто» политических комитетах это проявлялось за счет пропорционального представительства различных организаций (профсоюзов, партий, союза арендаторов и т.д.).

В известной мере практиковалась своего рода ротация при занятии постов с целью обеспечить максимально широкое участие людей: в аграрных коллективах — путем ежедневной смены руководства рабочими группами, в промышленных коллективах — путем выбора фабричного комитета на шестимесячный срок. «Революционные комитеты» соединяли на местном уровне исполнительные, законодательные и юридические полномочия, которые (особенно последние) они — в зависимости от обстоятельств — могли делегировать специальным комиссиям и особым органам (например, «революционным судам»).

Однако практика комитетов демонстрирует и ощутимые отклонения от идеально-типической модели «системы Советов». Прежде всего, комитеты лишь в редких случаях развились из боевых революционных органов, которые в первой фазе революции заменили существовавшие государственные институты выражением интересов пролетариата, в объединявшиеся в федерации органы социалистического общественного устройства. Отсутствию координации на федеративно-горизонтальном уровне соответствовало и отсутствие структуры комитетов из делегатов, избиравшихся непрямым путем, которая заменила бы собой государственный аппарат. В отличие от ситуации в России между февралем и октябрем 1917 года, не было ни одного регионального или общенационального конгресса комитетов или же создания Центрального исполнительного комитета.

Центральные органы — Центральный комитет антифашистских милиций в Барселоне, Совет обороны Арагона, Народный исполнительный комитет в Валенсии и т.д. — не стояли во главе «системы» опиравшихся друг на друга и взаимосвязанных комитетов. Они возникли как компромисс различных социальных интересов посредством договоренности между руководящими органами участвовавших организаций, без консультации с соответствующим базисом; отдельные посты распределялись по заранее установленной пропорции. Отсутствие легитимации со стороны базиса и нарушение организационных принципов прямой демократии вели на более высоком уровне к тому, что тенденция к «устранению вождизма», к отождествлению между управляющими и управляемыми или полная ликвидация всякого господства оставались только целями.

Занятие общественно значимых позиций в крупных городах производилось посредством делегирования представителей профсоюзов и партий, а не с помощью выборов. Отсутствие демократических процессов принятия решений в городах находилось в очевидном контрасте с практикой волеобразования и демократическим участием в процессах принятия решений в сельских общинах.

<…>

Хотя члены политических комитетов, избранные прямым голосованием, всегда принадлежали к определенной организации (по крайней мере, источники по большей части упоминают лишь «организованных» членов комитетов), на местном уровне выбирались скорее «личности», нежели «списки», и избранные члены ощущали свою ответственность скорее перед теми, кто их избрал, чем перед своими организациями. По существу, анархисты из Национальной конфедерации труда (НКТ) и Федерации анархистов Иберии (ФАИ) и комитеты как революционные органы «власти» имели очень много общего; совпадение принципиальной позиции объясняется массовым представительством в комитетах анархо-синдикалистов и анархистов.

Комитеты и базис НКТ сходились в том, что они отвергали государство в своем антипарламентаризме, в подчеркивании федеративного принципа, в доверии к стихийности, творчеству и готовности к действию масс, во враждебности по отношению к бюрократии и иерархии, в стремлении свести господство к минимуму. Местные комитеты и комитеты на предприятиях черпали свою легитимность из демократических выборов; способ их образования и организационные механизмы функционирования позволяют считать их органами типа Советов, которые, однако, не развились в «систему» в масштабах общества в целом.

<…>

Замена государства системой опирающихся друг на друга, федеративно взаимосвязанных комитетов вытекала из концепции послереволюционного общественного устройства НКТ и ФАИ. Однако относительная самостоятельность комитетов и их сопротивление прямому влиянию на них со стороны вышестоящих органов профсоюзов усиливало в анархистских и анархо-синдикалистских органах негативное отношение к распространению организационных принципов базисной демократии на все возникшие благодаря революции органы.

<…>

И. Пуэнте в 1935 году в своей программно-теоретической работе «Либертарный коммунизм» подчеркивал, что «над местной организацией не должно быть надстройки, за исключением такой, которая выполняет особую функцию, какую не может осуществить местный базис». Сарагосский конгресс мая 1936 года повторил такое представление об организационной «надстройке» и потребовал создания федерации либертарных коммун на региональном и национальном уровне, с тем чтобы «иметь возможность осуществлять цели, имеющие всеобщее значение». Совокупность коммун должна была образовать Иберийскую конфедерацию автономных либертарных коммун.

Ход войны помешал осуществлению того, что НКТ понимала под «конструктивным представлением о революции». Правда, возникли региональные федерации аграрных коллективов. Но поскольку комитеты сами себя воспринимали прежде всего как революционные органы и гораздо реже — как органы руководства и координации базисных коммунальных единиц будущего пролетарского общественного устройства, то надлокальные объединения политических комитетов создавались значительно реже.

