(Само)сознание государства

Мы можем поставить вопрос так: всегда ли люди нуждались в каком-то управлении; будут ли они всегда нуждаться в управлении; носит ли это управление непременно, если уж оно будет, политический характер; есть ли разница между политическим и неполитическим управлением?

В последнее десятилетие для специалистов становится все более и более сомнительным, можно ли русское слово «государство» так уж спокойно и однозначно переводить теми словами или использовать его для перевода тех слов, которые мы знаем в европейских языках: немецкое Staat, итальянское stato, или state, или état. И тем более — насколько оно годится для перевода старых слов, таких как res publica (латинское слово) или «полития», Πολιτεία, если брать греческий язык.

Мы знаем, что из древности (например, от Аристотеля, что потом воспроизводилось у других авторов в очень близкой форме) идет определение человека как существа общественного, значит, существа политического, то есть живущего в сообществе других людей. Он живет вместе с другими людьми, потому что ему одному довольно тяжело.

А поскольку мы знаем, что человек рождается слабым, он не во всем может разобраться сразу; даже когда он взрослеет, ему нужны какие-то навыки, ему нужны наставления. Пока он ребенок, он нуждается в помощи других; когда он взрослеет, он нуждается в политическом управлении. Людей много, есть более опытные, есть более способные, есть менее опытные и менее способные — так возникает политическое управление.

Когда мы говорим по-русски «государство», мы думаем: из какого слова оно образовалось? И мы понимаем, что, в общем, ничего, кроме слова «государь», нам в голову не приходит: государь, у него есть государство; дальше с этим деваться нам некуда. А когда мы обращаемся к тому или иному европейскому языку, мы видим все время одно и то же слово. Было латинское слово status, которое потом стало использоваться в вульгарной, обиходной латыни, в политическом языке, когда статусами могли называть разного рода образования, имевшие политический характер. Уже у итальянцев в эпоху Возрождения появляется слово stato, а также довольно интересное и имевшее очень непростую, в высшей степени занимательную судьбу словосочетание Ragione dello Stato, то есть «разум государства», — буквально это те основания, на которые ориентируется некий государь, или те причины, в силу которых он действует как глава этого политического образования.

Когда Макиавелли говорит в «Истории Флоренции» про своих выдающихся сограждан, он говорит про самого себя в одном из последних писем: «Я любил Родину больше, чем спасение души». Если ставится вопрос так, то дальше, конечно, еще необходимо лишь два-три шага, и выяснится, что в некоторых случаях тем, кто желает блага своей Родине, своему городу, своей, как привычно иногда еще могут говорить, республике, полезно бывает вести себя недобродетельно: обманывать сограждан, притворяться, использовать разного рода хитрости.

А граждане — какими должны быть они? Они должны быть по-прежнему добродетельными. В чем заключается добродетельность? В том, что, в общем говоря, не нужно «вякать», а нужно понимать, что есть вещи поважнее, чем эта демонстративная добродетель, потому что тот, кто действует, возможно, действует и как злодей, как хитрец, как исчадие ада. Но почему? У него для этого есть основания. Это и есть stato — то новое, чего не было раньше, то, что превосходит и отдельного человека, и группу людей, и даже группу властителей и оказывается какой-то независимой, отдельной политической реальностью.

Рождение современного государства

В Англии, переводя слово res publica на английский язык, говорят commonwealth, это буквально в точности означает то же самое, что res publica по-латыни. Они продолжают держаться за эту терминологию, но уже подступает сильный, новый способ словоупотребления, уже идет в ход новое понятие. И мы его встречаем, конечно, у величайшего англоязычного теоретика и политического философа — у Гоббса. И когда он говорит, как появляется государство, каково рождение государства, рождение великого Левиафана, он использует слово state. Слово «государство» является для него одним из важнейших.

Что такое государство? Оно собрано из граждан, собрано из людей. Знаменитая картинка, на которую все и всегда ссылаются, фронтиспис «Левиафана» — это тело Государства, огромного человека, составленное из маленьких фигурок. Государство образуется за счет того, что люди сходятся вместе, собираются вместе, и, заключив общественный договор, они образуют государство: большое тело, составленное из меньших тел, искусственное тело государства, составленное из естественных тел людей. У этого тела есть невозможный без него, но очень самостоятельный орган, его глава, его репрезентативное лицо — это суверен. Суверен — это тот, без кого все бы рассыпалось; суверен — это тот, кто обладает абсолютной властью; суверен — это тот, кому вручаются в ходе общественного договора главные права, и поэтому он становится абсолютно независимым от всех остальных людей.

Поскольку технически он не может все время управлять один, он передает значительную часть своих полномочий своим министрам, своим судьям, своим университетским, школьным учителям, своим священникам, то есть всем тем, кто получает соответствующие полномочия, кто авторизован выполнять функции суверена в государстве.

Суверен — это тот, кто больше ни на кого не завязан, никому не подчинен, ни императору, ни Папе. Он не связан никакими соображениями высшего порядка, ему невозможно предъявить никакие иные резоны. Он сам самодовлеющий, он вырван из всех других отношений, как некоторая цельность замкнутого в себе, в своих рамках, в своих территориальных границах народа. Здесь располагается нация, она — политический народ. Это и есть рождение современного государства.

