ОУ публикует ранее не издававшийся текст философа и искусствоведа Бориса Гройса 2012 года, в котором он объясняет, как акция Pussy Riot вписывается в контекст истории искусства.
В дискуссиях вокруг дела Pussy Riot все время всплывает вопрос, является ли их акция/видео/текст/песня произведением искусства, и если является, то хорошее ли это произведение искусства или так себе, а то и вовсе плохое. Как кажется, этот эстетический вопрос не находит четкого ответа, тогда как этическая сторона дела стала со временем предельно ясной, разделив общество на два этически и идеологически непримиримых лагеря. Между тем эстетическая сторона вопроса кажется мне здесь все же центральной — и потому требующей прояснения.
Для того чтобы определить, является ли что-либо произведением искусства, следует прежде всего вспомнить о том, чем искусство в принципе занимается. Что касается традиции европейского искусства, то оно всегда занималось и занимается одним и тем же — тематизацией границы между сакральным и профанным, нормативным и ненормативным, признанным и непризнанным, принятым обществом или исключенным из него.
Искусство Возрождения на место икон с изображениями святых поместило картины с изображениями профанной «падшей» природы или отринутых богов античности, вроде всяких нагих Венер. И что случилось?
Иначе говоря, искусство занимается исследованием, тематизацией господствующих в обществе ценностей и культурных иерархий.
Но искусство занимается этим, конечно, не так, как это делает, скажем, социология, то есть глядя со стороны, объективно, теоретически. Искусство действует эмпирически и практически. Оно исследует границы культуры тем, что нарушает их, и тематизирует культурные нормы тем, что не следует им. В этом смысле искусство есть деятельность, обратная образованию и воспитанию.
Образование стремится к экспансии культуры в сферу необразованного, ненормативного, профанного и повседневного с целью культивировать эту сферу, подчинить ее своим нормам. Искусство, напротив, осуществляет экспансию ненормативного и некультурного в нормативную сферу культуры. В свое время Жорж Батай писал, что суверенный художник есть тот, кто ведет себя как животное посреди изысканной культуры. Вся европейская традиция есть история борьбы между искусством и культурой, включающей в себя и религиозный культ.
В этой борьбе, разумеется, нет победителей: культуре обычно удавалось интегрировать в себя искусство и нейтрализовать его агрессивный потенциал, но ей никогда не удавалось полностью подчинить человеческую жизнь своим нормам, так что у искусства всегда оставался плацдарм для контратаки. Это противостояние практикуется искусством по меньшей мере уже начиная с эпохи Возрождения.
Искусство Возрождения на место икон с изображениями святых поместило картины с изображениями профанной «падшей» природы или отринутых богов античности, вроде всяких нагих Венер. И что случилось?
Как мы знаем, ничего особенно ужасного в результате не случилось. Нагие Венеры были представлены культурой не в качестве эротических объектов, каковыми они были в действительности, а в качестве образцов духовности и воплощений идеалов прекрасного. Позже художникам также сошли с рук нарушения идеалов прекрасного в виде помещения в зону искусства черных квадратов и писсуаров и других хулиганских выходок.
Эти выходки впоследствии стали знаменитыми: мы помним о Малевиче и Дюшане — и вспоминаем о них с благодарностью. Но ведь и с иконами, идеалами прекрасного и всем остальным, против чего эти художники восставали, тоже ведь ничего не случилось, они все остались на своих местах. В этом особенность художественного жеста: он демонстрирует условность установленных в обществе ценностных границ и иерархий, но не отменяет их.
Иначе говоря, искусство занимается исследованием, тематизацией господствующих в обществе ценностей и культурных иерархий.
Художественный авангард, как показывает историческая практика, прекрасно уживался с церковью. Тоталитарные же режимы XX века, как в России, так и в Германии, напротив, гнобили авангардное искусство одновременно с церковью. Эти режимы стремились к искусству истинно духовному, высококультурному, воспитывающему, возвышающему людей, воплощающему в себе лучшие идеалы прекрасного, и — по меньшей мере в России — не оставили от церкви камня на камне. Так что выясняется, что рост духовности, возвращение к истинному и прекрасному оказываются для общества значительно ужаснее подрыва этих идеалов. Почему? Потому что если блокируется противостояние искусства и культуры, то во всем обществе наступает паралич. Границы между нормативным и ненормативным, культурой и варварством перестают ощущаться — и совместно со знаменитой духовкой начинает господствовать не менее знаменитая нерасчлененка, от которой русское общество до сих пор не может вполне оправиться. Притом что и интерес власти во всем этом также весьма сомнителен.