<…>

В анархистском проекте общества после революции не делалось различия между аграрными и промышленными коллективами, с одной стороны, и политическими комитетами — с другой, но лишь между «вольными коммунами» и «синдикатами». Но в месяцы, последовавшие за 19 июля 1936 года, НКТ столкнулась с новыми, не предусмотренными в ее теории органами — политическими комитетами, которые указывали на сохранение различия между «экономической» и «политической» сферами. Поскольку же во время войны лишь весьма редко говорилось о вольных коммунах, то для НКТ, очевидно, основы для реализации «либертарного коммунизма» еще не были созданы, и синдикалисты, как кажется, не стремились всерьез к соединению революционных комитетов на надлокальном уровне.

<…>

От «комитетов» — к «муниципалитетам»: отказ от демократической легитимации

Поскольку рабочие организации и партии либо были против комитетов, либо выступали за изменение способа назначения их членов, каталонскому правительству было нетрудно 9 октября 1936 года издать декрет, который распускал «по всей Каталонии все местные комитеты, независимо от их имени или обозначения, а также все местные органы, которые после повстанческого движения были призваны к жизни с культурными, хозяйственными и иными целями». Сопротивление этому декрету о роспуске рассматривалось как преступление, приравненное к государственной измене, и подлежало преследованию со стороны «народных судов».

В то же самое время Женералитат издал «Декрет о создании общинных советов», предусматривавший замену прежних комитетов новыми общинными советами, члены которых, однако, не избирались, а делегировались входившими в региональное правительство организациями пропорционально их представительству в Женералитате. Новая формула обосновывалась в преамбуле тем, что «чрезвычайные обстоятельства, которые переживает страна, <…> служат основанием для такой реорганизации структуры местной сферы, чтобы все партии и коллективы, сражающиеся на фронте и в тылу», были представлены в новых руководящих органах. В связи с невозможностью провести нормальные выборы, Женералитат расхваливал этот декрет как гарантию «политического равновесия и беспристрастности».

Он объявил, что при издании декрета руководствовался стремлением «непременно избежать любого партийного или персонального конфликта между комитетами и муниципалитетами или, в случае их возникновения, свести их к минимуму». Премьер-министр Ж. Тарадельяс охарактеризовал декрет как предпосылку и средство для «полной нормализации коммунальной жизни». Это оправдание не могло заслонить собой проблем, порожденных декретом. Наиболее явные трудности касались произвольного, декретированного единым махом, сверху, единообразного соотношения сил во всех общинных советах, утраты демократической легитимации и взаимоотношений между новыми органами и не желавшими распускаться комитетами. Коммунисты голосовали в кабинете против этого декрета, поскольку ощущали себя ущемленными им, и с самого начала сопротивлялись ему, хотя во многих общинах он обеспечивал им сверхпропорциональное представительство. Соперничество между отдельными антифашистскими организациями во многих местах возросло.

Кроме того, надо было прояснить отношение к местным революционным комитетам, которые де-юре были распущены, но де-факто игнорировали декрет о роспуске и не были готовы уступить взятые ими на себя полномочия новым органам. Поскольку они пользовались поддержкой базиса, их можно было распустить только с трудом, с помощью принудительных мер государства. Женералитат говорил лишь о «первоначальных трудностях с приспособлением», однако в реальности двоевластие общинных советов и комитетов продолжалось в течение месяцев, пока, наконец, новосозданные органы (не в последнюю очередь благодаря постоянным призывам НКТ к своим членам подчиниться декрету о роспуске) не сумели утвердиться вопреки революционным органам.

<…>

Комитеты как революционные органы зависели от общего хода революции: когда она с вступлением анархистов в центральное и региональное правительство в сентябре–ноябре 1936 года перешла в фазу «легализации», «правительственный фатализм» анархистов означал конец комитетов как стихийно созданных, революционных органов самоуправления и «власти». То, что произошло в Каталонии (вступление анархистов в правительство и последующий роспуск комитетов при поддержке министров из НКТ), через 2,5 месяца полностью повторилось на уровне страны. Четверо анархистов, вошедших в начале ноября 1936 года в правительство Ларго Кабальеро, могли наблюдать из кабинета, как местные комитеты, выступая как почти самостоятельные местные «правительства», проводили свою собственную «политику», не соблюдали декреты правительства и присвоили многие государственные функции.

В конечном счете анархистские члены кабинета согласились с поднятым с коммунистической и республиканской стороны требованием о роспуске комитетов. В конце 1936 года правительство Ларго Кабальеро распорядилось о роспуске комитетов и восстановлении общинных советов, в которые — как и в Каталонии — должны были войти все партии Народного фронта, включая профцентры.