Гоббс предложил конструкцию, которая казалась ему не только сильной, но и единственно возможной. Он не представлял себе, как может быть иначе. Он понимал, что если он сконструирует государство просто как аппарат насилия, то тогда произойдет то, что уже на его глазах происходило в истории Англии («Государство» было написано в период гражданской войны): возмущенные граждане, воспринимающие суверена как насильника и весь его аппарат тоже как аппарат насилия, свергнут его ради того, чтобы установить собственную власть над самими собой или же какую-то более справедливую и лучшую власть. Поэтому нужно было что-то добавить сверху, или, лучше сказать, что-то добавить сбоку к этому насилию. Люди не должны были воспринимать это как насилие, они должны были воспринимать государство как правильное, справедливое, единственно законное; следовательно, надо было и воспитать их в таком русле.

Поэтому суверен — это не только тот, кто имеет высшую силу, но и тот, кто имеет высшее право. И признание этого права — столь же необходимая составляющая всей конструкции, как и подчинение этой силе.

Аппарат государства

Это аппарат в буквальном смысле слова, технический аппарат, который необходим для того, чтобы управлять финансами, технический аппарат полиции. Также это юриспруденция, потому что это суды, это образование, которое также требует квалифицированных кадров. Государство выступает как нечто отчужденное от основной массы населения. Это очень большая проблема, и, возможно, одним из последних, кто пытался оставить философию государства, теорию государства, понимание государства на этих старых рельсах, был Гегель, «Философия права» которого — значительный и очень важный ресурс для данной теории и ценный памятник мысли.

Гегель пытается построить такую концепцию, в которой человек, с одной стороны, был бы, как вполне современный человек, независим во многих своих делах: он независим от государства, от государственного вмешательства в своей семье, он занимается своими частными делами, преследует свой частный интерес в области экономики. С другой стороны, по Гегелю, те же самые люди, которые преследуют частный интерес, еще и являются, помимо всего прочего, гражданами государства. Они понимают, что состояться по-настоящему, в подлинном смысле этого слова, они могут только в политической общности. Этой политической общностью является государство.

Сверхличное политическое истинное существование гражданина — это государство. Он не просто тот, кто отдает службе или даже какому-то официальному служению часть времени, а все остальное время абсолютно свободен, но он в высшем смысле слова гражданин. Причем сознательный гражданин.

Если мы от этого отойдем, если сделаем следующие шаги уже в более близкую для нас эпоху, мы обнаружим, что, например, в XX веке огромную популярность и большое влияние на умы приобрела концепция Макса Вебера.

Собственно, существует две конкурирующих концепции государства — одна марксистская, другая веберовская, — это опорные точки для понимания всего того, что происходило впоследствии с самим государством и с пониманием государства в XX веке. Для Маркса государство — это способ навязывания своей воли одним классом другому или другим классам.

Как бы демократически это все ни выглядело, на самом деле буржуазное право и буржуазное государственное устройство — это лишь возможность и право решать, кто и как на протяжении следующих нескольких лет будет подавлять народ в парламенте, говорит Маркс.

Другой важный для нас автор, которого ни в коем случае нельзя упускать из виду, — это Макс Вебер. Он говорит в нескольких своих работах, написанных в основном после Первой мировой войны, в 1919-м, 1920 году, что государство — это такое сообщество, которое на определенной территории, в определенной географической области с успехом претендует на монополию осуществления легитимного физического насилия. Или просто легитимного насилия. Государство — это то, что может в буквальном смысле слова добраться до тела человека. Государство добирается до тела.

Добирается до тела для чего? Для принуждения. Государство — то, что принуждает. Для чего принуждает? Для обеспечения порядка. Важнейший признак современного государства — четко очерченные территории. Дальше: на этой территории действуют его законы, его суверенитет, на этой территории некоторая небольшая группа людей устанавливает определенного рода правила. Порядок — это навязанный порядок. Почему порядок не рушится? Потому что те, у кого есть эта власть, сильнее тех, кто им подчиняется.

Современные государства возникают за счет того, что многообразные сообщества, обладающие средствами господства, эти средства господства теряют. Государство их экспроприирует, оно сосредотачивает их у себя, оно становится монополистом, и одновременно все остальные вступают в некоторые отношения с этим государством. Они оказываются гражданами, которые либо в результате некоторой легальной процедуры признают, что тот, кто над ними сейчас, имеет все основания ими править. Либо они в ужасе, они в смятении, и тут приходит харизматический лидер, как у нас сейчас принято говорить, и он их всех спасает. Они говорят: да, неважно какие там процедуры, неважно что, мы тебе верим, ты веди нас.

Плебисцит, то есть массовое волеизъявление, готовность подчиняться тому, кто вызывает наибольшую приязнь людей, тому, кому они доверяют в высшем смысле, с кем связан некий продолжительный аффект, доверие, восхищение — то, что мы теперь, вслед за Вебером, привыкли называть харизмой. Харизматический вождь, лидер, президент, как его ни назови, получает доверие массы, и это позволяет ему в свою очередь ставить задачи перед техническим аппаратом современного государства, который не может и не должен быть низвергнут — потому что несет его или ставит ему задачи, сообщает ему легитимность харизматический вождь.