Реальная власть, как мы прекрасно знаем, базируется не на идеалах прекрасного или христианской веры, но на отношениях собственности, на которые искусство не посягает, — обстоятельство, которое, кстати говоря, часто является для художников источником фрустрации и депрессии. Чем же Pussy Riot нанесли ущерб церкви? Разве они, скажем, внесли в Думу законопроект с требованием — в связи с перспективой глобального потепления — восстановить на месте ХХС преступно разрушенный общественный бассейн, долгие годы укреплявший здоровье москвичей? Отнюдь нет. Хотя это и было бы вполне разумной мерой.
Вместо этого они нарушили не реальную, гарантированную правом собственности, а лишь символическую границу между сакральным и профанным — осуществили экспансию профанного в сакральную сферу как реакцию на экспансию сакрального в профанную сферу, чем постоянно занимается Русская православная церковь.
Pussy Riot просто выполнили свои профессиональные обязанности, которые, как уже было сказано, и заключаются для художника в нарушении господствующих в обществе символических норм, ценностных иерархий и культурных границ. Так что то, что сделали Pussy Riot, является искусством — и притом хорошим искусством.
В этом могут сомневаться только те, для кого искусство — это не жест в социальном пространстве, а изготовление предметов, называемых «произведениями искусства», для арт-рынка. Именно арт-рынок приучил многих людей полагать, что произведение искусства надо рассматривать изолированно, вынутым из контекста. И вот раздаются голоса, что если посмотреть на художественную сторону дела, то и текст песенки Pussy Riot неинтересный, музыка тоже не очень, да и видеоряд подкачал. Но это то же самое, что сказать, что Малевич нарисовал «Черный квадрат» не очень убедительно или что Дюшан мог бы выбрать для своего «Писсуара» более удачный дизайн. Я не сравниваю тут Pussy Riot с этими художниками по степени таланта. Я просто обращаю внимание на то, в какой парадигме надо рассматривать то, что они делают.
Pussy Riot просто выполнили свои профессиональные обязанности, которые, как уже было сказано, и заключаются для художника в нарушении господствующих в обществе символических норм, ценностных иерархий и культурных границ. Так что то, что сделали Pussy Riot, является искусством — и притом хорошим искусством.
Все искусство XX века и нашего времени, если оно действительно принадлежит своему времени, занималось и занимается только одним — перенесением внимания зрителя с текста на контекст, с объекта на социальное пространство, в котором он находится. Художественность акции Pussy Riot состоит только в одном — в том, что они появились именно в храме, в том, что они нарушили границу между сакральным и профанным. Сказать о Pussy Riot, что если бы их акция была не в храме, а в другом месте, то на нее никто не обратил бы внимания, и что поэтому это плохое искусство, — то же самое, что сказать о Дюшане, что если бы он поставил свой «Писсуар» в туалете, то никто не обратил бы на это внимания /разве что пописал в него/. Так называемое «святотатство», совершенное Pussy Riot, и есть их истинное произведение искусства, а вовсе не сами по себе слова или телодвижения, которые при этом были произведены.
В свое время Йозеф Бойс говорил, что целью его как художника является создание «социальной скульптуры». Под социальной скульптурой Бойс имел в виду общественный раскол и конфликты, которые провоцировали его работы и акции — множество реакций, коммeнтариев, интепретаций, которые благодаря его акциям структурировали общество, давали обществу форму и делали его видимым самому себе.
Очевидно, что Pussy Riot создали такую социальную скульптуру, внутри которой, кстати сказать, находятся и их противники и хулители. Акция Pussy Riot придала форму достаточно бесформенному русскому обществу — выявила его внутреннюю идеологическую конфигурацию и артикулировала новые линии раздела и противостояния. Таким образом, эта акция сделала видимым то, что ранее оставалось невидимым. А это и есть главная функция искусства — кстати, также и с ортодоксально христианской точки зрения.
Фотография на обложке: кадр из видеоклипа Pussy Riot — «I Can't Breathe»