Совет обороны Арагона

<…>

В аграрных частях Арагона, где, с одной стороны, гегемония анархистов была неоспорима, а с другой, сравнительное спокойствие на фронте предоставляло относительно хорошие условия для осуществления анархистского проекта организации, основополагающее анархо-синдикалистское представление о демократии на местном коллективно-экономическом уровне могло без труда быть реализовано на практике. Тем явственнее, чем в других местах, встал для НКТ и ФАИ вопрос о практическом осуществлении их организационного проекта прямой демократии на надлокальном уровне. Как следовало анархистам решить проблему необходимой региональной координации политической, хозяйственной и военной деятельности на теоретическом фоне их доктрины и на основе стихийно-революционных достижений первых недель?

После того как, вопреки всем ожиданиям, цитадель НКТ Сарагоса почти без борьбы попала в руки национальных вооруженных сил, республика в июле 1936 года за считанные дни потеряла большую часть Арагона. Эта потеря стала травмой для каталонских анархо-синдикалистов. Они с самого начала направили всю свою энергию на то, чтобы отвоевать Арагон и тем самым, по словам С. Лоренсо, «восстановить честь НКТ». Поспешно организованные в Барселоне колонны милиции двинулись на запад и в течение нескольких недель сумели вернуть половину Арагона, но не упорно обороняемую столицу.

Можно считать установленным, что продвижение анархистских милиций в значительной мере способствовало распространению аграрной коллективизации: случались факты применения силы в отношении мелких землевладельцев и враждебных коллективизации крестьян; анархистские милиции принимали в деревнях решительные социально-революционные меры, устранили власти и предоставляли деревенским собраниям избрать комитеты, которые почти исключительно состояли из анархистов. С другой стороны, верно и то, что огромное численное превосходство НКТ в сельском Арагоне было неоспоримо.

Подавляющее большинство безземельного сельского населения поддерживало курс анархо-синдикалистов на коллективизацию, и его не приходилось принуждать к вступлению в коллективы. Когда в первые дни восстания националисты одержали победу в провинциальных столицах Сарагосе, Уэске и Теруэле, в городах и деревнях последовала чистка прежнего республиканского управления, провинциальных собраний («дипутасьонес») и гражданских губернаторов. Очень скоро после отвоевания аграрных округов Арагона, по большей части анархистскими колоннами, стала очевидной необходимость эффективного управления. К тому же региону угрожал хозяйственный крах, поскольку каждая местность пыталась проводить политику автаркии, и экономические связи были прерваны.

Когда анархисты столкнулись в Арагоне с неожиданным вакуумом власти, перед НКТ и ФАИ — как и в Каталонии — встала организационная проблема революции. В деревнях региона комитеты по большей части взяли в свои руки хозяйственные функции, а местные советы — функции политической координации и руководства. Чтобы, с одной стороны, обеспечить эффективное хозяйственное сотрудничество, а с другой — координировать военные действия, нужно было как можно скорее создать какой-нибудь центральный орган. С учетом реального соотношения сил не приходилось сомневаться в том, что определяющую роль в этом органе будут играть анархисты.

Встал вопрос: будут ли «лидеры» НКТ и ФАИ отстаивать свою монополию на власть даже перед лицом собственного социального базиса и поделят ли лидирующие позиции в обход демократических норм внутри небольшой элиты, или же они предпримут попытку, в соответствии с «Конфедеральной концепцией либертарного коммунизма», создать федерацию ассоциаций производителей? В последнем случае региональный Совет вырос бы из организационной структуры типа Советов, которая состояла из базисных органов — демократически легитимированных аграрных комитетов и местных советов.

Когда НКТ в конце сентября 1936 года на конференции городских и деревенских комитетов в Бухаралосе приняла решение о создании центрального органа, она (по ее собственным данным) преследовала в том числе и намерение положить конец произволу каталонских колонн милиции, которые разместились в Арагоне как на «завоеванной территории» (Х. Аскасо). «Совет обороны», собравшийся впервые на заседание во Фраге в середине октября 1936 года, состоял, после провала переговоров с социалистами и республиканцами, из одних лишь членов НКТ: председатель — Хоакин Аскасо Будриа, юстиция и общественный порядок — Адольфо Бальяно Буэно, сельское хозяйство — Хосе Мавилья Вилья, информация и пропаганда — Мигель Хименес Эрреро, транспорт и торговля — Франсиско Понсан Видаль, образование — Хосе Альберола, экономика и снабжение — Адольфо Аснар, труд — Мигель Чуэка Картеро.

В первом воззвании регионального Совета его создание обосновывалось настоятельной необходимостью оказать защиту сельскому населению <…>; кроме того, следовало положить конец реквизициям продуктов и скота, чтобы не допустить «полного разрушения» региона. Колонны милиций должны были придерживаться предписаний Совета Арагона:

Создание этого де-факто регионального правительства анархистов соответствовало их путчистской традиции изолированно-нескоординированных действий. Арагонская региональная федерация не согласовала свои действия ни с региональным правительством Каталонии, в котором к этому моменту уже сидели и представители НКТ, ни с Национальным комитетом НКТ. То, что коммунисты не смирятся с этим свершившимся фактом, было легко предвидеть; но пока что — из-за их численной слабости в Арагоне — им приходилось прибегать к осторожному маневрированию.

