Текст

Марат Гельман. Как продавать искусство

Самый известный галерист постоветской России Марат Гельман в середине 2000-х объяснил, как функционирует местный рынок современного искусства.


В России актуальное искусство появилось в конце 1980-х, однако в нашей стране оно, хотя и ориентировалось на западный рынок, никогда не было отстроено как сектор экономики, не имело инфраструктуры. Наш художественный рынок не достиг среднего европейского и тем более американского уровня развития (кстати, 70 % мирового рынка произведений искусства сосредоточено в Нью-Йорке). И поэтому у нас он является объектом спекуляций: то превозносится его якобы фантастическая ликвидность, то, наоборот, раздаются высказывания о бесперспективности построения арт-рынка в России. Истина, как обычно, находится посередине. <...>

Существование арт-рынка напрямую зависит от существования среднего класса.

Сначала средний класс вкладывает деньги в недвижимость, машины, ценные бумаги. И только после этого он начинает приобретать искусство. Но если, покупая, например, машину, мы отдаем себе отчет, что у нее есть себестоимость и есть цена, которая определенным образом соотносится с себестоимостью, то с искусством все гораздо сложнее. Цена на искусство не вырастает из себестоимости, и ценовая политика – одна из главных трудностей, с которыми сталкиваются участники арт-рынка в России.

Существование арт-рынка напрямую зависит от существования среднего класса.

Другая сложность: в силу того что мы были изолированы от мирового современного искусства, покупатель предпочитает искусство старое. Если проверено временем – значит, искусство. Это вызывает перекос в ценах. К примеру, голландцы, которые в Европе не очень ценятся, потому что на рынке их много, здесь стоят гораздо дороже. Нужно объяснять, что лучше купить перспективного современного художника, чем хорошо знакомое старье.

Важно, чтобы покупатель не остался просто покупателем, а стал коллекционером. Сейчас эта категория потребителей начала проявлять себя на художественном рынке, тогда как еще несколько лет назад в России работы покупали в основном для украшения стен. В некоторых организациях доходит до абсурда: покупкой произведений искусства занимаются те же, кто отвечает за чистоту и порядок в офисах. У них задача: купить красивые цветочки и им под стать – красивые картинки. Однажды одна высокопоставленная сотрудница Сбербанка сказала мне: «Нам нужны такие картины, с которых можно стирать пыль мокрой тряпкой». <...>

Сегодня в России художниками себя считают около пятидесяти тысяч человек.

Только на аренду залов в Центральном доме художника ежедневно тратится 3 тыс. долларов; в самом лучшем случае только 3 % этих денег расходуются на тех самых 50 художников, творчество которых потенциально ценно для истории. Система галерей и музеев актуального искусства отбирает человек сто пятьдесят, а потом треть из них отбирает время.

Есть традиционная система критериев: талант, перспективность (молодость), внутреннее содержание (есть что сказать). В ХХ веке установилось новое, достаточно жесткое требование: художник должен существовать в контекстах.

Первый контекст – история искусства. Художнику следует помнить, что до него уже были созданы миллионы произведений искусства и должны быть какие-то основания для того, чтобы к этим миллионам прибавилось еще одно творение. Он должен стремиться стать частью сегодняшнего всемирного контекста. Сегодня арт-мир задает систему координат, в которой художник ищет свое место.

Сегодня в России художниками себя считают около пятидесяти тысяч человек.

Второе – он должен быть в контексте здесь и сейчас. Современная художественная среда – это мощный коммуникативный процесс, и, чтобы участвовать в нем, надо владеть современными языками. Для меня также важно, чтобы работа была актуальной, четко фиксировала время, когда она создана.

И третье – мастер не должен повторяться: ему необходимо удерживать рамку собственного творчества, т. е., с одной стороны, быть узнаваемым, а с другой – развиваться, выстраивать свое творчество как некую стратегию. <...>

Музеи, галереи, фонды выступают как посредники между произведением искусства и покупателем. Они выполняют экспертную функцию (отбирают художников, выстраивая иерархию), а также и забирают произведения с рынка в свою коллекцию, т. е. играют роль «утилизатора». О последней – подробнее.

