<…>

Очевидно, шансы на переход к демократии в странах бывшего СССР зависят от того, как и когда может быть достигнуто преобладание формальных институтов (этот процесс в любом случае не обещает быть одномоментным). На первый взгляд, просматриваются три различных варианта такого перехода: 1) постепенное принятие формальных институтов в качестве побочного продукта развития конкурентной (прежде всего электоральной) политики в ее нынешнем варианте; 2) переход к неконкурентному политическому режиму с последующей инсталляцией формальных институтов через централизацию и монополизацию власти в силу (вос)становления государства; 3) подрыв складывающегося политического режима на манер нового «навязанного перехода» в результате эскалации конфликтов, в том числе вовлечения в них политических аутсайдеров и массовых акторов. Однако последствия каждого из этих вариантов переходов как минимум неочевидны.

<…>

Конкурентная электоральная политика сама по себе способствует успешной инсталляции формальных институтов лишь при условии, если конкуренция носит неустранимый характер как в смысле примерного равенства ресурсов конкурентов, так и в смысле структурных оснований конфликта. Пока Россия демонстрирует отсутствие обоих этих условий (Украина — по крайней мере первого), и их достижение в обозримом будущем следует оценить как маловероятное. Следовательно, нет веских оснований для того, чтобы формальные институты стали «единственной признанной игрой» (only game in town). Напротив, не лишено оснований замечание С. Солника о том, что электоральная конкуренция при определенных условиях может являться лишь частью стратегии сохранения баланса сил между группами элит, но не вести к усилению формальных институтов, хотя не исключена возможность использования этих институтов не для сохранения статус-кво, но для его подрыва.

Обсуждение варианта перехода к неконкурентной политике возвращает нас к идущей с 1989 года дискуссии о возможности авторитарной трансформации в постсоветском обществе. Вероятность такого исхода в России становится актуальной на фоне возрастания влияния правых либералов на экономический курс правительства. Не вдаваясь в полемику о достоинствах и недостатках такого рода переходов, следует отметить, что опыт тех постсоветских стран, где утвердились неконкурентные режимы (в частности, Белоруссии и Казахстана), не свидетельствует об утверждении в этих странах верховенства права. Формальные институты здесь скорее служат фасадом неформального господства, в то время как более широкие административные возможности государства не только не гарантируют гражданам и организациям защиту от arbitrary rule, но, напротив, увеличивают угрозы их применения. Возможности такого рода в России или на Украине принципиально не отличаются. Во всяком случае, монополия на власть не рождает сама по себе формальные институты: ограничивать собственный произвол никто не намерен.

В целом, постсоветский опыт переходов лишний раз подтверждает, что демократия не рождается «по умолчанию» или даже в результате усилий «демократов» (пусть ими и движут добрые намерения), но является прежде всего «обусловленным исходом конфликта».

Наконец, эскалация конфликта и подрыв режима изнутри выглядят вполне реальной альтернативой сохранению статус-кво. Если сопоставлять масштабы политических преобразований в сегодняшней России или Украине с уровнем политического насилия (политические убийства, терроризм по политическим мотивам, массовые политические акции), то последний окажется непропорционально мал даже по сравнению с опытом России до 1917 года (не говоря уже о Латинской Америке). Можно предположить, что если, скажем, российские политики будут чаще и больше убивать друг друга, то цена их конкуренции в рамках неформальных институтов окажется более высокой, чем следование институтам формальным (эту фразу не следует трактовать как призыв к насилию!). Но такой вариант развития событий — далеко не единственный. Альтернативами ему могут стать как территориальная дезинтеграция страны, так и переход к неконкурентной политике через возникновение нового недемократического режима. Нет оснований полагать, что кризис постсоветских режимов сам по себе будет способствовать их демократизации в большей мере, чем другим исходам.

В целом, постсоветский опыт переходов лишний раз подтверждает, что демократия не рождается «по умолчанию» или даже в результате усилий «демократов» (пусть ими и движут добрые намерения), но является прежде всего «обусловленным исходом конфликта». Этот, казалось бы, достаточно банальный вывод может служить и «точкой отсчета» для дальнейших исследований. Из сказанного следует, что центральными проблемами демократизации в пост-СССР остаются политическая конкуренция и становление формальных институтов. Изучение этих аспектов постсоветской политики как в России, так и (во многом) на Западе находится пока на начальной стадии в свете подтверждения и/или опровержения существующих теорий, релевантность которых по отношению к пост-СССР <…> порой вызывает сомнения. Очевидно, следующие шаги по переосмыслению теорий требуют и иных подходов к изучению практики постсоветского развития.

До самого последнего времени рассмотрение процессов демократизации вообще и на постсоветском пространстве в частности проходило в рамках парадигмы своего рода голливудского фильма». Согласно ей, «хорошие парни» (сторонники демократии) противостоят «плохим парням» (противникам демократии), но в конечном итоге зрителей ждет happy end. Сегодня, после осознания того, что happy end вряд ли наступит, а «хороших парней» в природе не бывает (равно как и «плохих»), следует ожидать — так же, как некогда в кинематографе — прихода реализма (в любом возможном смысле этого понятия). Реализм в изучении политики в странах СНГ означает не только отказ от нормативного взгляда и принятие существующих акторов и институтов такими, каковы они есть. В более широком плане речь идет о реализации исследовательских программ, ориентированных на выявление причин и следствий динамики акторов и институциональных изменений в сравнительной перспективе — как крoccнациональной, так и кроссрегиональной (имея в виду сравнение национальной и субнациональной политики в постсоветских странах). Такие исследования могут стать «точками роста» нового знания о мире политики в целом. Для изучения субнациональной политики в России такой «точкой роста», вероятно, был бы политический анализ становления местного самоуправления в крупных городах и сопутствующего этому процессу конфликта региональных и субрегиональных элит, Для изучения политики в постсоветских государствах новые познавательные возможности может открыть анализ перехода в Белоруссии, демонстрирующей случай успешной консолидации недемократического посткоммунистического режима. В изучении электоральной политики в странах СНГ мы, вероятно, узнаем больше нового не столько из анализа партийных программ, сколько из переосмысления феномена политических машин» и административной мобилизации. Наконец, собственно политическая практика функционирования формальных институтов — создание и применение конкретных законов, разрешение споров и использование санкций — также остается резервом исследовательской повестки дня.

Фотография: Выборы депутатов Государственной Думы РФ, 18 сентярбря 2016 года / Mindaugas Kulbis / AP / East News