В начале ноября 1936 года региональный Совет, перенесший свою резиденцию из Фраги в Монтехулию, запросил национальное правительство в Мадриде о признании и подчеркнул при этом, что «полностью отождествляет себя с правительством республики». Глава правительства Ларго Кабальеро и президент Асанья не слишком возражали против идеи регионального правительства, но потребовали включения в него организаций Народного фронта. Совет Арагона должен был выполнять функции гражданского губернатора и провинциальных собраний; в особенности на него было возложено обеспечение общественного порядка, восстановление промышленности и сельского хозяйства и поддержка ведения войны.

Новый состав Совета обороны, который был объявлен лишь 17 декабря 1936 года вопреки воле коммунистов, включал также представителей Республиканских левых, ВСТ, Компартии Испании и Синдикалистской партии. Однако НКТ сохраняла председательство и ключевые посты в этом органе, охарактеризованном ею как «заря нового этического и экономического порядка».

<…>

Хоакин Аскасо, который с декабря 1936 года уже носил титул «генерал-губернатора Арагона», должен был с января 1937 года именоваться «представителем правительства во всей отвоеванной области Арагона». В своем первом политическом заявлении он потребовал для Совета обороны «всей полноты свободы» для того, чтобы «создать новое, справедливое и гуманное общество». Совет понимал себя как «выражение революционной воли, труда и жертв арагонского народа». В его заявлении центральное место занимала верность коллективизации, хотя говорилось и об «уважении ремесленников и крестьян».

На этом заявлении отчетливо ощущалась печать анархо-синдикалистов: как социалисты, так и коммунисты и республиканцы вынуждены были в Арагоне на время отойти от своих представлений и присоединиться к представлениям обладавшей большинством НКТ. Непосредственное влияние Совета обороны на движение коллективизации оценить трудно, поскольку (по крайней мере до февраля 1937 года) коллективы действовали автономно. Значение Совета в первые месяцы состояло прежде всего в моральной поддержке коллективизации, а после февраля 1937 года — в необходимой координации коллективного хозяйствования. После своей легализации в декабре 1936 года региональный Совет смог приступить к восстановлению разрушенного хозяйства.

В последующие месяцы он организовал аграрное коллективное хозяйствование, торговлю с Францией, Чехословакией и Югославией, приобрел сельскохозяйственные машины на валюту, вырученную от продажи шафрана, и обеспечил объединение в феврале 1937 года всех сельскохозяйственных коллективов в единую региональную организацию. Руководящие органы коллективов («административные хунты») по большей части не совпадали с политическим руководством местности («местными советами»), однако большинство местных «политических» советов также находились под руководством анархо-синдикалистов.

Состав общинных советов, которые, согласно распоряжению республиканского правительства от 31 декабря 1936 года, после роспуска возникших летом 1936 года революционных органов пришли на смену стихийно образованным комитетам, свидетельствует, с одной стороны, о явном перевесе арагонской НКТ, а с другой — разоблачает лживость утверждений тех, кто говорил, что в Арагоне существует «диктатура» анархистов, не допускающих влияния какой-либо другой организации. Между мартом и июнем 1937 года 83 населенных пункта сообщили в официальной газете «Нуэво Арагон» о составе своих общинных советов, которые были не избраны, а составлены из представителей имевшихся в этих пунктах профсоюзов и партий пропорционально их численности.

<…>

Хотя Компартия с весны 1937 года вела ожесточенную кампанию в прессе против Совета Арагона, каталонское правительство с самого начала объявило о своей оппозиции против арагонской автономии, а правительство партий Народного фронта во главе с Хуаном Негрином не оставляло никаких сомнений в том, что не одобряет региональный Совет, где в большинстве по-прежнему была НКТ: этому фронту противников не удавалось всерьез поколебать позиции НКТ в Арагоне.

<…>

Во Всеобщий союз трудящихся (ВСТ) вступали прежде всего экспроприированные помещики, предприниматели небольших ремесленных предприятий, мелкие буржуа и «индивидуалистические» крестьяне, которые все вместе отвергали радикальную коллективизацию. Именно эти группы населения восприняли роспуск Совета обороны «с неописуемым энтузиазмом», как сообщил кабинету министр обороны Прието в августе 1937 года после поездки по Арагону.