Для шедевров современного искусства жизненно важен механизм утилизации.

Рынок всегда заинтересован в том, чтобы увеличить объем продаж, но художественный рынок отличается от любого другого тем, что утилизация предлагаемого этим рынком товара не происходит никогда. Торгуя пиджаками, мы знаем, сколько нужно пиджаков, чтобы насытить рынок, через сколько лет они придут в негодность и понадобятся новые, т. е. мы можем заранее рассчитать объем продаж. Более того, мы можем искусственно провоцировать спрос. Скажем, хороший пиджак можно носить лет десять, что совершенно невыгодно производителю. В этом случае на помощь приходит механизм моды, и покупатель вынужден выбросить еще хорошую, но немодную вещь, чтобы освободить место для обновки.

Механизм моды в изобразительном искусстве мог бы быть эффективен, как он эффективен в музыке, потому что понятия «актуальность» и «мода», как мы уже говорили, имеют много общего. Но существенное отличие художественного рынка от товарного заключается в том, что старое и вроде бы «немодное» произведение искусства не исчезает, не выбрасывается, а, наоборот, становится все более ценным. В итоге на рынке искусства наряду с «модными пиджаками» продаются и старые, обросшие легендами. Ведь любая частная коллекция может быть распродана, например, сменив хозяина в результате наследования. В этом случае однажды проданные произведения искусства снова попадают на рынок. И вот здесь музеи играют очень важную роль — в силу того что музейные коллекции, как правило, не распродаются, музеи становятся своего рода «утилизаторами», раз и навсегда изымая из обращения старые работы.

Для шедевров современного искусства жизненно важен механизм утилизации.

В результате товар перемещается с одного рынка на другой: с художественного рынка на рынок обслуживания свободного времени. Музей посещают туристы — иногда люди специально приезжают в тот или иной город только для того, чтобы посетить известный музей. Таким образом, произведения искусства, осевшие в музейной коллекции, неожиданно начинают приносить доход, но уже не в качестве объекта перепродажи и не только владельцу. Ведь туристы, помимо покупки билета в музей, оплачивают поездку, счета в отелях и прочие услуги традиционного туристического бизнеса.

У нас все еще нет музея современного искусства. Музей Зураба Церетели (а именно он носит название «Московский музей современного искусства») нельзя считать музеем в полном смысле этого слова: музейная коллекция по определению должна быть выше субъективных вкусов и предпочтений одного человека. Однако есть две музейные площадки, собирающие музейные коллекции современного искусства. Это отделы новейших течений в Третьяковской галерее и Русском музее.

Перейдем к другой посреднической институции – галерее. Галереи, вообще говоря, – очень недавнее изобретение. Как полноценное явление они возникли после Первой мировой войны, и только потому, что мы поздно включились в эту деятельность, родилось ощущение, что они были и будут всегда. Возможно, что лет через 15–20 галереи модифицируются или вообще перестанут существовать и между социумом и художником появятся новые посредники. Но пока еще феномен галереи актуален.

Галерист выступает посредником между творческим человеком и бизнесом, она адаптирует художника к реальной жизни и реальную жизнь к искусству, при этом решая непростую задачу: заработать деньги для себя и для художника. Но галерист в России – это особая работа. Если у моих коллег в Европе и Америке главная задача – убедить клиента в том, что художники, которых они выставляют, лучше, чем художники, которых выставляют другие, то в России галерист должен объяснять клиенту, что такое искусство вообще, зачем его собирать и почему современное искусство так не похоже на то, что он видел в детстве в учебнике.

Фотография на обложке: Картина художника Александра Яковлева «Танец кули-кута» на аукционе «Сотбис». Oli Scarff/Getty Images