В речи по случаю годовщины 19 июля Х. Аскасо указал на достижения Совета Арагона: построены новые дороги и улицы, налажена транспортная и телефонная связь, расширена сеть железных дорог. Аграрная коллективизация «в целом не была ни справедливой, ни красивой» и сопровождалась многочисленными недостатками, «но, несмотря на неловкости или неправильное начало коллективного хозяйствования, нельзя допустить недостойные нападки, которым оно подвергается, поскольку, хотят того или нет, за ним будущее». Аскасо еще раз подчеркнул, что «Пакт антифашистского блока», заключенный между Народным фронтом и Советом Арагона, передал Совету задачу предоставить крестьянам возможность «обрабатывать землю индивидуально или коллективно, чтобы избежать недовольства, которое, возможно, возникло в результате быстрых перемен в первый момент; но даже если Совет Арагона выступит в защиту мелкой собственности, он оставит в силе решения профсоюзов ВСТ и НКТ, чтобы предотвратить возвращение к вызывающей отвращение системе периода до 19 июля».

Коммунисты не ответили на это публичное признание со стороны Аскасо права на индивидуальную собственность (хотя и ограниченного). Но через несколько недель в своем органе «Френте Рохо» они утверждали: «Нет ни одного крестьянина, которого бы не принуждали вступать в коллективные предприятия. Кто оказывал сопротивление, тот подвергался террористическому наказанию — физическому и в отношении его мелкой собственности». Когда коммунисты выдвигали это лишенное всяких оснований утверждение, Совет Арагона был уже распущен. Коммунистические части во главе с генералом Э. Листером оккупировали регион и арестовали ведущих членов НКТ. Позиции анархистов были поколеблены.

Создание Совета Арагона представляло собой явный разрыв с прежней теорией и практикой анархизма. С самого начала Совет перенял все функции регионального правительства. Сами анархисты описывали его как «своего рода эквивалент Женералитата Каталонии на арагонской территории». Однако он отличался от Женералитата тем, что легитимность каталонского правительства основывалась на выборах Народного фронта в феврале 1936 года, а Совет Арагона мог опереться только на соглашение партийных и профсоюзных аппаратов и на санкционирование его со стороны центрального правительства. У него не было демократической легитимации. Ни его образование, ни его состав не соответствовали анархистским принципам: вопреки утверждениям его председателя Х. Аскасо, он вырос не из свободных выборов местных и окружных комитетов: при его создании немаловажное влияние оказали лидеры анархистских отрядов и колонн (прежде всего Буэнавентура Дуррути).

В самой НКТ Совет обороны и поддерживавшаяся им Федерация аграрных коллективов Арагона не были свободны от критики. На собрании профсоюза в середине сентября 1937 года в Каспе НКТ приняла решение более строго наблюдать за коллективными хозяйствами. Принятое на конференции арагонских коллективов в феврале 1937 года правило об исключении всех «индивидуалистов» из снабжения через местные кооперативы НКТ было отменено в пользу более примирительного отношения.

Когда 11 августа 1937 года официальный государственный бюллетень сообщил о роспуске Совета обороны, процесс «реставрации» центральной власти государства достиг своего апогея. Если в первые месяцы войны распространение революционных структур и борьба с ними происходили параллельно, то с мая 1937 года чаша весов окончательно склонилась в пользу восстановления авторитета государства. Уже 2 месяца спустя после начала войны ведущие анархо-синдикалисты и левые социалисты — прежде всего Х. Пейро и Ф. Ларго Кабальеро — подчеркивали необходимость учитывать реакцию зарубежных держав на революцию в Испании.

1 октября 1936 года Центральный комитет антифашистских милиций Каталонии был включен в каталонское военное ведомство и тем самым распущен. Отряды порядка различных организаций были слиты в Милиции по тыловой бдительности и подчинены Министерству внутренних дел. С призывом двух военнообязанных призывных возрастов в соответствии с предписанием 29 сентября был начат процесс «милитаризации» милиций. 9 октября в Каталонии были отменены местные революционные комитеты, замененные общинными советами.

В конце октября Совет обороны Арагона превратился из революционного органа в правительственный орган, легализованный Ларго Кабальеро. Высший совет безопасности объединил политическую полицию, розыскной отдел и контрразведку под председательством назначенного правительством генерального директора. Ведение войны уже в 1936 году было централизовано и подчинено Хунте милиций. Народный исполнительный комитет Валенсии и Комитет общественного благополучия, как и многие другие «правящие» комитеты, были частью лишены полномочий, частью распущены, по большей части превращены в «общинные советы» по распоряжению от 31 декабря 1936 года.

В конце апреля 1937 года Ларго Кабальеро распорядился о роспуске Хунты обороны Мадрида, которая в ноябре 1936 года организовала оборону города. После боев в мае в Каталонии центральное правительство взяло на себя верховное командование над силами охраны порядка и в этой части страны; каталонская автономия была урезана, газеты и радиостанции подвержены цензуре.

После смены республиканского правительства в мае 1937 года влияние левых сил существенно падало, и одновременно началась ловкая, инициированная главным образом коммунистами и поддержанная правыми социалистами и республиканцами кампания против Совета обороны Арагона, большинство в котором имела НКТ. Заявлялось, что это «кантональное образование» должно подчиниться авторитету правительства. В начале августа организация арагонских партий Народного фронта, стоявшая под влиянием коммунистов, выступила с критикой политики Совета Арагона и потребовала смещения его председателя.

Обвинения против «произвола» Совета и его «беспорядочных действий вызвали неожиданное единодушие. Детали каждой жалобы заставляли содрогаться». Социалистический министр внутренних дел Сугасагоитиа, постоянно добивавшийся роспуска Совета обороны, приказал одному «другу, вызывающему его полное доверие», провести расследование, в соответствии с которым «жалобы на 80% оказались оправданными». По поручению главы правительства Негрина министр внутренних дел подготовил декрет о роспуске, который был одобрен кабинетом, но до поры положен под сукно. Правительство опасалось, что опубликование декрета вызовет вооруженное восстание анархистов, имевших в Арагоне три дивизии и собственные силы обеспечения порядка.

Министр обороны Прието (ИСРП) предложил послать «вооруженные силы, которые должны быть в состоянии гарантировать осуществление решения правительства». Согласно описанию тогдашнего коммунистического подполковника Листера, получившему поручение осуществить военную экспедицию, Прието в разговоре 5 августа 1937 года (к этому времени кабинет уже одобрил роспуск Совета) приказал ему принять все подготовительные меры и доложить ему (Прието) о завершении военных приготовлений, с тем чтобы декрет о роспуске мог быть опубликован в правительственном бюллетене. Прието якобы приказал Листеру, «не обращая внимания на бюрократические или легалистские формальности, ликвидировать всех, кого я сочту нужным, поскольку за мной стоит все правительство».

6 августа коммунистические части были сосредоточены вокруг Каспе, резиденции Совета обороны; Листер разместил свою штаб-квартиру во дворце Чакон в 4 км от Каспе и связался с начальством. Поскольку Совет обороны пользовался тем же телеграфом, что и Листер, он получил в ночь с 10 на 11 августа зашифрованное, но понятное известие о том, что на следующий день декрет о роспуске будет опубликован. «Была объявлена тревога, и началось безумное бегство членов «анархистского правительства» и их помощников <…>. Ненавистный народу Совет Арагона развалился без единого выстрела» (утверждал Листер). За последующие дни были арестованы сотни анархистов, члены НКТ были исключены из общинных советов, многие коллективы разрушены, а их земли реприватизированы, орган Совета обороны «Нуэво Арагон» запрещен и заменен коммунистической газетой «Эль Диа», хранилища зерна взломаны и разграблены, введен военный налог.

Правительство в декрете от 11 августа 1937 года обосновывало роспуск Совета обороны необходимостью «сконцентрировать авторитет государства»: раскол власти негативно сказывался на ходе войны; в то время как в других частях Испании влияние правительства восстановлено, «Арагон все еще находится на обочине этой тенденции к централизации». Поскольку в Арагоне к тому же разразился «кризис авторитета», эта часть страны должна была снова быть подчинена центральному правительству. Генерал-губернатором стал левый республиканец Хосе Игнасио Мантекон, который, еще будучи политкомиссаром на Гвадалахарском фронте, симпатизировал коммунистам, а после войны в эмиграции вступил в ИКП. Роспуск Совета обороны Арагона не только был концом последнего органа власти анархистов, но и означал, кроме того (из-за распространения разрушения коллективов), окончательное насильственное прекращение наиболее продвинутого эксперимента с аграрной коллективизацией на испанской земле. Пагубные аграрно-хозяйственные последствия этого разрушения известны, и здесь нет нужды объяснять их подробнее.

Реакция анархистов на роспуск Совета обороны была на удивление слабой: даже министр внутренних дел Сугасагоитиа с облегчением констатировал, что «декрет был осуществлен с куда меньшей стрельбой, чем опасались». ФАИ подчеркивала несколько месяцев спустя, что она удержала своих членов от вооруженной реакции, чтобы избежать риска новой гражданской войны в собственном лагере.

Свою роль в бросающейся в глаза пассивности анархистов наверняка играло и еще одно соображение: после падения Ларго Кабальеро, с которым они связали свою политическую судьбу, они в мае 1937 года вышли из правительства, однако вскоре (под воздействием постоянного роста коммунистического влияния и малой возможности своей организации влиять на решения правительства) начали раскаиваться в этом и надеялись благодаря своей политической благонадежности вновь получить место в правительстве. Не исключено также, что верхушка НКТ и ФАИ все еще питала скрытое неодобрение в отношении Совета обороны, созданного без согласования с анархистскими организациями и отчасти вызвавшего серьезное недовольство в либертарном лагере, и сознательно допускала его роспуск. По меньшей мере спокойный, обходительный тон, в котором делегация Национального комитета НКТ вела переговоры об освобождении арестованных анархистов с новым генерал-губернатором Х.И. Мантеконом, не создает впечатления негодования в руководстве НКТ.

Роспуск Совета обороны был не только дальнейшим шагом к восстановлению государства, но и к тому же значительным успехом коммунистов и их правосоциалистических и республиканских союзников в расширении своих властных позиций. Идеологические противоречия, существенно возросшие за последние месяцы и снова и снова разрешавшиеся с применением вооруженной силы, натолкнулись на стремление правительства к централизации государственной власти и, несомненно, стали важным фактором, обусловившим роспуск Совета Арагона.

Отсутствие политической реакции анархистов проливает яркий дополнительный свет на их политическую наивность. Хотя коммунистический генерал Валентин Гонсалес (Эль Кампесино) еще весной–летом 1937 года разрушил коллективы в Новой Кастилии, хотя аграрным и промышленным коллективам чинились всё большие административные и финансовые препятствия, а с мая 1937 года революционные силы подвергались произвольным преследованиям, левое крыло ВСТ, НКТ–ФАИ и ПОУМ (Рабочая партия марксистского объединения), на свою беду, так и не договорились о совместной оппозиции против политики Народного фронта.

В этой связи следует рассматривать и роспуск Совета обороны. При этом в общем контексте вопроса о власти, который в конечном счете возобладал над всем, вопрос о том, хотело ли правительство роспуском Совета помочь принуждаемым к коллективизации работникам сельского хозяйства, отступает на задний план по сравнению с куда более далеко идущим вопросом о функции и месте этого действия, обусловленного властно-политическими, а не (как утверждала в его оправдание компартия) военными или экономическими соображениями.

Откат революции: анархизм в обороне

Повернувшись 19 июля 1936 года против полной реализации своей Концепции либертарного коммунизма, анархисты сделали возможной не только постепенную интеграцию синдикализма в государственную систему, с которой он вел до тех пор борьбу. Они допустили то, что на место «революционного нетерпения», проявившегося всего за несколько недель до этого на конгрессе в Сарагосе, пришла готовность к сотрудничеству. Эта готовность, правда, диктовалась реалистическими соображениями о необходимости победы в войне и выражалась в многочисленных союзах и пактах с другими партиями и профсоюзами, но — вследствие отсутствия у анархистов политического опыта — она привела не только к фактическому отказу от конечной либертарной цели вольного коммунизма, но, более того, к экономической маргинализации и политической изоляции организованного анархизма.

Под лозунгом национальной обороны и «национально-революционной» войны против международного фашизма крайне левым был очень быстро навязан социальный мир, который они, не имея реализуемых альтернатив, вынуждены были принять. Принцип провозглашавшейся партиями Народного фронта конституционной законности смог постепенно утвердиться в противовес радикально-демократически истолкованному принципу народного суверенитета. Ужесточение ведения войны и оттягивание ее конца высветили внутреннюю слабость революционного движения, вытекавшую из особого соотношения классовых сил, и способствовали его поражению.

В первые месяцы после начала войны пролетарские организации действовали внутри в значительной степени недееспособного комплекса организаций и институтов, частью унаследованных из эпохи до 19 июля, а частью созданных заново после военного мятежа. Коммунисты и республиканцы — особенно перед лицом военных поражений — смогли подкрепить свое требование о централизации принятия решений, ликвидации революционных органов власти и расширении компетенций государственных инстанций аргументами о том, что необходимо функциональное и эффективное согласование новых элементов хозяйственной структуры и политической системы. Слишком поздно революционные силы поняли, что осуществление этого требования не только должно служить улучшению тяжелой военной ситуации и, тем самым, общереспубликанским целям, но и призвано стать средством консолидации и расширения власти тех сил, которые не были заинтересованы в дальнейшем ускорении социальных и политических перемен.

Руководство НКТ и ФАИ слишком долго не замечало «неустранимую взаимосвязь экономического и политического действия на любой, но особенно на революционной стадии пролетарской классовой борьбы». В социально-политическом контексте испанской гражданской войны, когда государство все больше вмешивалось в социальную и экономическую сферу, анархисты в те решающие, судьбоносные с властно-политической точки зрения месяцы не обратили внимания на сферу государственной политики, что помешало им выявить главные проблемы. Руководство НКТ и ФАИ упустило возможность перевести стихийный массовый подъем в июле 1936 года в организованные формы, которые обеспечили бы гарантию сохранения революционных завоеваний и создали бы организационно-структурные предпосылки для продолжения уже заблокированного революционного движения.

По мере того как революция институционализировалась, она отдалялась от своих первоначальных радикально-демократических идей и, при активном содействии партий Народного фронта под руководством компартии, отодвигала все дальше рубежи социальной революции. Высшие анархистские инстанции находили «убежище в абсолютном недеянии», но тем самым лишь способствовали становлению сильного государства. Важнейшими этапами на этом пути были строительство новой Народной армии в традиционно-милитаристском стиле, без серьезного упоминания возможности тактики герильи, создание мощного полицейского аппарата под правительственным контролем, замена местных революционных комитетов назначенными «сверху» административными органами, финансовые (с помощью ограничения кредитов) и силовые (посредством насильственного разрушения) помехи коллективизации. Троцкист Пауль Тальманн уже в начале 1937 года выразил этот процесс короткой формулой: «Сталинизм плюс реформизм и буржуазия готовят пролетарской революции могилу».

В конечном счете это был конфликт между сконцентрировавшим все властные полномочия государством и обществом, защищающим свои автономные сферы. В основе его лежало противоборство между революционным синдикализмом и партиями, ориентированными на формальную парламентскую демократию, столкновение между комитетами и самоуправлением, с одной стороны, и профсоюзной иерархией и бюрократией — с другой. Руководящие органы анархистов вскоре после 19 июля 1936 года отказались от своей давно провозглашавшейся цели разрушения государства и «революционно-полубессознательно» приняли значительное участие в восстановлении государственного аппарата.

Льюис Компанис рано распознал «реформистские» тенденции в руководящем слое анархистов и сумел их использовать. Поздней осенью 1936 года он выражал надежду на то, что «анархистские массы не выступят против благоразумия своих руководителей». Именно это «благоразумие» национальных и региональных комитетов анархистов открыло путь движению, которое вело к участию ведущих анархистов в правительстве, к заимствованию правительственного образа мышления лидерами и заимствованию иерархических структур профсоюзными организациями при одновременном сокращении внутрипрофсоюзной демократии, к отчуждению между принимающими решения органами, придерживающимися все более оборонительной тактики, и радикальными рядовыми членами.

Постепенно утвердился бюрократический стиль профсоюзного руководства, который (при растущей централизации принятия решений) был направлен против собственной инициативы нижестоящих органов и рядовых членов. Элемент стихийности все больше отступал на задний план по сравнению с координацией и единством действий в национальном масштабе.

Внутри профсоюза нарастала дистанция между бюрократическим слоем, которому всегда принадлежала инициатива, и все более пассивной массой, чье периодическое возмущение (как в мае 1937 года) могло подавляться профсоюзной олигархией, представлявшей уже свои собственные интересы. «Промежуточное» социальное положение руководящих кадров толкало их на компромиссы и примиренчество, которые мешали полному осуществлению нового, основанного на прямой демократии типа отношений производства и самоуправления, который обозначился в первые недели войны.

«Базис» НКТ уже очень рано стал остро чувствовать процесс обособления высших комитетов. Поздней осенью 1936 года недовольство среди анархистов выросло уже до попытки восстания против собственной организации. И в анархистских органах печати (например, в каталонской «Руте»), и в брошюрах громко звучала критика «министериализма» НКТ и ФАИ, хотя (по причине внутрипрофсоюзной цензуры, предоставлявшей мало возможности высказываться оппозиционным голосам) определить объем и глубину возникшего кризиса доверия не представляется возможным.

Характерной для критики в адрес руководящих анархистских органов можно считать появившуюся, вероятно, в конце 1937 года брошюру трех анархистов — Сантаны Калеро, Северино Кампоса и Пейратса. Она обвиняет «вождишек» в предательстве «идеологических принципов анархизма». Авторы выступают против того, что под предлогом «так требуют обстоятельства» нарушается «самое сокровенное и важное в анархизме», а «вонючие плоды политики вредят легким и уму великанов НКТ и ФАИ». Они понимают себя как рупор «преобладающей оппозиции сознательной части либертарного движения» и предрекают в самом ближайшем будущем свою независимость от «государственной и централистской удавки». Их критика направлена, с одной стороны, против «идеологической дезориентации» и «анархо-ленинистов» внутри анархистского движения, а с другой — против «авторитаризма», не допускающего иных мнений внутри анархистского лагеря:

Критика Сантаны Калеро не только говорит о кризисе доверия между анархистскими лидерами и базисом, но и помогает ответить на вопрос, почему мощные синдикалистские и анархистские организации оказались не в состоянии защитить революционные завоевания или даже расширить их. Безусловно, значительная часть рядовых анархистов, процент которых, однако, невозможно подсчитать, чувствовала, что она и ее революционные цели преданы вождями, и постепенно уступала аргументам в пользу умеренности и сдержанности, которые излагали им ее представители в правительстве и в других официальных институтах во имя государственных интересов и с учетом международного положения. Не имея ясного руководства, революционный зародыш, носители которого испытывали сильную идеологическую неуверенность, ушел в песок.

<...>

Верны ли сделанные в 1974 году Федерикой Монтсени ретроспективные замечания о проигранной войне: «Утрата доверия и иллюзий в значительной мере способствовала поражению в войне» и «Рабочие не видели в НКТ гарантию для их революции», в которых она констатирует утрату доверия внутри анархистского движения, для анализа поражения республиканцев? Это требует специального исследования, выходящего за рамки этой работы.

Перевод с немецкого Вадима Дамье

Фотография на обложке: Universal History Archive / Getty Images